– В качестве своего раба, – отчеканил мистер Хамфриз. – Заметьте: не своего хозяина.
– Вот именно. То-то и оно. Тирания механизмов, мистер Хамфриз. А расплачиваться за все живому человеку.
– Кому еще налить?
Мистер Робертс перевернул свой стакан вверх дном.
– У нас в Лланелли это означало: «Я тут любого уложу одной левой». Но, если серьезно, мистер Эванс прав: старомодный индивидуалист сейчас – как квадратный гвоздь в круглой дырке.
– И никаких гвоздей! – сказал мистер Томас.
– Возьмите хотя бы наших национальных – как на той неделе выразился Наблюдатель – недолидеров.
– Возьмите их себе, мистер Робертс, мы уж как-нибудь нашими крысами обойдемся, – сказал мистер Эванс и нервно хохотнул.
Кухня затихла. Мод управилась с хозяйством.
– Наблюдатель – Nom de plum Бэзила Дорс-Уильямса, – сказал мистер Хамфриз. – Кто-нибудь знал?
– Nom de guerre.[17] Видели, как он разделал Рэмзи Мака? «Овца в волчьей шкуре»?
– Знаю я его! – скривился мистер Робертс – И блевать я на него хотел.
Миссис Эванс услышала последнюю ремарку, входя в комнату.
Это была тощая женщина с горестными морщинами, усталыми руками, остатками прекрасных темных глаз и надменным носом. Женщина незыблемая, она однажды в сочельник полтора часа выслушивала мистера Робертса, описывавшего свой геморрой, и, не протестуя, позволяла ему характеризовать последний как «гроздья гнева». В трезвом виде мистер Робертс к ней адресовался «сударыня» и ограничивал свою речь темами погоды и насморка. Он вскочил, уступая ей свой стул.
– Нет, благодарю вас, мистер Робертс, – сказал она жестким, четким голосом. – Я сейчас же иду спать. Не выношу этот холод.
Иди-ка ты спать, дурнушка Мод,[18] – подумал мистер Томас.
– Не хотите ли немного согреться, миссис Эванс, перед тем как нас покинуть? – сказал он.
Она покачала головой, кисло улыбнулась друзьям и сказала мистеру Эвансу:
– Прибери за собой, прежде чем лечь.
– Спокойной ночи, миссис Эванс.
– Мы позже двенадцати не засидимся, Мод. Я обещаю. Самбо я выпущу.
– Спокойной ночи, сударыня.
Спи покрепче, воображала.
– Я не буду больше вас беспокоить, господа, – сказала она. – То, что оставлено от померанцевой на Рождество, – в обувном чулане, Эмлин. Зря ее не лейте. Спокойной ночи.
Мистер Эванс поднял брови и присвистнул.
– Фью, ребятки! – Он сделал было вид, что обмахивается лопастью галстука. Но рука застыла в воздухе. – Она привыкла к большому дому, – сказал он. – Со слугами.
Мистер Робертс вытащил карандаши и вечные перья из бокового кармана.
– Где бесценные манускрипты? Темпус фугает.[19]
Мистер Хамфриз и мистер Томас, положив на колени блокноты и вооружась карандашами, следили за тем, как мистер Эванс открывает дверцу напольных часов. Под качающимися гирями, перевязанная голубой лентой, лежала пачка бумаги. Мистер Эванс ее положил на стол.
– Внимание, – сказал мистер Робертс – Где мы остановились? У вас зафиксировано, мистер Томас?
– «Там, где течет Toy», – сказал мистер Томас. – Роман из провинциальной жизни. Глава первая: краткое описание города, доки, трущобы, пригороды и прочее. С этим мы разобрались. Название, на котором мы остановились: «Глава первая. Социальная жизнь города». Глава вторая будет называться «Частные судьбы», и мистер Хамфриз предложил следующее: «Каждый соавтор избирает один персонаж из одной из социальных групп или общественного слоя и представляет читателю его краткую историю до того момента, с которого мы начинаем наше повествование, то есть до зимы сего года». Эти биографии персонажей, далее рассматриваемых как главные действующие лица романа, и составят вторую главу. Есть вопросы, господа?
Мистер Хамфриз полностью согласился со своим предложением. Его герой был школьный учитель с тонкой душой и передовыми взглядами, недооцениваемый и теснимый.
– Вопросов нет, – сказал мистер Эванс. В его ведении был пригород. Он шуршал бумажками и выжидал, когда можно будет начать.
– Я ничего еще не написал, – сказал мистер Робертс. – Все в голове. – Он избрал трущобы.
– Лично я, – сказал мистер Томас, – стою перед выбором: официантка или шлюха?
– Почему б, например, не официантка и шлюха в одном лице? – предложил мистер Робертс – Или, может, нам каждому взять по нескольку персонажей? Я бы про члена муниципалитета написал. И про гетеру.
– Кто их выдумал, мистер Хамфриз? – спросил мистер Томас.
– Греки.
Мистер Робертс толкнул локтем мистера Эванса и шепнул:
– Я вот придумал тут себе вводную фразу: «На шатком столике, в углу загроможденного, бедного жилища, незнакомец мог разглядеть в трепещущем свете огарка, воткнутого в бутылку из-под джина, надтреснутую чашку, наполненную кремом или блевотой».
– Да будет вам, Тед, – засмеялся мистер Эванс. – Она же у вас записана.
– Нет, честное слово! Только что припорхнула! Вот так-с – Он прищелкнул пальцами. – А кто читал мои записи?
– Сами-то вы что-нибудь уже написали, мистер Томас?
