– Фу-ты, ну-ты! Как твой француз вывезет полотна? – попытался вразумить его Зубов. – Как переправит через таможню?
– Это уже не наша забота… Думаю, больших проблем не возникнет. Будь у тебя Левицкий или Рокотов, тогда да…
Нынешней ночью Глория опять видела свой повторяющийся сон. Наборный паркет, сияние люстр, бесконечная анфилада комнат с колоннами, зеркалами и высокими полукруглыми окнами в сад… блестящие и нелепые пары, чинно танцующие полонез, – рыцарь с белым плюмажем на шлеме и девушка с кувшином, голый амур с игрушечным луком и нищий в рубище, надменная императрица и кривляка-шут…
Глория переходила из комнаты в комнату, и всюду зеркала многократно отражали ее мысли. В глубине коридоров, выстланных серебристой амальгамой, мелькали придворные и сенные девки, императоры и танцовщицы… Крепостной художник стоял у мольберта… над болотистой пустошью висел молодой месяц… черные всадники на черных конях скакали по перелеску…
«Дикая охота!» – прошептала Глория и… проснулась.
На тумбочке у кровати лежала раскрытая книга из библиотеки, доставшейся ей вместе с домом. Картинка на развороте как раз отражала последний образ из сновидения: группу несущихся призрачных всадников, сопровождаемых сворой собак. Эта черная свита скандинавского бога Одина предвещала несчастье…
Глория догадывалась какое.
Через полчаса Санта принес ей завтрак в столовую.
– Агафон никогда не ел на кухне, – отмел он ее возражения.
– Не будем нарушать традиций, – смирилась она.
Прогулявшись в заснеженном саду, Глория покормила синичек и вернулась в дом, неся за собою холод и запах дыма. В деревне вовсю топили печи. Ночью столбик термометра опустился до минус двадцати. Дыхание замерзало на лету.
– Я пойду вниз, – сказала Глория.
Санта знал, что это означает. Хозяйка закроется в мастерской и пробудет там одна до самого обеда. Ее нельзя тревожить по пустякам и отвлекать от размышлений.
– Хорошо, – кивнул он.
Бывает ли, что прошлое воплощается в настоящем в уродливой, извращенной форме? Или сам человек ныряет в бездну и тащит за собой других? Каким образом смерть завлекает пытливые души в глубины ада?
Глория кругами ходила по мастерской, задумчивая, озабоченная. Кувшины с «джиннами» будоражили ее воображение, лишали покоя. Печати с непонятными иероглифами на залитых сургучом горлышках отпугивали ее. Казалось святотатством взломать такую печать.
Неожиданный стук в дверь помешал ей сосредоточиться. Она рассердилась.
– Это я, – донесся до нее голос слуги. – К вам гость.
«Опять? – мысленно запротестовала Глория. – Я еще не разобралась со смертью Клеопатры и ее служанки. Я просто не осилю такую нагрузку!»
И тут же на смену возмущению пришло облегчение. Гость не является клиентом. Он приехал сюда из Москвы по личным мотивам.
– Неужели Колбин? – пробормотала она, поднимаясь по ступенькам.
Лавров запаздывал с отчетом, но у Глории почти не было сомнений в том, что по крайней мере одна из «служанок» отправилась вслед за «госпожой». Хармиана или Ирада? Пожалуй, Ирада…
– Жаль, у нас мобильная связь не берет, – оправдывался Санта. – Едут без звонка! Мы вынуждены принимать каждого, кому заблагорассудится заглянуть к нам на огонек. Он ждет в каминном зале…
– Кто?
– Господин Колбин.
Санте не нравился глава компании «Зебрович и партнеры». Но кого интересует его мнение?
– Чем он тебе не угодил? – засмеялась Глория. – Таких людей надо беречь. Кто бы занимался бизнесом, если не Петр Ильич?
И, не дожидаясь ответа, спросила:
– Что у нас с обедом?
– Поспевает…
– Накрой на двоих, пожалуйста.
Санта исчез, растворился в полумраке коридора, как он один умел это делать.
Глория приостановилась на пороге гостиной, где расположился гость, и обратила на него вопроси – тельный взор. Колбин был одет с иголочки, в своих излюбленных кофейных тонах. Светло-коричневый джемпер, полосатый шарф и брюки цвета черного шоколада. Волосы на его яйцеобразной голове, жесткие от геля для укладки, плотно облепили череп. В облике гостя проглядывал «молодежный стиль». Уже то, что он отказался от привычного костюма и галстука, говорило о революционных тенденциях в его вкусе.
– Чем обязана вашему визиту? – со скрытой улыбкой спросила хозяйка после обмена приветствиями.
– Я, собственно… решился навестить вас без делового повода. Это мой долг: опекать вдову покойного компаньона.
На бледных щеках Колбина играл румянец, над верхней губой выступили бисеринки пота. Глава компании достал носовой платок и вытер взмокшие ладони. Когда Петр Ильич волновался, он потел, – об этом знали все, кто часто с ним общался.
– Не стоило ехать в такую даль…
– Почему же? – округлил глаза гость. – Я счел необходимым нанести визит. Связь-то практически отсутствует. Я распорядился приобрести для вас спутниковый телефон. За счет компании.
