Дориан встал и запер обе двери. По крайней мере, он увидит маску своего стыда в одиночестве. Он отодвинул ширму в сторону и очутился лицом к лицу с самим собой. Да, портрет и правда изменился.
Впоследствии он часто вспоминал, как разглядывал портрет почти с научным интересом. Ему казалось невероятным, что подобная перемена вообще возможна. Тем не менее результат был налицо. Что за тонкая связь возникла между атомами краски на холсте и его душой? Неужели его мысли, желания и мечты воплотились в действительность? Или есть причина другая, куда более жуткая? Он почувствовал страх и содрогнулся, лег обратно на диван и лежал, разглядывая картину с животным ужасом.
Впрочем, одно Дориан осознал четко. Благодаря портрету он понял, как несправедлив и жесток был к Сибиле Вэйн. Пока не поздно все исправить! Она еще может стать его женой. Под влиянием неких высших сил пустая и эгоистичная любовь превратится в чувство более благородное, и портрет, нарисованный Бэзилом Холлуордом, поведет его по жизни, станет для него тем, что одни называют благочестием, другие — совестью и все мы называем страхом перед Богом. Нравственные муки можно заглушить наркотиками. Но у Дориана перед глазами был видимый символ распада личности под действием греха. В его жизни появилось неизменное свидетельство разрушений, которым люди подвергают свои души.
Часы пробили три, потом четыре, через полчаса раздался двойной перезвон, однако Дориан Грей даже не шевельнулся, пытаясь подобрать алые нити жизни и связать в узор, отыскать дорогу в кроваво-красном лабиринте страстей. Он не знал, что делать и что думать. Наконец он подошел к столу и написал пылкое письмо девушке, которую любил, вымаливая прощение и обвиняя себя в помутнении рассудка. Он заполнял страницу за страницей словами неистового сожаления и еще более неистовой боли. В самобичевании есть определенное наслаждение. Когда мы виним себя, то чувствуем, что никто другой не вправе нас обвинять. Отпущение грехов дарует не священник, а признание вины. Закончив письмо, Дориан почувствовал себя прощенным.
Внезапно в дверь постучали, и послышался голос лорда Генри:
— Дорогой мой мальчик, я должен тебя увидеть! Впусти же меня скорей! Я не позволю тебе сидеть одному взаперти!
Вначале он не ответил, но стук в дверь становился все громче. Да, лучше впустить лорда Генри и объяснить, что он решил начать новую жизнь, поссориться с ним, если необходимо, и расстаться, если расставание неизбежно. Юноша подскочил, поспешно закрыл картину ширмой и отпер дверь.
— Дориан, мне так жаль! — воскликнул лорд Генри, входя. — Ты не должен думать только об этом.
— Ты имеешь в виду Сибилу Вэйн? — спросил юноша.
— Конечно, — ответил лорд Генри, усаживаясь в кресло и сдергивая желтые перчатки. — С одной стороны, это просто ужасно, но ты не виноват. Скажи-ка, после окончания пьесы ты ходил за кулисы, виделся с ней?
— Да.
— Я так и думал. Между вами случилась сцена?
— Гарри, сцена вышла отвратительная, совершенно отвратительная. Теперь все в порядке. Я не жалею, что так случилось. Это помогло мне лучше узнать себя.
— Ах, Дориан, я рад, что ты воспринимаешь все так спокойно! Я боялся, что найду тебя изнывающим от чувства вины и рвущим свои прелестные кудри.
— Через все это я уже прошел, — ответил Дориан, качая головой и улыбаясь. — Теперь я совершенно счастлив. Прежде всего я понял, что такое совесть. Это вовсе не то, что говорил ты. Совесть — самое возвышенное, что в нас есть. Гарри, не вздумай насмехаться, по крайней мере, не в моем присутствии. Я не могу допустить, чтобы душа моя стала уродливой!
— Какая прекрасная этическая основа для нравственности, Дориан! Поздравляю. С чего же ты начнешь свою новую жизнь?
— Женюсь на Сибиле Вэйн.
— Женишься на Сибиле Вэйн!.. — вскричал лорд Генри, вскакивая и глядя на него в полном изумлении. — Но, дорогой мой Дориан…
— Да, Гарри, я знаю, что ты сейчас скажешь. Что-нибудь отвратительное о браке. Никогда больше не говори мне ничего подобного! Два дня назад я просил Сибилу выйти за меня замуж. Я не намерен брать свои слова обратно. Она станет моей женой.
— Твоей женой! Дориан!.. Неужели ты не получил мое письмо? Я написал тебе утром и отправил письмо с посыльным.
— Твое письмо? Да, получил. Гарри, я его еще не читал. Я боялся, в нем будет что-нибудь неприятное. Твои парадоксы разносят в пух и в прах всю мою жизнь.
— Стало быть, ты ничего не знаешь?
— О чем ты?
Лорд Генри прошел через комнату, сел рядом с Дорианом Греем, взял его за руки и крепко их сжал.
— Дориан, — начал он, — в моем письме… не пугайся… говорилось о том, что Сибила Вэйн мертва.
Юноша вскрикнул от боли, вскочил и вырвался из рук лорда Генри.
— Мертва! Сибила мертва! Неправда! Это ужасная ложь! Как ты смеешь такое говорить?