– Пока нет, мистер Эванс – Он сочинял всю неделю историю про кота, который прыгнул на женщину в ту минуту, когда она умирала, и превратил ее в вампира. Он дошел до того места, когда женщина, живая и невредимая, взята гувернанткой к детям, но не постигал, как ее всадить в роман.
– Мы ведь не обязаны полностью исключать фантастику, правда? – спросил он.
– Минуточку, минуточку! – сказал мистер Хамфриз. – Давайте лучше придерживаться рамок реализма. А то мистер Томас понапустит нам в роман сплошных Синих Птиц, пока мы с вами и ахнуть не успеем. Итак, по порядку. У кого-нибудь уже есть биография персонажа? – У него в руке была его биография, написанная красными чернилами. Бисерным, четким, интеллигентным почерком.
– Персонаж у меня, собственно говоря, готов, – сказал мистер Эванс. – Только вот не все записано. Придется в бумажки заглядывать и кое-что сочинять по ходу пьесы. Ужасно смешная история.
– Тогда, конечно, вы начинайте, – сказал разочарованно мистер Хамфриз.
– Биографии смешные у всех, – сказал мистер Робертс. – Лично моя – на смех курам.
Мистер Хамфриз сказал:
– Тут я позволю себе с вами не согласиться. Жизнь этого мифического общего знаменателя, среднего человека, – уныла, как стоячая вода, мистер Робертс. Капиталистическое общество превращает его в клубок подавляемых нервов и вялых привычек под божественным символом среднего класса – под котелком. – Он быстро отвел глаза от бумажек на ладони. – Непрестанный труд ради хлеба с маслом насущного, пугало безработицы, мелкотравчатые претензии, ложь супружеских лож. Супружество, – сказал он и стряхнул на ковер пепел, – это узаконенная моногамная проституция.
– Тпр-ру! Тпр-ру! Приехали!
– Мистер Хамфриз сел на своего конька.
– Боюсь, – сказал мистер Эванс, – что я не смогу тягаться в красноречии с нашим другом. Пожалейте бедного любителя. Мне заранее стыдно за свой скромный опус.
– Ну а я все равно думаю, что жизнь обыкновенного человека в высшей, степени необыкновенна, – сказал мистер Робертс – Взять, например, мою…
– Как секретарь, – сказал мистер Томас, – предлагаю послушать мистера Эванса. Надо постараться закончить «Toy» хотя бы до весны.
– А мое «Завтра-завтра-завтра»[20] опубликовали летом, в самую жару, – заметил мистер Хамфриз.
Мистер Эванс кашлянул, глянул на огонь и начал:
– Зовут ее Мэри, но это не настоящее имя. Я так называю ее потому, что это реальная женщина, а мы же никого не собираемся тут выводить. Она живет в доме под названием «Бельвью». Название, конечно, изменено. Название виллы остается открытым, мистер Хамфриз. Я выбрал Мэри в качестве действующего лица потому, что история ее жизни – маленькая трагедия, притом не без проблесков юмора. Что-то, знаете, чуть ли не в русском духе. Мэри – сейчас она Мэри Морган, хотя была Мэри Филлипс до того, как вышла замуж, но это уже потом, это оставим на закуску – не была девушкой скромного происхождения, не выросла под сенью котелка, как вы да я. Как я во всяком случае. Я родился в «Тополях», сейчас я в «Ловенгро». От котелка к котелку. Правда, кстати, о разоблачениях мистера Хамфриза – хотя лично я первый приветствую его взгляды, – должен заметить, что изучать характер среднего человека не менее увлекательно, чем копаться в изысканных неврозах какого-нибудь поэта-блумсберийца.
– Напомните мне, чтоб я не забыл пожать вашу честную руку, – сказал мистер Робертс.
– Это вы воскресные газеты читаете! – сказал мистер Хамфриз изобличительно.
– Вы еще успеете обсудить подобные темы, – сказал мистер Томас. – Когда бык бывает полководцем? Можно ли обуть обывателя? Но что же Мэри?
– Мэри Филлипс… – продолжал мистер Эванс, – еще раз интеллигенция меня перебьет, и я вам предоставлю слушать рассказ мистера Робертса про его операции, мой приговор кассации не подлежит, – жила в Кармартене, точно где, не скажу, и отец ее был вдовец. Денег у него была уйма, и он пил как сапожник, но при этом оставался джентльменом. Ну-ну! Оставим классовую борьбу, я вижу, она уже тлеет. Он происходил из очень хорошего почтенного семейства, но заливал за галстук, этим все сказано.
Мистер Робертс сказал:
– Охота, рыболовство, пьянство.
– Нет, он был не то чтобы в полном смысле слова такой помещик, но и не нувориш. Не какой-нибудь Филлипштейн, хоть я не антисемит. Вспомним Эйнштейна и Фрейда. И среди христиан тоже бывают плохие люди. Он был именно, как я определяю, с вашего позволения, конечно, из породы крепких хозяев, наживших хорошее состояние, и он, грубо говоря, его тратил.
– Ликвидировал.
– У него была единственная дочь, то есть Мэри, и она была настолько строгих правил, что не выносила его в пьяном виде. Каждый вечер, когда он приходил домой, а приходил он всегда в пьяном виде, она запиралась у себя и слушала, как он метался по дому, звал ее и бил посуду – иногда. Но именно что иногда, а ее он ни разу в жизни пальцем не тронул. Представьте ее: лет так восемнадцать, в полном соку, ну, конечно, не кинозвезда, совершенно не тип мистера Робертса, и она страдала, возможно, эдиповым комплексом, но отца своего она ненавидела и стыдилась.