В одной легенде рассказывается, как Шива занимался любовью со своей женой, и тут явились два других бога, кажется, Вишну и Брахма. Шива и не думает останавливаться и продолжает как ни в чем не бывало. Он немного пьян. Вишну и Брахма уходят. Шива приходит в себя и спрашивает, что произошло. Ему объясняют. Тут он говорит нечто очень человеческое (я цитирую по памяти), касающееся «своего естества», как выражались в старину: «Ну что ж, это ведь тоже я». И еще: «Тот, кто этим восхитится, восхитится тем самым и мной».
В Индии на сегодняшний день множество лингамов.{60} Их сотни миллионов, и не только в храмах. Если вы видите под деревом конструкцию из более-менее отполированных камней — это и есть лингам. Еще их носят на шее в маленьком серебряном футлярчике.
Сам институт каст, вполне возможно, был поначалу системой, в которой люди могли жить, не ограничивая себя воздержанием и чувствуя одновременно причастность к святости — благодаря одному тому, что они были на службе у брахманов и выполняли их поручения.
А по поводу людей «вне каст» и того позорного явления, в которое сегодня превратилась кастовая система, полезно напомнить, что добрые самаритяне в Индии попадаются крайне редко, реже, чем в других местах, и что индусу приятно держать кого-нибудь под каблуком.
Индусы всегда мечтали объединить всех богов, все религии. В Южной Индии и на Цейлоне им это удалось.
Но с мусульманами все не так просто. Мусульманин говорит: «Нет Бога кроме Аллаха, и Магомет пророк его». Вот и ответ на все вопросы.
Остаются христиане. Но христиане — это деятельные белые, завоеватели и миссионеры, поверившие призыву: «Идите и возвестите благую весть». Они сами пытаются обратить индусов в свою веру. И все же они по сей день ищут универсальную религию, которая объединила бы их всех.
Вивекананда так продвинулся по пути терпимости и духовных достижений, что добивался этого радостного объединения, следуя мусульманской, христианской, буддистской и прочим духовным практикам. — «И ему это удалось!»
Кто впервые приехал в Индию и ограничен во времени, пусть не вздумает путешествовать по железной дороге.
Они простираются на двенадцать тысяч километров. Но от них ему лучше держаться подальше.
И пожалеет он, что интеллектуалы, от которых он мог бы узнать массу интересного, живут в городах, пожалеет, но не станет жить в городах. И отправится в деревни, и будет там молиться и медитировать.
И прежде всего пусть раз и навсегда запомнит, что он — алкоголик, даже если вовсе не пьет: тогда он — алкоголик, который об этом не догадывается, а такого излечить в тысячу раз труднее.
Пусть не тратит времени на выяснения: алкоголь — это мясо.
И если взгляды индийцев его раздражают, пусть не злится и не говорит: «Эти ослиные глаза меня бесят», пусть знает, что эти глаза раздражают его потому, что в них есть нечто возвышенное, а может, и не возвышенное, что ему недоступно.
Пусть он хорошенько запомнит, что мясо — это зло, зло, которое только и делает, что ищет себе выход. И оно находит выход — в жестах, в злобе, в работе. Да будут прокляты три эти вещи!
И пусть остерегается яиц, они не так уж безобидны и не преминут подкинуть свою порцию агрессивности.
Пусть научится как следует сидеть, чтобы стать уступчивым, а не критиковать и не защищаться без конца.
Пусть постится, помня слова Магомета о том, что пост — ворота религии, пусть живет, полагаясь на свои легкие — гостеприимный орган (нужно вдохнуть то, чего вы не съели).
Пусть втягивает в себя воздух, чистый воздух, ускользающий и распирающий, безликий и неограниченный, воздух, никому не принадлежащий, девственный, сокровенный, — воздух, который насыщает, не затрагивая органы чувств.
Впустить его в себя — еще ничего не значит, его нужно донести — до центров, до лотосов, до центров живота, до центров гордости, до лобного центра белого света, и до мыслей, до содружества всех мыслей и по ту сторону мысли.
В утреннем тумане появляется Ганг. Давайте, чего вы ждете? Поклоняйтесь ему. Это необходимо, разве не ясно?
Как это можно так тупо стоять столбом, словно человек без Бога или с одним-единственным Богом, за которого он цепляется всю жизнь и не может поклоняться ни солнцу, ни чему бы то ни было другому? Тут солнце появляется из-за горизонта. Поднимается и повисает перед вами. Как можно ему не поклоняться? И чего ради вечно себя сдерживать?
Входите в воду и креститесь, креститесь утром и вечером, смойте с себя покров грязи.
О, Ганг, великое создание, ты омываешь нас и благословляешь.
Ганг, я не пытаюсь ни описать, ни зарисовать тебя, я склоняюсь перед тобою и обретаю смирение в твоих волнах.
Укрепи во мне отрешенность и молчание. Позволь мне молиться тебе.
Если вы в Индии и не молитесь, ваше путешествие пропадет зря. Все равно, что скормить свое время комарам.
