— Обожаю простые удовольствия, — заявил лорд Генри. — Они — последнее прибежище натур сложных. Подобных сцен я терпеть не могу, разве что в театре. Что за нелепые люди вы оба! Ума не приложу, как можно утверждать, что человек — существо рациональное. Пожалуй, это самое непродуманное определение из всех существующих. Человек обладает разными качествами, но только не рациональностью. Как бы там ни было, я этому рад, хотя лучше бы вы, друзья, не вздорили из-за картины. Будет гораздо разумнее, Бэзил, если ты отдашь ее мне. Глупому мальчишке она вряд ли нужна, а вот я был бы рад получить этот портрет.
— Если ты не отдашь его мне, Бэзил, я не прощу тебя никогда! — вскричал Дориан. — И я никому не позволю называть меня глупым мальчишкой!
— Ты знаешь, что портрет твой, Дориан. Я подарил его тебе еще до того, как написал.
— Вы должны понимать, что вели себя глупо, мистер Грей, и вряд ли вам следует возражать против напоминания, что вы чрезвычайно юны.
— Еще сегодня утром я возразил бы непременно, лорд Генри.
— Ха! Сегодня утром! С тех пор вы многое пережили.
В дверь постучали. Вошел дворецкий с чайным подносом и поставил его на японский столик. Раздался звон чашек и блюдец, мелодичное шипение георгианского чайника. Мальчик-слуга внес фарфоровую сахарницу и молочник. Дориан Грей налил всем чаю. Двое молодых людей неспешно приблизились к столу и заглянули под крышки блюд.
— Поедемте сегодня в театр, — предложил лорд Генри. — Наверняка где-нибудь что-нибудь идет. Я обещал отобедать у Уайта с одним приятелем, но могу послать ему телеграмму, что заболел или мне помешала прийти более поздняя договоренность. Пожалуй, это будет неплохим оправданием в силу своей неожиданной откровенности.
— Какая скука наряжаться в вечерний костюм! — пробормотал Холлуорд. — Стоит его только надеть, как жизнь делается невыносимой!
— Да, — задумчиво протянул лорд Генри, — наряды девятнадцатого века отвратительны. Такие мрачные, такие унылые. В современной жизни порок — единственный яркий элемент.
— Гарри, вовсе не стоит говорить такие вещи в присутствии Дориана.
— Какого именно Дориана? Того, что наливает нам чай, или того, что на картине?
— Я про обоих.
— Лорд Генри, я бы очень хотел поехать с вами в театр! — сказал юноша.
— Так едемте. Ты ведь с нами, Бэзил?
— Увы, не могу. Много работы.
— Что ж, тогда отправимся вдвоем, мистер Грей.
— С большим удовольствием!
Художник закусил губу и с чашкой в руке отправился к картине.
— Я останусь с настоящим Дорианом, — грустно проговорил он.
— Неужели это настоящий Дориан? — вскричал оригинал, подходя к портрету. — Неужели я действительно таков?
— Да, ты именно таков.
— До чего замечательно, Бэзил!
— По крайней мере, внешне. Он ведь никогда не изменится, — вздохнул Бэзил. — И это прекрасно.
— До чего много значения люди придают измене! — воскликнул лорд Генри. — А ведь даже в любви это лишь вопрос физиологии. И наши желания тут ни при чем. Юноши хотели бы не изменять, но не могут, старцы хотели бы изменять, но тоже не могут. Что еще тут скажешь!
— Не езди сегодня в театр, Дориан, — попросил Холлуорд. — Останься и поужинай со мной.
— Не могу, Бэзил.
— Почему же?
— Потому что я пообещал лорду Генри Уоттону поехать с ним.
— Он не станет любить тебя больше, если будешь выполнять обещания. Он-то своих не выполняет. Прошу тебя, не езди!
Дориан Грей рассмеялся и покачал головой.
— Умоляю, останься!
Юноша заколебался и посмотрел на лорда Генри, который наблюдал за ними, сидя возле чайного столика с улыбкой на губах.
— Бэзил, я должен ехать.
— Ну ладно, — проговорил Холлуорд и поставил чашку на поднос. — Уже довольно поздно, так что не теряйте времени, ведь тебе еще нужно переодеться. Прощай, Гарри. Прощай, Дориан. Приходи меня повидать. Приходи завтра.
— Конечно.
— Не забудешь?
— Нет, конечно же нет! — вскричал Дориан.
— И… Гарри!
— Да, Бэзил?
— Помни, о чем я попросил тебя утром в саду!
— Уже забыл.
— Я тебе доверяю.
— Хотел бы я доверять сам себе! — со смехом откликнулся лорд Генри. — Пойдемте, мистер Грей, мой экипаж ждет снаружи. Прощай, Бэзил! День сегодня выдался крайне занимательный.
Когда дверь за ними закрылась, художник бросился на тахту, и лицо его исказилось от боли.
