Абар! Абар! Абабар!
Нога отвалилась!
Рука пополам!
Кровь захлестала!
Буль-буль,
В его животе в кастрюльке спрятан большой секрет,
Все злючки в округе рыдают в платочки —
Вот ведь, ну надо же, вот ведь…
Посмотрим на вас!
Да, и мы тоже, мы тоже ищем Большой Секрет.
Имея в виду это стихотворение, тот же Бернар Ноэль в предисловии к сборнику «Кто я был» заметил: «Читатель может отбросить изысканные манеры: наконец-то ему встретился автор, который не приукрашивает поиски Большого Секрета». Литератор и журналист Жан Маке как-то сказал о Мишо: «Он из тех, кто мешает жить. Кто его читает, заваливается на экзаменах».
III. С чего все началось. Бунт и поиски себя
А началось все с того, что сам Мишо в 1919 году просто не пошел на экзамен в Брюссельском университете, где за год до того начал учиться медицине. Впрочем, конечно, началось все куда раньше: «В восемь лет я еще мечтал, чтоб меня признали растением»,[71] — и даже еще раньше. Вот как он опишет свои первые семь лет жизни: «Безразличие. Отсутствие аппетита. Сопротивление. Нет интереса ни к чему. Не привлекают ни жизнь, ни игры, ни развлечения, ни какие бы то ни было перемены».[72] «Всегда чувствовал себя чужим в семье. (…) С тех пор как я научился говорить, мне хотелось объявить, что я — подкидыш, по крайней мере не родной сын своих родителей, однако, судя по всему, ничего такого не было».[73] В семь лет родители отправили болезненного и замкнутого мальчика в пансион в деревушку Путте-Грасхайде на севере Бельгии; семья (родители и старший брат) осталась в Брюсселе. В пансионе Анри пробыл четыре года. Контакта с соучениками — детьми мелких брюссельских буржуа и небогатых фламандских крестьян — похоже, не получилось, вокруг звучала неродная фламандская речь, которую, впрочем, он быстро освоил. (Намюр, где родился Анри Мишо, и Брюссель, куда через год переселилась его семья, расположены в южной части Бельгии, где говорят по-французски, на севере же — по-фламандски.) Потом — возвращение в Брюссель, учеба в коллеже Сен-Мишель у иезуитов. Поэт Норж, соученик Мишо по коллежу, вспоминает, что Анри не разделял их с друзьями увлечения литературой — его интересовали насекомые, орнитология и китайские иероглифы. Между пятнадцатью и шестнадцатью годами Анри Мишо увлекается мистической литературой и житиями святых и хочет уйти в монастырь бенедиктинцев, но его останавливает запрет отца. Кажется, дошло даже до попытки самоубийства. Анри занимается музыкой и латынью. Звание бакалавра получено, но дальнейшая учеба откладывается, так как университет в Брюсселе закрыт из-за немецкой оккупации — идет Первая мировая война, — зато Анри запоем читает, книги самые разные: тут и средневековые мистики, и Толстой с Достоевским, и труды по анатомии, естественным наукам и парапсихологии. Когда в 1919 году Брюссельский университет открылся вновь, Мишо записался на естественнонаучный факультет, чтобы изучать медицину, проучился на подготовительном отделении год из положенных двух, разочаровался, бросил университет, нанялся матросом и ушел в плаванье — сначала в Северную Америку, потом в Южную. Первое сочинение на французском Мишо написал в коллеже. Вот как он вспоминает об этом в «Некоторых сведениях…» (в этом тексте о себе говорится в третьем лице): «Потрясение для него. Чего только нет у него в голове! Потрясение даже для его учителя, который советует ему заняться литературой». Тем не менее только в 1922 году (ему 23), когда его плаванья кончились (флот сокращался, и наняться на корабль стало невозможно), он наткнулся на «Песни Мальдорора» Лотреамона и ощутил потребность писать. Через много лет, в 1946-м, уже став известным поэтом, он скажет о Лотреамоне: «Я стал писать благодаря ему. До того мне не очень-то хотелось, да я бы и все равно не решился. Когда я прочел „Песни Мальдорора“ и узнал, что можно записать и напечатать самое невероятное, что у вас на уме, я понял, что есть место и для меня».[74]
Почему такой важной фигурой стал для Мишо именно Лотреамон? В их судьбах много общего. Когда Изидор Дюкасс, взявший себе псевдоним «граф Лотреамон», принялся за «Песни Мальдорора», ему недавно исполнилось двадцать. В детстве у него, как и у Мишо, были — учеба вдали от дома, замкнутость, слабое здоровье, чтение взахлеб. И, что, видимо, главное, протест против того, что его окружало, против чужих книг и навязываемых ими мыслей: «Скучно их читать. Никакой свободы перемещения. Приглашают идти вслед за кем-то. Дорога намечена, она одна-единственная»,[75] — жалуется Мишо в книге статей «Пассажи». Лотреамон расквитался с предшественниками в «Песнях Мальдорора» и «Стихотворениях», пародируя и переиначивая литературных «предков», отталкиваясь от всей истории литературы. «Мы дети слишком многих матерей» — напишет потом Мишо в послесловии к «Некоему Перо». Но псевдонима, в отличие от Изидора Дюкасса, не