сказы.
— Ладно, — кивнул Алесь. — Главная наша задача — осчастливить человечество. Ну и при этом немного заработать. Вступишь в Союз писателей, сразу квартиру дадут. Там с этим строго.
Он посмеивался надо мной, но на то они и друзья, чтоб ковыряться в открытой ране.
— Еще и солью посыплем, — согласился Алесь. — Ну так что, будешь писать сценарий?
— Буду, — вздохнул я. — Куда я денусь?
Действительно, деваться мне было некуда. Тем более сам дядька Якуб разрешил. Я хорошо видел его улыбку, когда спросил о переходе на телевидение.
Портрет дядьки Якуба на стене в мемориальном кабинете был для меня в чем-то похож на портрет Дориана Грея из новеллы Оскара Уайльда, которую я студентом читал на английском языке. Как ни плохо знал я этот язык, однако понял, что Дориан Грей на портрете был живой. И ко всему волшебник.
Я был уверен, что портреты всех знаменитостей, с которыми свела меня судьба, были необычные. Оставалось только выяснить, в чем эта необычность скрыта.
7
В выходной день я пошел в Ленинскую библиотеку. Читать Короткевича на работе было нельзя. Там вообще запрещалось читать кого-либо, кроме дядьки Якуба. Да и того, только расписывая карточки.
Я заказал книги Короткевича и устроился за столом в полупустом читальном зале.
«Давненько здесь не был, — подумал я, озираясь. — Все как и прежде, даже симпатичная девушка за соседним столом».
Девушка, почувствовав мой пристальный взгляд, сначала нахмурилась, затем улыбнулась. Так и должно быть, девушки не меняются. Как, собственно, и ты сам.
«А с годами ты больше на них заглядываешься, чем они на тебя», — усмехнулось мое второе «я».
«Старею, — ответил я. — Давно ты не появлялось».
«В библиотеку не заходил. Где еще поговоришь с умным человеком?»
Я вздохнул и открыл «Дикую охоту короля Стаха». Спорить со вторым «я» было бессмысленно.
Я уже читал и «Дикую охоту короля Стаха», и «Колосья под серпом твоим», и «Христос приземлился в Гродно», и многие рассказы Короткевича. Надо было выбрать, на каком из произведений строить сценарий. Больше других меня привлекал роман «Христос приземлился в Гродно», но что-то подсказывало, что о нем лучше вообще не упоминать. Рассказ «Ладья отчаяния» тоже не подходит, как и мой любимый «Были у меня медведи».
Оставались «Колосья под серпом твоим».
Я набросал план передачи. Главное место в нем занимало интервью с писателем.
Но кого взять ведущим? Тут нужна знаковая личность. Во-первых, не всем из современных критиков нравятся произведения Короткевича. Во-вторых, это должен быть критик, близкий к властям предержащим. А я в критиках разбирался слабо.
Без подсказки Жарука не обойтись.
И в понедельник я снова помчался в издательство «Художественная литература».
— Короткевич? — усмехнулся Жарук. — А они тебя не пожалели.
— Кто? — удивился я.
— Хлопцы с телевидения. Сами за сценарий этой передачи не взялись.
— Радийники, — тяжело вздохнул я. — Только и умеют тумблерами диктофона щелкать.
— Ничего, поможем, — достал из кармана пачку с сигаретами Жарук. — Это должен быть критик немного оппозиционного направления.
— Разве такие есть? — снова удивился я.
— В Греции всё есть.
В отличие от меня, Жарук говорил серьезно.
«Надо бросать эту кавээнщину, — подумал я. — Речь идет о твоей судьбе».
— Вот я и говорю — серьезное дело, — взглянул на меня исподлобья Жарук. — Кто у тебя ведущий передачи?
— Ведущий?!
Я уже устал удивляться.
— В любой передаче, тем более творческом портрете, должен быть человек, который держит в руках все нити. А тут сам Короткевич!
Мы уставились друг на друга.
Никто, кроме моего институтского шефа, мне в голову не приходил. Доктор наук, заведующий сектором, академик, единственный недостаток — не литературный критик.
— Пока никого не называй, — сказал Жарук. — Пусть сам Валентин подскажет. У него нюх хороший, недаром главным редактором поставили.
— И голова большая, — кивнул я.
— Какая голова?
— У нас говорят: пусть кони думают, у них головы большие.
Мы засмеялись.
— Я сразу понял, что из тебя будет толк, — сказал Жарук, отсмеявшись. — Не каждый большую голову заметит. У хорошего писателя особое зрение. Мне твои выпившие учителя из повести запомнились. Вот и пиши о них. Это твое.
Он пожал мне руку, и мы разошлись.
На троллейбусной остановке я увидел Гайворона.
— Куда едешь? — поинтересовался я.
— На работу, — пожал он плечами. — Мы с двух часов работаем.
— А я с девяти.
Я посмотрел на часы. Была половина третьего. Шеф отпустил меня до двух.
— Где два, там и три, — сказал Алесь. — Мы вчера с брательником очередную звездочку отмечали.
Я знал, что его брат Володя, физик по образованию, работал в физической лаборатории Комитета госбезопасности, помечал изотопами валюту, когда ловили фарцовщиков. «У меня очень вредная работа, — говорил он нам с Алесем. — Изотопы всем сперматозоидам хвосты поотбивали». «А как же ты Пашку смастерил?» — спрашивал Алесь. Пашка был сыном Володи, очень шустрым парнишкой. «Пашка до лаборатории выскочил».
