стоила, стоила, если так можно выразиться, во что бы то ни стало! Чтобы лучше властвовать над нею и уничижать! «Я не хочу, не хочу!» — теряя надежду, кричала угнетённая женщина, чувствуя, что, щедро одаривая её, мужчина унижал её именно до вещи! «Я не хочу драгоценностей! — кричала женщина, — Не хочу платьев! Не надо мне ваших поганых норковых шкур! Я не хочу телевизоров, утюгов, средств для завивки волос, громоздких аппаратов для мытья посуды! Я не-хо-чу!» — кричала женщина. «Хочешь!!!» — коварно усмехаясь, отвечал ей безжалостно-самодовольный самец, помахивая, как кнутом истязателя, чековой книжкой. «У тебя будет всё! ВСЁ! И ты будешь вещью!» Грустная эпоха, ваша честь, которая, к счастью, стала теперь пережитком! Что же мы лицезреем сегодня, уважаемые дамы, когда триумфальный свет феминизма купает нашу бессмертную родину в радостных лучах? Справедливость. Справедливость, которая, наконец-то, подняла голову, согбенную в течение тысячелетнего рабства. Победа!!! Женщина работает! Извечное проклятие Адама, которым так гордился мужчина, она взяла на себя! Теперь и она зарабатывает хлеб свой в поте лица своего! Она уже служит в армии… в Израиле, в Африке и в Китае, скоро будет служить и у нас! Я знаю, что законодатели думают об этом, и мы ждём этого со следующим этапом реформ. Но осторожно, уважаемые дамы, ничто нет под луной совершенного! Несправедливость сопротивляется, госпожи судьи! Возмездие Адамова проклятия противостоит! Мужчина ещё не рожает в муках! И перед этой последней несправедливостью, наша совесть бунтует! Я знаю, что наверху об этом напряжённо задумались. Знаю, что под мудрым руководством президентши республики, всегда внимательной к развитию нравов, комиссии мудрецов уже созданы, они склонились уже над этой проблемой. Так что, исполненные доверия, мы ждём будущего, полного равенства! Теперь, госпожи судьи, я должен сказать несколько слов о моём подзащитном. Скромный, даже смиренный, относящийся, должен признать, терпимо к Адамову року, он каждое утро, потея, трудился над статьёй в «Фигаро»). Я обращаюсь к вам, ваша честь, госпожа председательша, истинной мастерице пера, не побоюсь этого слова, которой вы являетесь! (Польщённая Мария Абортова жеманится.) Я обращаюсь к великолепной романистке, авторше столь изощрённой и смелой, под влиянием которой произошёл решительный поворот в наших нравах, уверен… уверен, что это вопрос короткого времени, скандинавский характер, известно, всегда отличался медлительностью… и яркий труд живой монументши нашей словесности, будет по праву удостоен Нобелевской премии!
Дамы суда удовлетворённо квохчут, умиляясь с ложной скромностью.
Лебеллюк. Обращаясь к вам, ваша честь, мне бы хотелось упомянуть о фаллосе моего подзащитного… Да. Я сожалею, что в силу обстоятельств нельзя было присовокупить его к вещественным доказательствам, которые мы привыкли видеть в залах суда на столе секретаря. Тогда бы все смогли убедиться собственными глазами, что фаллос моего подзащитного, непропорционально раздутый обвиняющей стороной, есть не что иное, как скромный конец литературного работника!
Леон(встаёт, вне себя). Я требую слова!
Председательша. Я вам его не даю!
Уязвлённый, Леон садиться на место; Лебеллюк продолжает, но Леон мстит ему пинками под столом.
Лебеллюк. Пусть дамы будут снисходительны к этим хвастливым детям, которыми, по большей части, мужчины являются, а литераторы особенно! Чтобы не быть голословным, возьмём, скажем, Стендаля! Бессмертный Стендаль, автор «Любви»). Кто был это убогий Анри-Мари Бейль, сударыни? Толстый бедняга, блиставший, видимо, только на чёрной лестнице, как он сам признавался… так как приличные женщины даже не удостаивали его взглядом. Великий Бальзак? Грузный, выпускающий пар кофейник, и ничего более! Куча измаранной бумаги, наложенная в сердцевине одиноких ночей! Лишь плачевная история с пани Ганской! Или Тургенев? Великолепный барин, которого Бог, по выражению педофила Достоевского, одарил всем: талантом, богатством и красотой… чтобы он всю свою жизнь таскался по пятам замужней певички, в надежде, что она, наконец, наступит на него каблуком? Не будем и говорить о Ламартине, про которого блестящий ум сказал, что если бы речь шла о мужчине, то его звали бы просто Мартын. Или бедняга Мольер, которому не наставлял рогов только ленивый… или Никола Буало, теоретик классицизма, который в возрасте двух лет спал в траве, когда проходивший мимо гусак взялся сделать навсегда платоническими его будущие любовные связи! Монтень откровенно признаётся, что часто разочаровывал надежды дам. Удовольствия Жан-Жака Руссо были скорее утехами одинокого странника, чем подвигами мужа! Не имея средств к существованию, он вступил в связь со служанкой гостиницы, которая так и не научиться узнавать, который час, но он, не питая к ней ни малейшей любви, тем не менее, обвенчался с ней после двадцати лет совместной жизни! Всё это, сударыни, только хвастовство! У самца, а у литературного самца особенно, развито наследственно замаскированное бессилие, компенсированное у последних яркими бумажными подвигами. Именно таким я вижу моего подзащитного. История с горничной меня не интересует… это всё пересуды! А незаконный ребёнок оказался плодом цветного доставщика из лавки Потана! Он был очевидно способнее! Однако мой подзащитный, в котором нуждается Франция, нуждается Академия, нуждается издательство газеты «Фигаро» не попросит добровольной кастрации только потому, ваша честь, что в ней попросту не нуждается! Я закончил. Я ни на чём не настаиваю. Мудрый суд услышит меня!