– Это лишнее.
– Но… вы тут совершенно оторваны от… цивилизации. Так не годится.
– Я не хочу никаких телефонов, – отказалась Глория. – Наши предки обходились без них, и я обойдусь.
– Это создает… неудобства!
– Только не для меня.
Она села в кресло на гнутых ножках и развлекалась, наблюдая за смущением Колбина. В роли ухажера он был неловок и забавен. Неужели правда вознамерился жениться? Ей невольно пришла в голову мысль о его гомосексуальных наклонностях. Сплетни о нетрадиционной ориентации Колбина не находили подтверждения, хотя упорно муссировались сотрудниками компании. Петр Ильич в упор не замечал женщин, в том смысле, чтобы реагировать на их красоту и сексапильность. И вдруг – взялся оказывать знаки внимания вдове Зебровича!..
Законы гостеприимства заставляли Глорию воздерживаться от смеха, который рвался наружу.
– Прекрасно выглядите… – выдавил Колбин, глядя куда-то в сторону. – Вам очень идет это платье. Гм… хм-гм…
Прочистив горло, он сделал еще ряд тривиальных комплиментов. Глория вежливо кивнула в знак благодарности. Сцена напоминала встречу чопорных англичан Викторианской эпохи.
Раньше Петр Ильич активно не одобрял манеру Глории одеваться и те вещи, которые она выбирала. Вряд ли ему на самом деле нравилось ее пестрое красно-желтое платье до пят, сшитое балахоном.
Из столовой послышался звон посуды.
– Не желаете ли отобедать со мной? – предложила она, внутренне давясь от хохота.
– С удовольствием…
Преувеличенно-восторженная интонация в его голосе и соответствующее выражение лица были настолько комичны, что Глорию прорвало. Она не вытерпела и засмеялась, – до слез, не в силах остановиться.
– Ха-ха-ха! И-извините, Петр Ильич… Ах-ха-ха-ха! Простите… Ха-ха-ха!
На самой высокой ноте в гостиную бесшумно скользнул Санта, застыл на пороге, выпятив грудь, и громогласно доложил:
– К вам еще гость пожаловал!
Колбин побагровел. Не хватало, чтобы его визит стал достоянием общественности. Явиться сюда мог разве только вездесущий и наглый начальник охраны, то бишь господин Лавров. Черти его принесли…
Глава 17
Двое баб в старых сермягах[20]и лаптях, подоткнув подолы, собирали клюкву. Молодуха[21]и баба постарше, раздобревшая, но все еще подвижная и бойкая, все дальше и дальше забирались в сырой от торфяной влаги лес, перелазили через поваленные замшелые стволы в поисках наливных ягод.
– Тань, а Тань, – окликнула молодуха свою спутницу. – Кажись, заблудили мы с тобой.
Та не отвечала, ползая по мягкому зеленому мху, бросая в корзину пригоршни крупной спелой клюквы.
– Тань, а Тань! Боязно мне чой-то…
Огромные грибы с детскую головку остро неприятно пахли. Брать их было нельзя, – поганые. В маленьких озерцах поблескивала черная жижа. К ним не подойдешь, – зеленая зыбь колышется под ногами, вздыхает и охает.
– Говорят, посреди болота живут русалки и водяные, кормятся тиной и заманивают в топь таких, как мы, – дрожащим голосом пробормотала молодуха. – Им радость, а нам – погибель. Знаешь, сколь там мертвяков? Тьма!..
– Не ной ты, Нюрка, гляди, какая ягода. Словно кровь!
Татьяна махнула рукой в сторону склона, густо поросшего клюквой.
– Че там? – вытянула шею испуганная Нюрка. – Ни в жисть я так далеко не заходила…
Склон полого спускался к оврагу, на дне которого журчал ручей и торчали перегнившие ветки. От оврага несло падалью.
– Фу-ууу… смердит…
– Небось зверь какой утоп…
– Бежим отсюда, – ойкнула молодуха, хватая корзину с клюквой. – Бежим!
– Куда-а? Дурья башка! Без меня не выберешься…
Старшая осторожно, пробуя ногами почву, – не соскользнуть бы, – стала спускаться по склону к красной россыпи ягод. Все же оступилась и поехала вниз, взвизгивая от ужаса. Внизу ее поджидал зловещий оскал черепа и скелет в истлевшей одежде. То, что бабы приняли за ветки, оказалось костлявыми руками со скрюченными пальцами.
– А-а-ааааа! – завопила доселе храбрившаяся Танька. – А-а-ааа!..
Молодуха, решив, что та тонет, выломала ветку подлиннее и потолще, торопливо перекрестилась и бочком, бочком принялась спускаться.
– А-а-ааа!
Татьяна схватилась за палку с такой силой, что едва не свалила с ног свою спасительницу. Выбравшись из оврага, она опрометью кинулась куда глаза глядят. Только лапти замелькали.
– Тань, а корзина-то? – крикнула ей вдогонку молодуха.
Но баба, не оборачиваясь, неслась вперед. Под ногами хрустел валежник, брызгала из-под лаптей студеная жижа.
Нюрка поспешала следом. Запыхавшись, простонала:
– Постой… погоди… мочи нет…