– Генри, я совершенно не желаю брать новое имя! – возразила герцогиня, поднимая на него изумительно прекрасные глаза. – Мое имя меня вполне устраивает, как, пожалуй, и мистера Грея – его имя.
– Дорогая Глэдис, я не стал бы менять ни одно из ваших имен ни за что на свете! Оба они идеальны. Я в первую очередь подумал о цветах. Вчера я срезал орхидею, чтобы вставить в петлицу. Это был удивительно красивый пятнистый цветок, впечатляющий не хуже семи смертных грехов вместе взятых. Не подозревая ничего дурного, я спросил у садовника его название. И выяснил, что это прекрасный представитель вида «робин-зониана» или что-то в подобном духе. Как ни грустно, мы утратили способность давать вещам красивые имена. Слова – вот самое главное! Я ничего не имею против действий, но моя единственная забота – слова. Поэтому я терпеть не могу пошлого реализма в литературе. Человека, назвавшего лопату лопатой, следует заставить ею работать. Только на это он и годится.
– Тогда как нам следует называть вас, Гарри? – спросила герцогиня.
– Имя ему – Принц Парадокс, – заявил Дориан.
– А ведь точно! – воскликнула герцогиня.
– Я этого не потерплю! – захохотал лорд Генри, усаживаясь в кресло. – От ярлыков нет никакого спасения! Я отрекаюсь от вашего титула.
– Особы королевских кровей не должны отрекаться, – предостерегающе сообщили прелестные губы.
– Хотите, чтобы я боролся за свой трон?
– Да.
– Я изрекаю истины будущего.
– Предпочитаю заблуждения настоящего, – заявила герцогиня.
– Глэдис, вы выбили оружие из моих рук! – вскричал он, заражаясь ее своенравным настроением.
– Я выбила у вас щит, Гарри, но не копье.
– Никогда не подниму его против Красоты, – сказал он, делая галантный жест.
– В этом-то ваша ошибка, Гарри, уж поверьте. Красоту вы цените слишком высоко.
– Как можно так говорить? Право слово, лучше быть красивым, чем добродетельным. С другой стороны, я как никто готов признать, что куда лучше быть добродетельным, чем невзрачным.
– Выходит, невзрачность – один из семи смертных грехов? – удивилась герцогиня. – Вы ведь только что приравнивали к ним красоту орхидей.
– Нет, Глэдис, невзрачность – одна из семи смертных добродетелей. Вы, как истая тори, не имеете права их недооценивать. Пиво, Библия и семь смертных добродетелей сделали нашу Англию тем, что она есть.
– Значит, вы не любите свою страну?
– Я в ней живу.
– Тем удобней вам ее осуждать!
– Не хотите же вы, чтобы я присоединился к вердикту Европы?
– И что про нас говорят в Европе?
– Что Тартюф эмигрировал в Англию и открыл магазинчик.
– Гарри, это ведь ваше изречение?
– Дарю его вам.
– На что оно мне? Слишком похоже на правду.
– Не бойтесь. Наши соотечественники не смогут узнать в нем себя.
– Им свойственна практичность.
– Скорее, ловкость в делах. Сводя баланс, глупость они уравновешивают богатством, а пороки – ханжеством.
– И все же мы совершили великие дела!
– Скорее нам их навязали, Глэдис.
– Мы несем за них груз ответственности!
– Не дальше фондовой биржи.
Герцогиня покачала головой:
– Я верю в нашу нацию!
– Она олицетворяет выживание самых нахрапистых.
– Ей свойственно развитие!
– Упадок завораживает меня куда больше.
– А как же искусство?
– Это лишь недуг.
– Любовь?
– Иллюзия.
– Религия?
– Модная замена убеждениям.
– Вы скептик!
– Ни в коем случае! Ведь скептицизм есть начало веры.
– Кто же вы?
– Определения суть ограничения.
– Дайте мне путеводную нить!
– Нить порвется. И вы заблудитесь в лабиринте.
– Вы совсем меня запутали! Давайте поговорим о ком-нибудь другом.
– Хозяин поместья – дивная тема для беседы. Некогда его прозвали Прекрасным Принцем.
– Ах, даже не напоминай! – вскричал Дориан Грей.
– Наш хозяин сегодня такой несносный! – заметила герцогиня, заливаясь краской. – Похоже, он полагает, что Монмут взял меня замуж исключительно из научного интереса, видя во мне наилучший экземпляр современной бабочки.
– Надеюсь, герцогиня, он не вздумает втыкать в вас булавки! – рассмеялся Дориан.
– А, этим обычно занимается моя горничная, когда я ее раздражаю.
– И чем же вы ее раздражаете, герцогиня?
– Да сущими пустяками, мистер Грей, уверяю вас. По большей части тем, что прихожу без десяти девять и говорю, что мне нужно быть одетой к половине девятого.
– Как это неразумно с ее стороны! Вам следует сделать ей предупреждение.
– Куда уж мне, мистер Грей. Она ведь придумывает для меня шляпки! Помните ту, в которой я была на приеме в саду у леди Хилстоун? Вижу, что нет, но как мило с вашей стороны сделать вид, что помните! Так вот, она соорудила ее буквально из ничего! Все хорошие шляпки создаются из ничего.
– Как и все хорошие репутации, Глэдис, – перебил лорд Генри. – Любой эффект, который мы производим на окружающих, приносит нам новых врагов. Всеобщей популярностью пользуются лишь люди посредственные.