Он садится на место.
Леон(бросает ему). Свинья!
Лебеллюк. Заткнись, дура! Я тебе спас колёса, на которых ты ещё поездишь. (Он показывает ему на суд, который шепчется с улыбкой.) Посмотри на них… как они засахарились!
Леон. А моя честь?
Лебеллюк(лёгкий жест). Ты на ней, как курица, сидишь!
Председательша(вновь став, как камень). Обвиняемый, встаньте. Закон даёт вам право на последнее слово.
Леон(решившись). Да.
Председательша. Суд вас слушает.
Леон(с благородным и одновременно нелепым видом). Я всё признаю! Я признаю, что любил гувернантку. Я любил хорошенькую гувернантку потому, что она была хороша!
Председательша(ледяным голосом). Подсудимый! Закон допускает из ваших уст последнее слово, однако остаётся вправе отказаться от него, если ваше свидетельство оскорбляет общественную нравственность. Выражение вашего вкуса к любовным интрижкам с прислугой представляется суду поверхностным.
Леон(ласково). Вы путаете, госпожа председательша. Я любил эту женщину в другом смысле. Уточняю. Это хороший был человек. (Пауза.) У меня не было такого уж количества любовниц, как здесь было представлено моей словоохотливой супругой, однако, как и, многие преждевременно вступившие в брак мужчины, я, кроме моей жены, в тайне узнал ещё нескольких женщин. Я их знал до революции, знал также и при новом режима.
Шум в зале, Лебеллюк наклоняется к Леону.
Лебеллюк(низким голосом). Прекрати, несчастный. Ты спятил! Ты закапываешь мою защиту к чёртовой бабушке!
Леон(спокойно продолжает). Мой защитник говорит, что я закапываю его защиту. Но я в ней не нуждаюсь. Я хочу объявить Суду, если эта деталь его интересует, что я вовсе не бессильный. Я ещё годен к кое-каким шутовским выходкам, если приговор оставит мне такую возможность. Я сказал выходкам потому, что мужчина в моём возрасте не способен к той любви, которая описана в книжках. Однако я был способен встретить хорошую женщину и обнаружил, что это весьма нежное обстоятельство. Есть такие, которых красота заставляет делать глупости, я отношусь к тем, кого влечёт доброта. Вы можете мне ответить, что эта добрая женщина наставила мне рога при первом же случае. Да, сердце человека бездонно. Знаете, когда я был маленьким, мне мама всегда говорила… лавочница угостит, бывало, меня бисквитной печенюжкой… «Скажи, — говорила мама, — даме спасибо». Я так и делаю. Спасибо.
Он садится.
Председательша. Это всё?
Леон. Да.
Председательша. Охрана! Выведите подсудимого. И очистите зал. Суд удаляется на совещание.
Ада поднимается и кричит.
Ада. А я? Мне ты когда-нибудь сказал спасибо?!!
Ля Фисель уводит Леона. Все выходят, обсуждая заседание. Оставшись одни, три женщины переглядываются.
Председательша(с дружеской претензией). Сузанна! Нельзя так вести себя во время заседания… вы были неумеренно страстной, моя дорогая… (Она хмурится.) Во всяком случае, тут дело ясное!
Третья(которую мы ещё не слышали, вынимает длинный мундштук из слоновой кости, вправляет в него сигарету и говорит мужицким голосом). Отобьём у этого вкус мякиша!
Свет внезапно гаснет.
Когда свет вновь зажигается, сцена предстаёт в том же виде, как и в начале действия. Ночь. Леон, привязанный к пыточному столбу, спит в неудобной позе.
Через короткое время на цыпочках входит новая горничная. В руке она держит свечу, дрожащее пламя которой едва освещает обстановку. Она в халате, босиком, на голове бигуди, закрученные на ночь. Она подходит к спящему Леону и нежно прикасается к его руке.
Новая горничная. М'сьё! М'сьё!
Леон(подскакивает и восклицает). Что, м'сье? Оставьте меня в покое! Я работаю! (Просыпается и видит её.) В чём дело? Это вы, дитя моё? Пришло время казни? Машина пришла?
Новая горничная. Нет. Сейчас ночь. М'сьё, я хотела вам сказать…
Леон. Что, мой бедный ребёнок? Вы, наверное, помните, конец Гамлета? (Цитирует.)