Глава 3
На следующий день в половине первого лорд Генри Уоттон прогулялся от Керзон-стрит до Олбани, чтобы навестить своего дядюшку, лорда Фермора, добродушного, хотя и не отличавшегося любезностью старого холостяка, которого многие почитали эгоистом за определенную скаредность, однако в обществе слывшего человеком широкой души, поскольку он щедро потчевал тех, кто его развлекал. Его отец служил послом в Мадриде, когда королева Изабелла была молода, а о генерале Приме никто и помыслить не мог. В порыве раздражения за то, что ему не предложили стать послом в Париже, отец покинул дипломатическую службу, хотя и считал себя кандидатом наиболее для нее подходящим благодаря происхождению, праздности, прекрасному стилю депеш и необузданной страсти к удовольствиям. Бывший у него в секретарях сын уволился с ним вместе, что в то время многие сочли неразумным, и, войдя через несколько месяцев в права наследства, посвятил себя целиком аристократическому искусству абсолютного безделья. В городе у него было два особняка, но лорд Фермор предпочитал проживать в меблированных апартаментах, что находил менее хлопотным, столовался же по большей части в клубе. Иногда он проявлял сдержанный интерес к управлению своими угольными шахтами в центральных графствах Англии, оправдывая этот презренный промысел тем, что владение углем позволяет джентльмену роскошь — топить свой камин дровами. В политике он был консерватором, кроме тех периодов, когда консерваторы приходили к власти, и уж тогда лорд Фермор открыто поносил их как шайку радикалов. Для своего камердинера он был кумиром, что не мешало тому его третировать, и мучителем для большей части своей родни, которую третировал уже он сам. Только Англия могла породить подобный экземпляр, и он неизменно утверждал, что страна катится ко всем чертям. Принципы его давно устарели, зато в защиту предрассудков лорда Фермора свидетельствовало многое.
Когда лорд Генри вошел в комнату, дядюшка сидел в суконной охотничьей куртке, покуривал манильскую сигару и ворчал над «Таймс».
— Ну, Гарри, — проговорил старик, — что подняло тебя в эдакую рань? Я думал, что вы, денди, раньше двух не встаете, а до пяти и из дома не выходите.
— Поверьте, дядюшка Джордж, дело лишь в семейной привязанности. Мне от вас кое-что нужно.
— Полагаю, деньги, — заметил лорд Фермор, скорчив гримасу. — Что ж, садись и выкладывай как есть. Современная молодежь воображает, что деньги — это все.
— Да, — протянул лорд Генри, поправляя цветок в петлице, — и повзрослев, они в этом убеждаются. Только я пришел не за деньгами. Они нужны людям, которые платят по счетам, дядюшка Джордж, я же не плачу никогда. Капитал младшего сына — кредит, и на него можно неплохо жить. Кроме того, я имею дело с поставщиками Дартмура, а те мне не досаждают. Я пришел к вам за информацией, однако не за полезной, а за совершенно бесполезной.
— Я могу рассказать тебе обо всем, что есть в Синей книге Англии, Гарри, хотя в наши дни там пишут полную чепуху. Когда я был в дипломатическом корпусе, дела обстояли куда лучше. Слыхал я, сейчас на дипломата нужно сдавать экзамен. Чего от них еще ждать? Экзамены, сэр, суть сплошное очковтирательство от начала и до конца. Если человек джентльмен, то знает вполне достаточно, если он не джентльмен, то любые знания не доведут его до добра.
— Мистер Дориан Грей к Синим книгам[2]не имеет ни малейшего отношения, дядюшка Джордж, — лениво проговорил лорд Генри.
— Мистер Дориан Грей? Кто он такой? — спросил лорд Фермор, хмуря седые кустистые брови.
— Это я и хотел узнать у вас, дядя Джордж. Точнее, мне известно, кто он. Последний внук лорда Келсо. Его матерью была леди Деверо, Маргарет Деверо. Расскажите мне о ней. Какой она была? За кого вышла замуж? В свое время вы знали почти всех, может, и с ней встречались. В данный момент мистер Грей меня весьма занимает. Мы только что познакомились.
— Внук Келсо! — повторил старик. — Внук Келсо! Ну конечно же… Я хорошо знал его мать. Кажется, я даже присутствовал на ее крестинах. Красавицей она была необыкновенной, эта Маргарет Деверо, и привела в ярость всех женихов, сбежав с молодчиком без гроша за душой — полным ничтожеством, младшим офицером в пехотном полку или вроде того. Само собой, я помню всю историю, будто она случилась вчера. Несколько месяцев спустя бедолагу убили на дуэли в Спа. Неприятная вышла история. Поговаривали, что Келсо нанял какого-то каналью, бельгийского головореза, чтобы тот оскорбил его зятя публично — заплатил ему, сэр, заплатил за ссору, — и тот пристрелил новобрачного, как голубя. Историю замяли, но черт возьми! Долгое время в клубе Келсо ел свои отбивные котлеты в полном одиночестве. Он забрал дочь к себе, как я слышал, и она ни разу с ним не заговорила. Да, грязное вышло дельце. Девушка тоже умерла, умерла в течение года. После нее остался сын? Я и забыл. Что он за мальчик? Если пошел в мать, то наверняка хорош собой.
— Даже очень, — заверил лорд Генри.
— Надеюсь, он попадет в надежные руки, — продолжил старик. — Если Келсо поступил по совести, то у мальчика теперь куча денег. Мать тоже была при деньгах. К ней перешло поместье Сэлби, досталось от деда. Ее дед ненавидел Келсо, считал его скрягой. И не зря. Как-то он приехал в Мадрид, когда я там служил. Черт возьми, мне было за него стыдно! Королева частенько спрашивала меня про английского дворянина, рядившегося из-за платы за проезд. Наделал он шуму. Я с месяц не отваживался показаться при дворе. Надеюсь, он обращался с внуком получше, чем с извозчиками.