– Хэролд, а ну налей рюмочку молодому человеку, – сказала миссис Франклин.
Бармен вытянулся с тряпкой в одной руке и с переливающейся рюмкой в другой.
– Оглох, что ли? Налей, тебе говорят, молодому человеку рюмку!
Бармен прижал тряпку к глазам. Он рыдал. Он утирал театральные слезы.
– А я думал, у нас премьера и мы в королевской ложе сидим, – сказал он.
– Он не оглох, он сдурел, – сказала Марджори.
– Мне снилась очаровательная трагикомедия под названием «Любовь с первого взгляда, или Еще одна тщетная предосторожность». Действие первое происходит в кабачке у моря.
Обе подружки Лу постучали себя по лбу.
Лу, не переставая улыбаться, спросила:
– Ну а где происходит второе действие?
Голос был нежный, такой в точности, какой он воображал до этих шуточек с фамильярным барменом и вульгарными женщинами. Он увидел умную, тонкую девушку, которую не испортит никакая дурная компания, и тонкость – ее самая суть – прорвется сквозь все наружные заграждения. Не успел он так подумать, подыскать формулу ее нежности, трусливо бежать под сень слов из реальной комнаты со своей любовью посредине, как вдруг сразу очнулся и увидел в шести шагах от себя прелестное тело, и вместо безмятежного образа в сверкании им же созданных лат увидел хорошенькую девушку, которую надо взять и не отпускать. Надо немедленно завоевать ее. Он встал и двинулся к ней.
– А ко второму действию я уже проснулся, – сказал бармен. – И решил на свой билет послать милую старую мамочку. Мерцание огней. Лиловый бархат лож. Блаженство! Форменное очарование!
Молодой человек сел за соседний с нею столик.
Хэролд, бармен, склонясь над стойкой, приложил руку к уху.
Пьяный перевернулся во сне, угодив головой в блевоту.
– Давно надо было пересесть, – шепнула Лу. – Надо было еще в саду со мной заговорить. Робость одолела?
– Дикая робость, – шепнул молодой человек.
– Шептаться публично весьма неприлично. Я ни звука не слышу, – сказал бармен.
По знаку молодого человека – щелчок пальцев, гонящий официанта, во фраке, с устрицами, стремглав через блистающий зал, – бармен наполнил бокалы портвейном, джином и пивом.
– Мы с незнакомыми не выпиваем, – сказала миссис Франклин.
– Какой же он незнакомый? – сказала Лу. – Разве ты незнакомый, Джек?
Он бросил на стол фунтовый билет:
– Я угощаю!
Вечер, который увядал, не успевши расцвесть, помчался под хохот прелестных, остроумнейших женщин и анекдоты бармена, которому бы на сцене выступать, и Лу очарованно улыбалась и помалкивала у него под боком. Успокоилась, отдыхает, думал он, набродилась, как я набродился, намаялся по темным закоулкам праздника. Вечер их облетал, кружил, и они сидели в сердцевине, близкие и похожие. Город, море, последние искатели приключений соскользнули во тьму, растаяли, и осталась одна только эта яркая комната.
Время от времени тьма запускала в бар припозднившегося гуляку, и, грустно выпив, он удалялся. Миссис Франклин, потная, красная, каждому на прощание салютовала рюмкой. Хэролд им в спину строил гримасы. Марджори демонстрировала длинные белые ноги.
– Никто не любит нас так, как мы, – сказал Хэролд. – Может, я закрою, чтоб рвань эта не являлась?
– Лу ожидает мистера О'Брайена, хоть это неважно, – сказала Марджори. – Это ее дружок-папашка из Ирландии.
– Вы любите мистера О'Брайена? – шепнул молодой человек.
– С чего ты взял, Джек?
Он себе представил мистера О'Брайена: остроумный, высокий, средних лет господин, тронутая сединой волнистая шевелюра, пятнышко усиков над верхней губой, сверкающее обручальное кольцо, мешки под зоркими глазами, китовым усом подбитый светский щеголь, – ужасный возлюбленный Лу мчит к ней сейчас напролом по безветренным улицам в служебном авто. Молодой человек сжал кулак на столе посреди пустых бутылок, в горячей глубине руки укрывая Лу.
– Я угощаю! – сказал он. – Еще! Наливайте полней! Миссис Франклин сачкует!
– Отродясь я не сачковала!
– Ох, Лу, – сказал он, – как мне хорошо с тобой!
– Гули-гули! Послушайте голубочков!
– Пусть поворкуют, – сказала Марджори, – ворковать я тоже умею. Гули-гули!
Бармен удивленно озирался. Поднял руки ладонями кверху, голову склонил к плечу:
– Да у нас тут полно птиц!
– Эмералд сейчас яичко снесет, – сказал он, когда миссис Франклин вся затряслась на стуле.
Бар оживлялся. Пьяный проснулся и убежал, оставя кепку в бурой луже. Он осыпал с волос опилки. Маленький старый круглый краснорожий весельчак сидел напротив молодого человека и Лу, которые держали руки под столом и дотрагивались друг до друга коленками.
– Какая ночь для любви! – говорил старикашка. – В такую вот ночь Джессика смылась от богатого еврея. Откуда это – знаете?
– «Венецианский купец», – сказала Лу, – но вы же ирландец, мистер О'Брайен.
– А я готов был поклясться, что вы высокий и с усиками, – сказал молодой человек строго.
– Что мы предпочитаем, мистер О'Брайен?
– Коньячок с утра пораньше, миссис Франклин.
– Я ведь тебе не описывала мистера О'Брайена. Да ты грезишь! – шепнула Лу. – Ах, если б эта ночь никогда не кончалась!