– К женщинам это не относится, – покачала головой герцогиня, – а женщины правят миром. Уверяю вас, я терпеть не могу людей посредственных! Говорят, женщины любят ушами, а мужчины – глазами. Если они вообще способны любить.
– Мне кажется, ничем другим мы и не заняты, – пробормотал Дориан.
– Ах, ну тогда вы не любили вовсе! – с наигранной печалью заявила герцогиня.
– Дорогая моя Глэдис! – не выдержал лорд Генри. – Как вы можете такое говорить? Любовь живет благодаря повторениям, а повторение превращает любовное влечение в искусство! К тому же каждый раз мы любим как впервые. Перемена предмета страсти никак не влияет на ее уникальность. В жизни нам выпадает в лучшем случае одно сильное впечатление, и секрет в том, чтобы переживать это ощущение как можно чаще.
– Даже если оно нас когда-то ранило, Гарри? – помолчав, спросила герцогиня.
– Особенно если ранило, – ответил лорд Генри.
Герцогиня повернулась и с любопытством посмотрела на Дориана Грея.
– Что вы на это скажете, мистер Грей? – осведомилась она.
Дориан заколебался. Потом откинул голову и захохотал.
– Я всегда согласен с Гарри, герцогиня!
– Даже когда он неправ?
– Гарри всегда прав, герцогиня.
– Разве его философия делает вас счастливым?
– Счастья я не искал никогда. Кому нужно счастье? Я ищу удовольствий.
– И находите, мистер Грей?
– О да. Даже слишком часто.
Герцогиня вздохнула.
– А я ищу покоя, – проговорила она, – и если не пойду переодеваться прямо сейчас, то мне его не видать.
– Позвольте предложить вам несколько орхидей, герцогиня! – воскликнул Дориан, вставая и направляясь в глубь оранжереи.
– Вы флиртуете с ним самым возмутительным образом, – заметил лорд Генри своей кузине. – Будьте осторожнее! Он слишком неотразим.
– Разумеется. Иначе и сражаться ни к чему.
– В таком случае греки идут на греков?
– Я на стороне троянцев. Они сражались за женщину.
– И потерпели поражение.
– Есть вещи куда хуже.
– Вы несетесь, отпустив поводья.
– Лишь в скорости жизнь! – парировала она.
– Обязательно запишу это в своем дневнике.
– Что именно?
– Обжегшееся дитя любит огонь.
– Я даже крылышек не опалила. Они готовы к полету.
– Вы используете их для чего угодно, только не для полета.
– Мужество перешло от мужчин к женщинам. Для нас это в новинку.
– У вас есть соперница.
– И кто же это?
Лорд Генри засмеялся.
– Леди Нарборо. Она от него совершенно без ума.
– Вы вселили в меня тревогу. Тяга к древностям губительна для нас, романтиков.
– Романтики! Да вы задействуете вполне научные методы.
– Нас научили мужчины.
– При этом они вас так и не изучили.
– Попробуйте-ка дать определение женскому полу! – бросила вызов герцогиня.
– Женщина – сфинкс без загадки.
Она посмотрела на него с улыбкой:
– Мистер Грей совсем пропал. Пойдемте ему поможем. Ведь он не знает, платье какого цвета я надену.
– Придется подбирать платье под цветы, Глэдис.
– Это стало бы преждевременной капитуляцией.
– Искусство любви начинается с кульминации.
– Должна же я оставить себе путь к отступлению.
– Как парфяне?[41]
– Они укрылись в пустыне. У меня не получится.
– Женщинам не всегда дозволен выбор, – ответил лорд Генри.
Не успел он договорить, как из дальнего конца оранжереи послышался сдавленный стон и глухой звук падения тела. Все вскочили на ноги. Герцогиня застыла в ужасе. Перепугавшийся лорд Генри пронесся, раздвигая нависшие листья пальм, и обнаружил Дориана Грея на плиточном полу. Он лежал ничком и был в полном беспамятстве.
Дориана тут же перенесли в голубую гостиную и положили на кушетку. Вскоре он пришел в себя и недоуменно огляделся.
– Что случилось? Ах да, вспомнил… Генри, я здесь в безопасности?
Он задрожал.
– Дорогой мой Дориан, ты всего-навсего упал в обморок. Вот и все. Должно быть, переутомился. Лучше бы тебе не спускаться к ужину. Твое место займу я.
– Нет, я спущусь! – сказал он, вскочив. – Лучше поужинаю со всеми. Не хочу оставаться один!
Дориан сходил в свою комнату и переоделся. За столом он держался с бесшабашной веселостью, но порой содрогался от ужаса и становился белым как носовой платок, вспоминая прижатое к окну оранжереи лицо следившего за ним Джеймса Вэйна.
Глава 18
На следующий день Дориан не выходил из дома и провел большую часть времени в своей комнате, одержимый диким страхом смерти и при этом совершенно безучастный к жизни. Им все сильнее овладевало сознание того, что его выследили и теперь он в западне. Гобелен покачивался от сквозняка и пугал. Палая листва, бросаемая ветром в окна, напоминала о неисполненных зароках и вызывала горькие сожаления. Закрывая глаза, он снова видел лицо моряка, заглядывающего через запотевшее стекло, и сердце его сковывал ужас.