Мне юмор физиков нравился, впрочем, как и любой другой.
— Кто Володя теперь? — спросил я.
— Майор.
— Еще одну звездочку может получить?
— Вряд ли. В КГБ физики до полковников не дослуживаются.
У каждого в нашей стране свой потолок. А у меня критик. Кого взять ведущим?
— Давай после работы встретимся в баре, — предложил Алесь. — Может, что умное в голову придет.
Умное нам в голову попадало редко, но я согласился.
8
Тисловец взял в руки сценарий, который я принес ему на прошлой неделе. Был он уже порядком измят. Видимо, не один главный редактор читал.
— Вот тут ты пишешь… — поднес он близко к глазам лист бумаги, — что передачу ведет… Кто у тебя ведущий?
Фамилию ведущего, как и советовал Жарук, я в сценарии не написал.
— Нет ведущего, — сказал я.
— Как это нет? — удивленно уставился на меня Тисловец. — Ведущий должен быть.
Мы помолчали.
— Ну? — произнес главный редактор.
Я пожал плечами. Гори оно синим пламенем, это телевидение. Можно и языковедом остаться. Никто меня из института не гонит.
— И мы не гоним, — бросил на стол сценарий Тисловец. — Надо подумать. Роман, что скажешь?
— А я сценарий не читал, — сказал из соседней комнаты Шарпила. — Сами разбирайтесь.
— Вот так всегда, — с укором посмотрел на меня Тисловец. — Все сложные вопросы должен решать главный. У меня что, вместо головы Дом Советов?
— Тебе и платят, чтобы решал, — показался в дверях Шарпила. — В чем загвоздка?
— Кто проведет передачу о Короткевиче?
Тисловец встал со стула, и его фигура заняла почти всю комнату. Гренадерских размеров мужчина, не то что мы с Шарпилой. Может, посадить его на место ведущего?
— А что! — засмеялся Шарпила. — Короткевич тоже не маленький, вы с ним будете гармонично смотреться.
— Я публицист! — обиделся Тисловец. — А тут нужен критик.
— Возьмите Колоновича, — послышался тихий, но выразительный голос.
Никто не заметил, как в комнате появился еще один человек. Был он среднего роста, седой, в руке дымящаяся сигарета.
— Что ты говоришь, Юзик? — повернулся к нему Тисловец. — Он же в Бресте живет.
— И хорошо, — сказал Шарпила. — На телевидение надо и провинциалов приглашать. Колонович критик смелый, острый, Короткевич против него возражать не станет.
— И правда, — почесал затылок Тисловец. — Единственное, характер у него… Скажет, что это за автор сценария, которого никто не знает. Мол, я сам напишу сценарий.
— Не скажет, — усмехнулся Юзик. — Я с ним поговорю. А сценарий хороший, у нас такой никто бы не написал.
— Нет, против сценария я ничего не имею, — снова сел за редакторский стол Тисловец. — Удачные места из произведений выбрал. Хороших артистов пригласим, чтоб почитали за кадром. Дубашинского, Овсянникова, Станюту, Мархель, Захаревич… У нас есть кого пригласить.
Мне стало жарко. Оказывается, похвала переносится тяжелее, чем ругань.
— Кривко прав, — сказал Шарпила. — А парня можно хоть завтра в штат зачислять. У нас и ставка редактора есть.
— Редактором я взять не могу, — посмотрел на меня Тисловец. — Молод больно. Зачислим на три месяца младшим редактором, так сказать, с испытательным сроком. Пойдешь?
Я опять пожал плечами. В институте у меня тоже была должность младшего научного сотрудника. Никуда мне от этой «младшести» не уйти.
— Всего лишь на три месяца, — подмигнул мне Юзик Кривко. — Не заметишь, как они пролетят. Все мы начинали с младшего.
— Ну, меня сразу назначили редактором, — сказал Шарпила. — В то время я уже был членом Союза писателей.
— Все мы члены, — засмеялся Тисловец. — Главное, чтоб жены были довольны. А у Алеся еще и жены нет. Вот тебе бумага, пиши заявление.
Он подсунул мне лист бумаги.
— На чье имя писать? — спросил я.
— На имя председателя Гостелерадио! — удивился Тисловец.
— Скоро придет Михалкин, — перебил его Шарпила. — Мне ребята из ЦК сказали. Но пока что, конечно, надо писать на имя Загорского.
— Ишь ты! — покрутил головой Валентин Николаевич. — Так он и до председателя Совета министров дойдет.
— Поэтов руководителями правительства не ставят, — сказал Шарпила. — Не то рыло.
«Очень уж независимо он держится, — подумал я. — Неужели тоже на новую должность метит?»
— А Шамякин? — спросил Кривко.
Он говорил тихо, однако его услышали все.
— Шамякин, во-первых, прозаик, — строго посмотрел на него Тисловец, — а во-вторых, председатель Верховного Совета республики. На эту должность можно и писателя ставить. И в-третьих, иди лучше в магазин, надо отметить вхождение в наши ряды молодого сотрудника.
— Под шпиль? — остановился в дверях Кривко.
— У нас другого магазина нет, — по-прежнему строго сказал Тисловец. — Деньги есть?