| Was it some dim sense of that ruined grace that had made him so suddenly, and almost without cause, give utterance, in Basil Hallward's studio, to the mad prayer that had so changed his life? | Уж не подсознательное ли воспоминание о рано отцветшей красоте далекого предка побудило его, Дориана, неожиданно и почти без всякого повода высказать в мастерской Бэзила Холлуорда безумное желание, так изменившее всю его жизнь? |
| Here, in gold-embroidered red doublet, jewelled surcoat, and gilt-edged ruff and wrist-bands, stood Sir Anthony Sherard, with his silver-and-black armour piled at his feet. | А вот в красном камзоле с золотым шитьем, в украшенной бриллиантами короткой мантии, в брыжах с золотым кантом и таких же манжетах стоит сэр Энтони Шерард, а у ног его сложены доспехи, серебряные с чернью. |
| What had this man's legacy been? | Какое наследие оставил он своему потомку? |
| Had the lover of Giovanna of Naples bequeathed him some inheritance of sin and shame? | Может быть, от этого любовника Джованны Неаполитанской перешли к нему, Дориану, какие-то постыдные пороки? |
| Were his own actions merely the dreams that the dead man had not dared to realise? | И не являются ли его поступки только осуществленными желаниями этого давно умершего человека, при жизни не дерзнувшего их осуществить? |
| Here, from the fading canvas, smiled Lady Elizabeth Devereux, in her gauze hood, pearl stomacher, and pink slashed sleeves. | Дальше с уже выцветающего полотна улыбалась Дориану леди Елизавета Девере в кружевном чепце и расшитом жемчугом корсаже с разрезными розовыми рукавами. |
| A flower was in her right hand, and her left clasped an enamelled collar of white and damask roses. | В правой руке цветок, а в левой -- эмалевое ожерелье из белых и красных роз. |
| On a table by her side lay a mandolin and an apple. There were large green rosettes upon her little pointed shoes. | На столике около нее лежат мандолина и яблоко, на ее остроносых башмачках -- пышные зеленые розетки. |
| He knew her life, and the strange stories that were told about her lovers. | Дориану была известна жизнь этой женщины и странные истории, которые рассказывались о ее любовниках. |
| Had he something of her temperament in him? | Не унаследовал ли он и какие-то свойства ее темперамента? |
| These oval heavy-lidded eyes seemed to look curiously at him. | Ее удлиненные глаза с тяжелыми веками, казалось, глядели на него с любопытством. |
| What of George Willoughby, with his powdered hair and fantastic patches? | Ну а что досталось ему от Джорджа Уиллоуби, мужчины в напудренном парике и с забавными мушками на лице? |
| How evil he looked! The face was saturnine and swarthy, and the sensual lips seemed to be twisted with disdain. | Какое недоброе лицо, смуглое, мрачное, с ртом сладострастножестоким, в складке которого чувствуется надменное презрение. |
| Delicate lace ruffles fell over the lean yellow hands that were so over-laden with rings. | Желтые костлявые руки сплошь унизаны перстнями и полуприкрыты тонкими кружевами манжет. |
| He had been a macaroni of the eighteenth century, and the friend, in his youth, of Lord Ferrars. | Этот щеголь восемнадцатого века в молодости был другом лорда Феррарса. |
| What of the second Lord Beckenham, the companion of the Prince Regent in his wildest days, and one of the witnesses at the secret marriage with Mrs. Fitzherbert? | А второй лорд Бикингем, товарищ принцарегента в дни его самых отчаянных сумасбродств и один из свидетелей его тайного брака с миссис Фицгерберт? |
| How proud and handsome he was, with his chestnut curls and insolent pose! | Какой гордый вид у этого красавца с каштановыми кудрями, сколько дерзкого высокомерия в его позе! |
| What passions had he bequeathed? | Какие страсти оставил он в наследство потомку? |
| The world had looked upon him as infamous. | Современники считали его человеком без чести. |
| He had led the orgies at Carlton House. | Он первенствовал на знаменитых оргиях в Карлтонхаузе. |
| The star of the Garter glittered upon his breast. | На груди его сверкает орден Подвязки... |
| Beside him hung the portrait of his wife, a pallid, thin-lipped woman in black. | Рядом висит портрет его жены, узкогубой и бледной женщины в черном. |
| Her blood, also, stirred within him. How curious it all seemed! | "И ее кровь тоже течет в моих жилах, -- думал Дориан.-- Как все это любопытно!" |
