Конечно же, мои невнятные возражения на это еще более абсурдное заявление нисколько не поколебали его снисходительную уверенность. Луиджи заулыбался еще шире и принялся перебирать части одежды, разбросанные на столе. Когда я возобновила свои попытки оправдаться, он прекратил свое занятие и достал сверток белоснежного льна с одной из полок.
— Вот, иди за занавеску и надень это, — скомандовал он, бросая мне этот сверток, оказавшийся прекрасно пошитой белой рубашкой.
Бросив на него оскорбленный взгляд, я схватила рубашку и удалилась в указанный им альков. Однако когда я с облегчением расшнуровала корсет, который носила, чтобы скрыть женские формы, и проскользнула в рубашку обнаженным телом, то мгновенно позабыла свою размолвку с портным.
Это было самое прекрасное исподнее, которое мне когда-либо приходилось надевать, более достойное знатной дамы, чем молодой женщины моего сословия. Я счастливо вздохнула, подумав, что Луиджи понял наставления учителя чересчур буквально. Я спросила себя, во сколько обойдется Леонардо одна только эта рубашка… и, если так пойдет дальше, хватит ли мешочка с флоринами, чтобы оплатить мой новый гардероб?
Я выглянула из-за занавески и увидела, что Луиджи прикрепляет бледно-зеленые рукава к корсажу того же оттенка с помощью черной кружевной ленты.
— Умоляю, не забывайте, что я всего лишь горничная, — напомнила я ему. — Будет весьма странно, если я перещеголяю саму графиню.
— Ба, я знаю, что делаю, — пробурчал он, откладывая корсаж.
После недолгого размышления он вытащил из каких-то завалов нижнюю юбку темно-зеленого цвета и отложил ее в сторону. Затем настал черед черной верхней юбки, оживленной диагональными полосками того же бледно-зеленого оттенка, что и корсаж с рукавами. Наконец, из коробки на верхней полке он извлек пару красных чулок, жизнерадостно помахал ими передо мной и бросил в ту же кучу.
Затем он сгреб всю одежду и без особых церемоний бросил ее на скамейку возле алькова.
— Надень это, — приказал он, — если что-то не подойдет, я перешью. И поторопись. Нам предстоит большая работа, и мы должны успеть до прихода твоего учителя.
Я стала поспешно одеваться, путаясь в чулках и нижней юбке и сражаясь с тесным корсажем. Я так давно уже ношу мужскую одежду, что когда-то привычная тяжесть длинных юбок и плотный обхват рукавов и корсажа показались мне теперь неестественными. Возможно, преображение будет гораздо более трудным, чем мы предполагали.
— Давай выходи, мне нужно на тебя взглянуть, — позвал меня Луиджи как раз в тот момент, когда я пыталась завязать шнурки одного из рукавов. Раздувая щеки от злости, я быстро вышла из-за занавески.
— Ну, с графиней тебя никто не перепутает, — язвительно заметил Луиджи, прикрепляя рукав обратно, — но кое-какой прогресс мы сделали. Все, что нам нужно, это немного ушить вот тут… и тут…
Вытащив из-под стола маленькую деревянную коробку, он заставил меня встать на нее и принялся уверенными движениями мастера подгибать и закалывать материю. Будь на его месте другой мужчина, я бы чувствовала себя неловко от того, что меня трясут и трогают в столь интимной обстановке. С Луиджи я чувствовала себя комфортно, поскольку знала, что он воспринимает меня лишь как подходящую вешалку для своих творений.
— Вот так, теперь гораздо лучше, — провозгласил он несколькими минутами позже, помогая мне спуститься вниз. — Теперь быстро снимай одежду, чтобы я мог закончить.
Я вернулась в альков и снова разделась, протянув ему одежду. На мне осталась только рубашка. Я просунула голову между занавесками, закутавшись в них, чтобы сохранять приличия, и стала наблюдать за работой Луиджи.
С грацией, необычной для человека его комплекции, портной делал стежки; быстрая игла мелькала словно молния, змейкой ныряя в черную и зеленую ткань. Не отвлекаясь от своего занятия, он пересказывал мне последние сплетни.
Как всегда, я слушала его со смешанным чувством вины и удовольствия. Я давно убедилась, что Луиджи знает все и обо всех при дворе и без колебаний готов это рассказать. У него не было ни шпионов, заглядывающих в окна, ни подкупленных слуг, подслушивающих у дверей, чтобы снабжать его информацией. Единственным источником информации были клиенты.
Среди них были и хорошо одетые жены торговцев и скучающие знатные дамы, которые делились своими самыми сокровенными тайнами, пока он подгонял на них платье, чтобы услышать от него столь же захватывающие истории о своих товарках. И хотя портной часто не называл имена лиц, фигурирующих в слухах, его не слишком завуалированные описания давали возможность догадаться, о ком идет речь.
— Очередной шедевр, — объявил он почти час спустя, делая последний стежок на юбке. — Померь еще раз.
На этот раз одежда сидела на мне словно влитая. Я затянула, зашнуровала, завязала, и наконец была готова к выходу из-за занавески.