возьмет[76] — «продолжает подписываться своим банальным именем, которое ненавидит и которого стыдится, похожим на этикетку с надписью „второй сорт“», — сообщает о себе Мишо. (В Намюре, где он родился, его фамилия — одна из самых распространенных.) От юношеского отрицания, которого не суждено было перерасти умершему в 24 года Лотреамону, Мишо уйдет в другие просторы, во «Внутренние дали» и «Чужие края» (так называются два его сборника) — а граница между этими территориями, по его определению, и есть человек. Но это потом. А сначала в текстах молодого Мишо многое напоминало о Лотреамоне. Тут и любовь к зоологическим и медицинским терминам, и стилистическое сходство, и просто развитие некоторых лотреамоновских тем. Пример можно найти в примечаниях к сборнику «Кто я был». Интересно, что до того, как Мишо увлекся Лотреамоном, самое сильное влияние на него оказали авторы-мистики. «Я любил без ограничений и объяснений двух человек: Лотреамона и Эрнеста Элло. И еще Христа, если говорить откровенно», — писал он в эссе «Феномен Лотреамона». Вот неожиданное сочетание: Изидор Дюкасс, противопоставивший Мальдорора, а через него и себя, Создателю, — рядом с ультракатолическим писателем Эрнестом Элло. О последнем Мишо писал так: «Он меня оживлял, и ради него я отворачивался от любых других авторов, которых нам полагалось изучать». Благодаря ему Мишо в пятнадцать лет открыл для себя Иоанна Рейсбрука и Анжелу из Фолиньо, которых Элло блестяще, по мнению сегодняшних исследователей, перевел. Анри зачитывался житиями святых — «о самых удивительных путях, совершенно не похожих на жизнь обычного человека»[77] — еще одно следствие увлечения Эрнестом Элло: все началось с его книги жизнеописаний «Лики святых».
Не меньшее значение для Мишо имел еще один источник — научная литература. Бельгийский писатель и поэт Франц Элленс писал о молодом Мишо в начале их знакомства: «Его любимое чтение, а может быть и единственное, — книги по медицине, психологии и естественным наукам». Мишо интересовался работами Фрейда и свои соображения по этому поводу высказал в раннем эссе «Размышления не безотносительно к Фрейду». 24-летний Мишо соглашался, что Фрейд — автор новой идеи, но при этом довольно едко критиковал психоанализ и массовый к нему интерес, а закончил эссе так: «Фрейд увидел лишь малую часть. Я же надеюсь показать другую, основную часть в своей следующей работе: „Сны, игры, литература и помешательство“». По свидетельству специалистов, этой книги Мишо не написал, и никаких следов работы над ней тоже не сохранилось.
Были и другие авторы, которых Мишо называл для себя важными в разные моменты жизни. Тут и Толстой с Достоевским, и писатели круга «Молодой Бельгии» (Морис Метерлинк, Макс Валлер, Шарль Ван Лерберг и др.), а еще — Гомер, Шекспир, Паскаль и Сен-Симон. «Всей жизни как раз достаточно, — заметил Мишо, отвечая на вопросы Р. Брешона, — чтобы догадаться, что ты ни в чем не оригинален и никогда не был, да и не мог быть, что никто не оригинален, что каждый сбит из обломков чужой мебели, чужого хлама, перешедшего от стольких старых владельцев». И еще: «Я не задерживаюсь надолго на авторах, которые мне понравились. Жизнь это процесс питания. Без конца что-то поедаешь… и тут же проедаешь. Нам нравится яблоко, но мы его съедаем. Так и человек или творение его рук оказываются для нас израсходованы: мало-помалу отходишь в сторону по каким-то своим надобностям, увлекаемый своим собственным течением».[78]
Первые писательские эксперименты Мишо. «Франц Элленс, потом Полан видят в них что-то, другие не видят ничего», — напишет он 37 лет спустя. В 1922 году в брюссельском авангардном литературном журнале «Диск Вер» («Зеленый Диск»), который возглавлял Франц Элленс, появилось первое философско-психологическое эссе Мишо «Случай кругового безумия», потом очерки о прочитанных книгах и другие тексты. Мишо в то время работал репетитором в коллеже бельгийского городка Шимэй и писал Элленсу, который первым обратил внимание на необычность его дарования и во многом ему помогал, что готов на все, лишь бы как можно быстрее перебраться в Париж: «Я не знаю там ни единой живой души, но даже если мне придется работать шофером, — а это единственное ремесло, которым я владею хорошо, — меня и это не испугает. Я пережил немало приключений, мне ничего не страшно: как-то раз я ничего не ел 9 дней, однажды работал 18 часов подряд, но мне так нужны книги, возбуждение извне, кино, театр, музыка». Дела с финансами в передовом журнале «Диск Вер» обстояли так себе, и по традиции авторы оплачивали свои публикации сами. Так и Мишо выкраивал из своей скудной зарплаты воспитателя деньги, чтобы оплатить типографские расходы журнала по напечатанию его текстов. При активном участии Мишо (в 1923 году он вошел в редколлегию «Диск Вер») выпускается несколько тематических номеров, посвященн