— Дориан, это правда, — печально проговорил лорд Генри. — Новость попала во все утренние газеты. Я написал тебе, чтобы ты их не читал, пока я не зайду. Разумеется, будет расследование, и тебе нельзя туда впутываться. Подобное дело придало бы популярности в Париже, но в Лондоне люди слишком предвзяты. В нашем обществе начинать карьеру со скандала не принято. Лучше оставить это на старость, когда уместно подстегнуть интерес к себе. Надеюсь, в театре не знают твоего имени? Если нет, то все в порядке. Кто-нибудь видел тебя возле ее гримерки?
Дориан долго не отвечал, застыв от ужаса. Наконец он пробормотал сдавленным голосом:
— Гарри, ты сказал: расследование? Что это значит? Неужели Сибила?.. Ах, Гарри, я этого не переживу! Рассказывай скорее!
— Дориан, я нисколько не сомневаюсь, что это был вовсе не несчастный случай, хотя так сообщили публике. Вроде бы, уходя с матерью из театра в половине первого или около того, она сказала, что забыла кое-что наверху. Ее прождали напрасно, вниз она так и не спустилась. В конечном итоге ее нашли мертвой на полу в гримерке. Проглотила что-то по ошибке, какую-то ядовитую штуку, которую используют в театре. Не знаю, что именно, в ее состав входит то ли синильная кислота, то ли свинец. Думаю, скорее синильная кислота, ведь умерла она мгновенно.
— Гарри, как это ужасно! — вскричал юноша.
— Да, разумеется, это весьма трагично, но ты должен держаться в стороне. Судя по заметке в газете «Стандарт», ей всего семнадцать. Я думал, она еще младше. Она выглядела таким ребенком и актрисой была совсем неопытной. Дориан, не стоит принимать это слишком близко к сердцу. Поехали поужинаем, потом отправимся в оперу. Сегодня поет Патти, и в театре будет весь свет. Можешь сесть со мной в ложе моей сестры. Ее окружают женщины исключительно бойкие.
— Значит, Сибилу Вэйн убил я, — вполголоса проговорил Дориан Грей, — все равно что перерезал ей горло ножом. И тем не менее розы все так же хороши, птицы в саду поют все так же радостно, а вечером я отправлюсь с тобой ужинать, затем поеду в оперу, после мы заглянем еще куда-нибудь, чтобы перекусить… До чего драматична жизнь! Гарри, прочитай я о таком в книге, наверняка рыдал бы навзрыд. Хотя это и случилось со мной, для слез история кажется слишком чудесной. Вот первое любовное письмо, которое я написал. Как ни странно, оно адресовано мертвой девушке. Хотел бы я знать, способны ли они чувствовать, эти бледные безмолвные люди, которых мы называем мертвецами? Сибила! Чувствует ли она, слышит нас? Ах, Гарри, как я любил ее! Она была для меня всем! Потом наступил тот ужасный вечер — неужели только вчера? — когда она играла столь ужасно, что у меня едва сердце не разорвалось. Позже она все объяснила. Вышло чрезвычайно трогательно. Однако меня это ничуть не тронуло. Я счел ее пустышкой. И вдруг случилось нечто сильно меня напугавшее. Я не могу сказать тебе, что именно, но это было кошмарно! И я решил к ней вернуться. Я осознал, что был неправ. Теперь она мертва… Боже мой! Боже мой! Гарри, что делать? Ты понятия не имеешь, в какой я опасности, и никто не в силах мне помочь! Сибила смогла бы. Она не имела права себя убивать! Она поступила эгоистично.
— Дорогой мой Дориан, — откликнулся лорд Генри, доставая папиросу из портсигара, — единственный способ для женщины хоть как-то повлиять на мужчину — докучать ему до такой степени, что он утратит к жизни всякий интерес. Женись ты на этой девушке, и стал бы глубоко несчастен. Разумеется, ты был бы с ней ласков. Мы всегда ласковы с людьми, которые ничего для нас не значат. Однако вскоре она поняла бы, что совершенно тебе безразлична. Когда женщина это понимает, то ударяется в две крайности: либо запускает себя до невозможности, либо начинает носить весьма изящные шляпки, за которые платит чужой муж. Я не говорю уже о социальной неравности этого брака. Я ни за что бы не допустил вашего союза — ведь положение твое стало бы поистине безнадежным. Поверь, в любом случае история закончилась бы полным крахом.
— Пожалуй, ты прав, — пробормотал побледневший юноша, меряя комнату шагами. — Но я ведь думал, что таков мой долг. Я не виноват, что эта ужасная трагедия помешала мне поступить как должно. Помню, однажды ты говорил: благие намерения обречены на провал, ведь правильное решение принимаешь слишком поздно. Вот и я не успел…
— Благие намерения — суть бесполезные попытки пойти против законов природы. В основе их лежит тщеславие. В результате получается полный ноль. Время от времени они дают нам роскошь стерильных чувств, которые тешат людей слабых. Вот и все, что о них можно сказать. Они лишь чеки, что люди подают в банк, в котором у них нет счета.
— Гарри! — вскричал Дориан Грей, садясь рядом с ним. — Почему я не чувствую всей глубины этой трагедии? Вряд ли я бессердечный, правда?
— За последнюю пару недель ты наделал достаточно глупостей, чтобы не получить это звание, — ответил лорд Генри с присущей ему ласково-меланхоличной улыбкой.
Юноша насупился:
— Гарри, мне не нравится подобное объяснение, однако я рад, что ты не считаешь меня бессердечным. Ведь я совсем не такой! И все же признаюсь, что случившееся не так уж на мне и сказалось. Я воспринимаю его как прекра