Благонравие женщин и девушек в Бенгалии, их скромность хоть и раздражают так сильно европейцев, но все же являют собой восхитительное и успокаивающее зрелище. Они прикрывают часть лица, как только заметят чужестранца, и, главное, немедленно отходят с середины тротуара, огибая вас по его внешнему краю, как они не похожи на европейских дам… Как это я считал англичанок сдержанными! Практически голые ноги, ничем не прикрытые, которых даже собака могла бы коснуться, пробегая мимо, они идут и не опускают глаз, не прячут лица. И потом эта выставленная на обозрение грудь, готовая бог знает к каким атакам…
Я наблюдал, как с фабрики (это была джутовая фабрика) выходили рабочие и работницы. Они почти не говорили друг с другом, держались на расстоянии, сари окутывало их весьма благопристойно. Какие манеры![17]
Каждая замкнута в себе. Всегда удивительно смотреть на индийскую толпу. Каждый за себя. Подобно тому как в Бенаресе в водах Ганга каждый сам следит за тем, чтобы обрести спасение.
Для индуса имеют значение религия и каста, остальное уже детали. Они носят прямо на лбу ясные знаки принадлежности к тому или иному культу — широкие горизонтальные или вертикальные линии, проведенные коровьим навозом.
Для индуса имеют значение предписания и все искусственно созданное.
Если учесть, насколько ограниченны от веку его потребности, такой выбор кажется предопределенным. Там, где заканчиваются потребности, европеец отдыхает, а вот у индуса потребностей нет. Он с легкостью поест один раз в день вместо трех, причем сегодня в полдень, а завтра — в семь, спит он когда придется и где придется, расстелив одеяло на земле.
И вообще, нуждой и лишениями здесь никого не удивишь.
Надо видеть их гостиницы. Диоген слыл оригиналом из-за того, что поселился в бочке.
Однако ему ведь не приходило в голову сдавать ее какой-нибудь семье, или путешественникам из Смирны, или разделить ее с друзьями.
Так вот, в индийской гостинице вам дают комнату, в которой места только и хватает, что на пару тапочек. Поселить туда собаку — задохнется. А вот индус не задыхается. Он обходится тем объемом воздуха, который ему дают.
Удобства его раздражают. Он их воспринимает как что-то враждебное. Если бы индусов завоевал другой народ, не такой замкнутый, как англичане, индусы внушили бы им стыд за их комфортную жизнь.
И вообще, страданиями здесь мало кого удивишь.
В Европе нищий слепец у многих вызовет сострадание. В Индии пусть не надеется, что его слепота кого-то разжалобит… Нет уж, вот если бы к слепоте добавить переломанные колени, ампутированную руку или хотя бы кисть, и чтоб она как можно сильней кровоточила, потом еще бы и ноги не было, и провалившийся нос, само собой, не помешает. Добавить сюда пляску святого Витта, и тогда, может быть, ему и удастся извлечь из всех этих бед какую-то пользу. Люди заметят, что дела у него идут не слишком и что монетка ему бы не помешала. И то не факт. В таком зрелище нет ничего особенного, вон их сколько. Попадаются люди, настолько исхудавшие, что уже не поймешь, это живой человек или скелет.
Есть тут один нищий — безрукий, с парализованными ногами, он ползет на коленях, и за ним, метрах в двух, волочится котомка, привязанная веревкой к пояснице, по утрам он появляется на Чауринги, это оживленный бульвар в Калькутте. Думаете, ему достается куча денег? Я как-то из праздного любопытства двигался за ним примерно с полчаса — за это время он собрал всего 2 пайса (4 пайса составляют один анна, а 16 анна — это одна рупия, 7 франков). Некоторые так шатаются, что не продвигаются за все утро и на десять метров, падают и снова поднимаются. В этом же самом городе живут раджи, самые богатые люди в мире, наравне с американскими миллиардерами. Ну что вы, у каждого своя судьба. Ко всему можно привыкнуть. Если эгоист записался в святоши, он делается еще в десять раз большим эгоистом.[18]
Однажды я побывал в конторе индийского адвоката в Калькутте.
Мне особенно нечего о нем сказать. Это важная персона, его хорошо знают во Дворце.
Я хотел бы все же сказать кое-что о его бумагах. На полках лежали пакеты с грязным бельем. Но это не было грязное белье, это были его бумаги, их перевязали и завернули в старые полотенца для рук, так что сквозь дыры выглядывали то подписи секретарей, то менее значительные записи. Несколько листков высовывались наружу дальше других и покачивались от сквозняка.
Само собой, я не рискну оценивать его достоинства как юриста.
Относительно других достоинств ограничусь несколькими замечаниями.
Другие дома, в которых мне довелось побывать, не принадлежали адвокатам. Если бы в них было просто пусто! Но какое уродство, просто стиль рококо!
На свадьбу некоторые тратят по 50 000 рупий (полмиллиона). И выходит безобразно!