Саня с Тамарой хохотали так, что из своей комнаты вышла не только мама Тамары, но и папа.
— Пойдем в нашу комнату, — сказала Тамара.
Одной рукой она вытирала слезы, второй держала тарелку с нарезанной колбасой.
Я опять подумал, что Камлыге повезло с женой. Смеяться до слез умеет не каждая.
— Жалко, что я не видела этого по телевизору. Ты в следующий раз звони, когда выходишь в эфир.
— Ладно, — кивнул я.
Квартира у декана была хорошо спланирована, и если в комнате молодых пели, например, под гитару, родители этого не слышали. К тому же они были воспитанными людьми.
— Книгу написал? — спросил Саня.
— Написал, — кивнул я.
— Про лютый?
— Про лютый тоже.
— О чем еще? — присоединилась к расспросам Тамара.
— Мало ли о чем пишут, — снял я с полки томик Хемингуэя. — О рыбалке, например.
— На майские поедем в пущу, — сказал Саня. — Я новое удилище купил.
В Налибокской пуще мы ловили липеня — европейского хариуса, и выезд туда для меня был, пожалуй, самым ожидаемым событием в году.
— Для меня тоже, — согласился со мной Саня. — Баскетбол, липень и пиво — что еще нужно для жизни?
На третьем месте у него были, конечно, девушки, однако не обо всем можно говорить при жене.
— Я тоже поеду, — сказала Тамара. — И тоже буду пить пиво.
Видимо, она все же о чем-то догадывалась, но какое мне до этого дело?
— Правильно, у Шуры шары, — усмехнулась Тамара. — Жениться не собираешься?
— На ком? — удивился я. — Уже всех расхватали.
— А Светка?
Со Светкой Ивановой на пятом курсе у меня действительно был роман, но кто об этом помнит?
— Я помню, — сказала Тамара. — Хорошая девушка.
— Все хорошие, — согласился я.
Тамара знала, что в студенчестве она мне нравилась, вместе с Натальей, конечно. До пятого курса они были подружками не разлей вода — Наташка Калмыкова и Тамара. На четвертом курсе Саня Камлыга начал встречаться с Наташей. Я, конечно, переживал, но куда мне до Камлыги. Все шло к свадьбе, но перед защитой диплома Саня неожиданно женился на Тамаре. Они и не встречались особенно, во всяком случае, я этого не заметил. Наташа и Тамара не то чтобы поссорились — они выкинули друг дружку из своей жизни. Довольным выглядел один Саня, но это и понятно: квартира у родителей Тамары была намного больше, чем у Калмыковых.
И вот я в гостях у Тамары с Саней. Калмыкова преподает русский язык и литературу где-то в Зеленом Луге. И никто из нас студенческие времена не вспоминает.
— Почему? — посмотрел на меня Камлыга. — Хорошие были времена. Виталик Шаталин каждый год заводил новую подругу.
Мы засмеялись.
— Он так ни на одной и не женился? — спросила Тамара.
— Дочку сотрудника ЦК партии взял, — вздохнул Саня. — Виталик у нас птица высокого полета.
Я не знал, где сейчас летает Виталик, однако студентом он звезд с неба не хватал. Или это теперь не главное?
— Главное — это тесть, — сказал Саня. — Он Виталика на киностудию устроил.
— Кем? — спросил я.
— Ассистентом режиссера.
— Перестаньте говорить о грустном, — отодвинула от себя фужер с вином Тамара. — Шура, куда ты в последний раз ездил в командировку?
— В Ташкент, — ответил я. — Снимал передачу про Якуба Коласа. Он там во время войны жил в эвакуации.
— Интересно было?
— Конечно. Записал интервью с поэтессой Зульфией. Она рассказывала, что Константин Михайлович помогал материально поэтам, которые были вместе с ним в эвакуации. Например, Анне Ахматовой.
— Он был такой богатый? — удивился Камлыга.
— Зульфия говорила, что Колас получил так называемые депутатские деньги, ну и поделился ими с Ахматовой. Просто поэты редко бывают богатыми.
— Бедность и богатство — понятия относительные, — сказала Тамара. — Ты уже стал богатым?
— Откуда? — посмотрел я на нее.
— Нужно романы писать, — сказал Камлыга. — Так ты едешь с нами в Налибокскую пущу?
— Обязательно, — кивнул я. — Смонтирую передачу про Якуба Коласа и поеду.
— Хорошая компания собирается, — усмехнулся Саня, — Дима, Петр, мы с Тамарой. Все хариусы будут наши.
Я в этом не сомневался.
2
Поплавок пропал с глаз, и я подсёк. Удилище согнулось в дугу, и я понял, что на крючок засеклась хорошая рыба.
— Не спеши! — крикнул Дима. — Это может быть форель.
Я и сам знал, что спешить не надо.
Сегодня утром мы отправились ловить парами — Саня Камлыга с Петром пошли вверх по реке, мы с Димой вниз. Дима бросал под берега искусственную муху, а я набрал ручейника. На Днепре ручейники сидели в своих хатках на ивняках, окунувших нижние ветки в воду. На этой реке ивняков не было, и ручейники цеплялись за обломанные сучья на перекатах и даже за камни. Но это был тот самый ручейник, любимая пожива речной рыбы.
Я подвел рыбу к берегу и выбросил на песок. К счастью, она не сорвалась в воде.