При виде меня обычная едкая улыбка Луиджи превратилась в триумфальную. Однако он не остановился на достигнутом и затянул мой корсаж так, что я едва могла дышать. Затем он вытянул ткань рубашки через отверстия между рукавами и корсажем, чтобы придать моему платью более модный вид. Наконец, он отступил на несколько шагов назад и с удовлетворенным видом кивнул.
— Думаю, вопрос с одеждой мы решили. Она достаточно скромна и соответствует твоему положению, и в то же время подходит для служанки молодой дамы, которая не желает, чтобы ее горничные ходили в обносках. Нет, подожди, — воскликнул он, когда я кинулась к зеркалу, чтобы взглянуть на себя. — Ты забыла про волосы.
Волосы!
Я хлопнула себя по голове и рассмеялась.
— Я совершенно забыла про них, настолько я привыкла носить короткую стрижку словно мальчик. Но что вы можете с этим поделать?
Портной заговорщицки мне подмигнул и снова принялся рыться в коробках на полках. Я заметила маленький сундучок, изготовленный из прекрасного светлого дерева, который находился между корзинок с лентами. Высокий и узкий, он был бы примерно мне по колено, поставь его на пол.
Осторожно и бережно, словно в его руках было хрупкое изделие из венецианского стекла, Луиджи достал сундучок с полки и поставил его на стол. Я с растущим любопытством наблюдала, как он поднимал резную крышку. Я придвинулась, чтобы разглядеть, что находится внутри, и тут же отпрянула.
В сундучке были волосы… ряды длинных кос всевозможных оттенков, от иссиня черных до совсем светлых. Они были аккуратно подвешены на маленькие крючки, словно туши в лавке мясника.
— Они прекрасны, не правда ли? — с гордостью спросил Луиджи.
Я немного посмеялась над своей первой реакцией, хотя мне все еще было не по себе. В самом деле, содержимое сундука навевало мысли о гнезде со змеями, или об ужасной коллекции реликвий, состоящей из волос святых. Мое веселье мгновенно потухло, когда я вспомнила длинную черную косу Лидии. Я с тревогой задумалась, где Луиджи собрал столь необычный урожай. Не мог же он…
Когда я осторожно спросила его об этом, портной шутливо помахал передо мной пальцем.
— Если я тебе расскажу, ты отберешь мой хлеб. Однако ты будешь удивлена, сколько бедных женщин готовы обменять свое единственное достояние на несколько монет.
Он сделал паузу и бросил на меня внимательный взгляд.
— Готов поспорить, что, сотворив над собой подобную расправу, ты получила кругленькую сумму от какого-нибудь цирюльника или портного.
— На самом деле я сожгла свои волосы перед тем, как покинуть дом, — смущенно призналась я.
На лице Луиджи появилось выражение непритворной боли.
— Глупая девчонка, запомни, что все имеет свою ценность и цену. Надеюсь, если ты когда-нибудь снова решишься на что-то подобное, то придешь ко мне, вместо того, чтобы выкидывать деньги в камин.
— Даю слово. Но что вы делаете со всеми этими волосами? — не могла не поинтересоваться я.
Портной посмотрел на меня с жалостью.
— Ты, должно быть, видела при дворе женщин с замысловато уложенными волосами, не правда ли? Ты же не думаешь, что их служанки способны сотворить такую сложную прическу, притом что у большинства этих женщин едва хватает волос, чтобы прикрыть череп? Именно я делаю возможными эти произведения искусства.
Протянув руку к сундучку, он вытащил блестящую косу теплого цвета недавно вспаханной земли.
— Самые дорогие волосы у молодых женщин, — воскликнул он, — хотя я хорошо плачу и за косы матрон, если они хорошо ухожены. И конечно, самый дешевый волос — это конский. Он подходит лишь для украшения и отделки одежды. — Презрительно фыркнув, он добавил: — Или для людей с тощими кошельками, которые убедили себя, что никто не заметит разницы.
Осторожно отложив первую косу, он достал несколько образцов более темного цвета.
— Нам повезло, что твои волосы, хоть и красивы, но весьма распространенного оттенка. Я без труда найду косу того же цвета.
Сосредоточенно нахмурившись, он приложил две косы к моей голове и наконец сделал свой выбор. Повесив оставшиеся волосы на крючки, он запер сундучок и поставил его обратно на полку.
Нетерпеливым жестом указав мне на стул, он осторожно расплел косу и пригладил волосы. Затем достав из очередной корзины несколько костяных шпилек, он собрал мои волосы и заколол их.
— Теперь сиди спокойно, моя девочка, — приказал он, вдевая в иглу темную шелковую нить, — и ты станешь свидетелем настоящего чуда.
Я не могла видеть, что он делает, но осознавала, что игла двигается в опасной близости от моего черепа, пронзая волосы, словно ткань. Количество прядей на столе постепенно уменьшалось, по мере того как ко мне возвращалось давно забытое ощущение тяжести, обременяющей мою голову. Когда вся коса была пущена в дело, он распустил мои собственные волосы. Наконец он взял большой гребень и аккуратно расчесал мою новую шевелюру, а затем заплел ее в косу, вплетя зеленую ленту. Закончив, он надел на мою голову чепец и завязал его под подбородком.
— Теперь можешь посмотреть на себя, — милостиво разрешил он.