– Только не здесь. Не в баре. В какой-нибудь комнате, где большая кровать.
– Кровать в баре, – сказал старикашка. – Простите, что подслушал, но я всегда о таком мечтал. Вы только подумайте, миссис Франклин.
Бармен выскочил из-за стойки:
– Пора и честь знать, джентльмены и все остальные!
Трезвые незнакомцы отбыли под хохот миссис Франклин. Погасли лампы.
– Лу, ты меня не потеряй.
– Я ж тебя за руку держу.
– Сожми – крепче, крепче, чтобы больно.
– Лучше шею ему сверни, – сказала миссис Франклин во тьме. – Не в обиду ему будь сказано.
– Марджори руку ударила, – пропела Марджори. – Пошли из этой тьмы. Хэролд как тать в ночи.
– А эта девушка наш проводник.
– Давайте – берем по бутылке каждый и едем к Лу, – сказала Марджори.
– Я оплачиваю, – сказал мистер О'Брайен.
– А теперь ты меня не потеряй, – шепнула Лу. – Держись за меня, Джек. Они не засидятся. Ох, мистер Христос, хоть бы нам одним остаться – ты да я.
– Правда? Ты да я?
– Ты да я да мистер Месяц.
Мистер О'Брайен открыл дверь бара:
– Погружайтесь в «ролле», девочки. А джентльмены позаботятся о лекарстве.
Молодой человек ощутил на губах летучий поцелуй, и Лу выскочила следом за Марджори и миссис Франклин.
– Как насчет скинуться на спиртное? – сказал мистер О'Брайен.
– Глядите, что я в сортире нашел, – сказал бармен. – Сидит на толчке и поет. – Он вышел из-за стойки с повисшим у него на руке пьяным.
И все погрузились в машину.
– Первый пункт – дом Лу.
Молодой человек, на коленях у Лу, видел смутный, кружа убегавший назад город, дымно-синие промельки жужжащих, ощетиненных доков, разбег светающих, на глазах все длиннее вытягивающихся бедных кварталов, подмигивающие витрины, гаснущие одна за другой. Пахло духами, пудрой и телом. Он случайно задел локтем пышный бюст миссис Франклин. На бедрах ее, как на перине, перекатывался пьяный. Его подбрасывало и трясло на бренной женской плоти. Груди, ноги, животы, руки согревали и нежили его. Сквозь ночь, к постели Лу, к немыслимому завершению погасающего праздника, их промчало мимо черных домов и мостов, мимо какой-то станции в облаке дыма, по крутой улочке, озаренной тусклым фонарем и забранной в верхней части перильцами, и вынесло на пустырь, где посреди кранов, стремянок, столбов, балок, тачек и груд кирпича стояла одинокая многоэтажка.
К жилищу Лу вели крутые, сбивчивые, бесконечные ступеньки. Перед запертыми дверями сушилось на перилах белье. Миссис Франклин, карабкаясь в хвосте со своим пьяным, угодила ногой в ведро, откуда выскочил ликующий кот. Лу провела молодого человека за руку по коридору с фамилиями на дверях, чиркнула спичкой, шепнула:
– Это будет недолго. Потерпи. Будь поласковей с мистером О'Брайеном. Вот. Сюда. Заходи сперва ты. Ну, будь гостем, Джек!
Она снова его поцеловала – на пороге своего дома.
– Это залог.
Включила свет, и он гордо шагнул с нею вместе к ней в комнату, которая ему не будет чужой, и увидел широкую кровать, граммофон на стуле, притаившийся в углу умывальник, газовую горелку, запертый буфет и ее фотографию в картонной рамке на комоде без ручек. Тут она ест и спит. Лежит всю ночь на двуспальной кровати, бледная, в локонах, спит на левом боку. Когда он с ней навсегда останется вместе, он не позволит ей спать. Чтоб не видела снов. Чтоб никогда не лежал с ней и не любил ее другой мужчина. Он расправил пятерню на ее подушке.
– Надо же! Жить на верху Эйфелевой башни! – сказал, вваливаясь, бармен.
– Ну и лесенка! – сказал мистер О'Брайен, – Зато когда уж дойдешь – уютно и мило.
– Это кому повезет дойти! – сказала миссис Франклин. – Я лично чуть концы не отдала. Старый зараза тонну весит. Да ложись ты на пол и дрыхни. Старый зараза! – сказала она нежно. – Как зовут-то тебя?
– Эрни. – Пьяный поднял руку, защищая лицо.
– Никто не собирается тебя кусать, Эрни. Эй, дайте ему виски глотнуть! Осторожно! Куртку не облей! Завтра выжимать ее будешь. Задерни ты шторы, Лу. Глаза б мои не смотрели на этот проклятый месяц.
– Что, грустные мысли навевает, миссис Франклин?
– А я люблю месяц, – сказала Лу.
– Какой же юный влюбленный не любит луну, – сказал мистер О'Брайен и с неотразимой улыбкой потрепал молодого человека по руке. У самого у него рука была красная и волосатая. – Я с одного взгляда понял, что Лу и этот юноша созданы друг для друга. По глазам увидел. Ах ты Господи! Не такая уж я старая калоша, чтоб не разглядеть у себя под носом любовь. Что скажете, миссис Франклин? Вы заметили? А вы заметили, Марджори?
В долгой паузе Лу вынимала из буфета рюмки, будто не слыша мистера О'Брайена. Задернула шторы, изгнала луну, села на краешек кровати, поджав под себя ноги, оглядела, как постороннюю, себя на фотографии и сложила руки, как тогда, при первой их встрече в саду, еще до поклонения молодого человека.