— А это не форель, — сказал Дима.
Я опустился на колени и взял добычу в руки. Красные плавники на белой чешуе не оставляли сомнений — голавль.
— Классная рыба, — сказал Дима. — За килограмм.
Да, голавль был хорош. На удочку никому из нас он еще не попадался, только на перемет, на который мы наживляли речную миногу. Находить миног в песке под берегом нас научил Петр. Собственно, он был нашим наставником во всем, жена, и та у него была красивее других.
— Так я же биолог! — в недоумении смотрел на друзей глубоко-синими глазами Петр. — Мы пьем только спирт.
Но голавля на удочку не ловил и Петр.
— На что поймал? — спросил Дима.
— На ручейника.
От волнения у меня дрожали руки.
Месяц назад Дима пришел работать в редакцию литературно-драматических программ, и по моей, конечно, протекции. Но его родители были не последние люди в минском литературном окружении, это тоже сыграло свою роль. Мы с ним вместе учились на филфаке, он на белорусском отделении, я на русском. Близкими друзьями не были, но и не враждовали.
— Может, и мне перейти на ручейника? — посмотрел на свою муху Дима.
Мушки он делал сам, и отказаться от них для него было непросто.
— Продолжай бросать, — сказал я. — Если здесь есть хариус, обязательно возьмет. А он есть.
Мы по излучине вышли на открытый берег реки, и я в ошеломлении остановился. На песке под кручей загорали три хорошенькие девушки — черная, светлая и рыжая.
— Наяды! — присвистнул Дима.
«Старшеклассницы», — подумал я. Все-таки у меня за плечами был не только филфак университета, но и год физруком в средней школе.
Судя по взглядам, девушки были не очень рады появлению рыболовов.
— Из деревни, что стоит на шоссе, — высказал догадку Дима. — Но это далеко отсюда.
— Подвез кто-то, — сказал я. — Или на велосипедах приехали.
Мы миновали девушек и опять полезли в кусты. Вдогонку нам долетел смех.
— И зачем ржать? — встопорщил усы Дима. — Рыбаков никогда не видели?
— Школьницы, — хмыкнул я. — Им покажи палец — попадают от смеха. К тому же здесь на всей реке ни души.
— Вот и я об этом.
Девицы девицами, но на первом месте у нас рыба. Я взвесил в руке пакет с голавлём. Есть что показать парням.
Где-то через полчаса повезло и Диме. Из-под кручи, заросшей лещиной, он выдернул хариуса. Он был вдвое меньше моего голавля, но Дима все равно был счастлив.
— Удачный день! — сказал он, засовывая рыбу в мешок.
Руки у него дрожали еще сильнее, чем у меня. Однако ни его, ни меня это не смущало. Рыбацкое волнение отличается от любого другого.
— Слушай, а что у тебя с Мариной? — вдруг спросил Дима.
— С какой Мариной, радисткой? — посмотрел я на него.
— На днях я встретил ее в коридоре, и она передала тебе привет. В гости пригласила. Обещала познакомить с Валькой. Кто такая Валька?
— Красавица, — сказал я. — Влюблены все видеоинженеры.
— Марина тоже красавица, — хмыкнул Дима. — Так что, идем в гости?
— Идем, — кивнул я. — Еще по парочке хариусов возьмем — и к девочкам. Только там не мы будем ловить, а нас.
Дима засмеялся. Здесь, на реке в лесных дебрях, все виделось в розовом свете. И девушки были нисколько не хуже серебряных хариусов, на ощупь такие же упругие.
3
Я зашел в новый дом Союза писателей. Как мне казалось, это было одно из самых шикарных зданий Минска. На втором этаже в нем сидели председатель и секретари Союза писателей, на третьем — консультанты и сотрудники вспомогательных служб. Но самым желанным для молодых писателей был первый этаж, где располагался бар.
И я сразу направился туда.
За одним из столов я увидел Мишу Сухно и Столярова, с которым познакомился на совещании в Королищевичах. Было это, правда, довольно давно. Он меня помнит?
— Помню, — кивнул Столяров. — Директор Бюро пропаганды литературы должен всех помнить, даже молодых. Ты еще от нас не выступал?
— Нет, — сказал я.
— Зайди на следующей неделе ко мне, поговорим.
— А его вахтер не пропустит! — засмеялся Михаил. — Он еще не член Союза.
Он уже был под мухой, а в этом состоянии Миша ни для кого не находил доброго слова. Ну, может, за исключением Столярова. Выступления по линии Бюро пропаганды, как я знал, хорошо оплачивались.
— Пропустят, — сказал Столяров. — У нас вахтеры грамотные люди.
— Отставники, — согласился Миша. — Выпьешь?
Я встал и заказал в баре три рюмки водки, бутерброды с колбасой и три кофе.
— Вот это правильно! — похвалил меня Столяров. — У наших писателей один недостаток — пьют и не закусывают.
— Я тоже не закусываю, — сказал Миша, — но мне можно. Я художник.
— Хороший художник, — поднял рюмку Столяров, — но это не дает тебе права оскорблять старших.
— Я не оскорбляю.
— Тогда закусывай!
Мы выпили и закусили. Сухно запил водку кофе.
— Уезжаю на историческую родину, — посмотрел на меня Столяров. — Я уже Мише сказал.
— Так вы же Столяров, — сказал я. — При чем здесь Израиль?