| And his mother with her Lady Hamilton face, and her moist wine-dashed lips-he knew what he had got from her. | А вот мать. Женщина с лицом леди Гамильтон и влажными, словно омоченными в вине губами... |
| He had got from her his beauty, and his passion for the beauty of others. | Дориан хорошо знал, что он унаследовал от нее: свою красоту и страстную влюбленность в красоту других. |
| She laughed at him in her loose Bacchante dress. | Она улыбается ему с портрета, на котором художник изобразил ее вакханкой. |
| There were vine leaves in her hair. | В волосах ее виноградные листья. |
| The purple spilled from the cup she was holding. | Из чаши, которую она держит в руках, льется пурпурная влага. |
| The carnations of the painting had withered, but the eyes were still wonderful in their depth and brilliancy of colour. | Краски лица на портрете потускнели, но глаза сохранили удивительную глубину и яркость. |
| They seemed to follow him wherever he went. | Дориану казалось, что они следуют за ним, куда бы он ни шел. |
| Yet one had ancestors in literature, as well as in one's own race, nearer perhaps in type and temperament, many of them, and certainly with an influence of which one was more absolutely conscious. | А ведь у человека есть предки не только в роду: они у него есть и в литературе. И многие из этих литературных предков, пожалуй, ближе ему по типу и темпераменту, а влияние их, конечно, ощущается им сильнее. |
| There were times when it appeared to Dorian Gray that the whole of history was merely the record of his own life, not as he had lived it in act and circumstance, but as his imagination had created it for him, as it had been in his brain and in his passions. | В иные минуты Дориану Грею казалось, что вся история человечества -- лишь летопись его собственной жизни, не той действительной, созданной обстоятельствами, а той, которой он жил в своем воображении, покорный требованиям мозга и влечениям страстей. |
| He felt that he had known them all, those strange terrible figures that had passed across the stage of the world and made sin so marvellous, and evil so full of subtlety. | Ему были близки и понятны все те странные и страшные образы, что прошли на арене мира и сделали грех столь соблазнительным, зло -столь утонченным. |
| It seemed to him that in some mysterious way their lives had been his own. | Казалось, жизнь их каким-то таинственным образом связана с его жизнью. |
| The hero of the wonderful novel that had so influenced his life had himself known this curious fancy. | Герой увлекательной книги, которая оказала на Дориана столь большое влияние, тоже был одержим такой фантазией. |
| In the seventh chapter he tells how, crowned with laurel, lest lightning might strike him, he had sat, as Tiberius, in a garden at Capri, reading the shameful books of Elephantis, while dwarfs and peacocks strutted round him, and the flute-player mocked the swinger of the censer; and, as Caligula, had caroused with the green-shirted jockeys in their stables and supped in an ivory manger with a jewel-frontleted horse; and, as Domitian, had wandered through a corridor lined with marble mirrors, looking round with haggard eyes for the reflection of the dagger that was to end his days, and sick with that ennui, that terrible taedium vitae, that comes on those to whom life denies nothing; and had peered through a clear emerald at the red shambles of the Circus, and then, in a litter of pearl and purple drawn by silver-shod mules, been carried through the Street of Pomegranates to a House of Gold, and heard men cry on Nero Caesar as he passed by; and, as Elagabalus, had painted his face with colours, and plied the distaff among the women, and brought the Moon from Carthage, and given her in mystic marriage to the Sun. | В седьмой главе он рассказывает, как он в обличье Тиберия, увенчанный лаврами, предохраняющими от молнии, сиживал в саду на Капри и читал бесстыдные книги Элефантиды, а вокруг него важно прохаживались павлины и карлики, и флейтист дразнил кадильщика фимиама. Он был и Калигулой, бражничал в конюшнях с наездниками в зеленых туниках и ужинал из яслей слоновой кости вместе со своей лошадью, украшенной бриллиантовой повязкой на лбу. Он был Домицианом и, бродя по коридору, облицованному плитами полированного мрамора, угасшим взором искал в них отражения кинжала, которому суждено пресечь его дни, и томился тоской, 1аейшт у11ае, страшным недугом тех, кому жизнь ни в чем не отказывала. Сидя в цирке, он сквозь прозрачный изумруд любовался кровавой резней на арене, а потом на носилках, украшенных жемчуг |