– Быстро же вы, господа, меняетесь ролями, – покачал головой начальник охраны. – То один держит другого на мушке, то наоборот…
Зубов, не глядя на пистолет в руках Сатина, со страдальческой гримасой опустился в кресло. Каждое движение причиняло ему боль.
– Убери пушку, Федя, – процедил он. – Не смеши людей.
– Ключ! – продолжал настаивать тот. – Или я взломаю чертовы ставни! Я буду стрелять, клянусь!
– Угомонись ты, не блажи. Устал я…
Сатин, бледный и решительный, направил дуло прямо в грудь своего партнера по бизнесу.
– Я не шучу, Зубов! Я выстрелю… Убью тебя, потом остальных, если они вздумают мешать мне…
– Не бойтесь, – повернулся хозяин дома к Глории. – Сатин упрямый, но он не выстрелит. Даю гарантию.
– Лучше отдайте ему ключ, – вмешался Лавров. – Пусть поглядит на портрет. Он ведь этого добивается? Уступите, Валерий Яковлевич. С нами дама…
– Вашей даме ничего не грозит. Пистолет не заряжен…
С этими словами Зубов согнулся от смеха и боли. Странные звуки, которые он издавал, – нечто среднее между икотой и стонами, – уносились к лепному потолку.
Лавров не поверил. Каждый из этих двоих был по-своему невменяем, каждый ломал жестокую и глумливую комедию, которая легко могла привести к трагическому финалу.
Сатин отвел дуло в сторону и нажал на курок. Щелк… щелк… Пуля не вылетела. Он в ярости бросил оружие и затопал ногами, как маленький мальчик, которого подвела любимая игрушка.
Зубов смеялся, корчась в мягком кресле в стиле рококо. Глория ловила ртом воздух. Она понимала больше всех, но ей все равно было страшно.
– Повеселил ты нас, Федя… Чем не клоун? Жаль, я труппу распускаю… а то бы взял тебя первым комиком…
Банкир побелел, у него желваки заходили на скулах. Зубов, вопреки ожиданиям, сменил гнев на милость.
– Чего стоите? Присаживайтесь, – обернулся он к даме. – И ты, Федя, садись. Разговор у нас будет долгий…
Лавров уселся напротив Зубова, расстегнул куртку и заложил ногу на ногу. Глория расположилась на диване рядом с ним. Она гадала, где хозяин прячет ключ от замка на ставнях. Самое простое – носит на шее, на цепочке вместо подвески. Всегда с собой.
«Надеюсь, во время аварии цепочка уцелела, – подумала она. – Впрочем, любой замок можно взломать. Сатин был прав».
– Значит, говорите, Митин хотел меня убить? – кривился от смеха Зубов. – Тормоза повредил? Пока я со следователем беседовал, он метнулся на задний двор, где у нас парковка и…
– Примерно так и было, – кивнул Лавров.
– Бедный Митин! Вероятно, ему захотелось стать героем… Не разочаровывайте его. Пусть потешится. Я нарочно никому не звоню. Всем заинтересованным лицам заплатил, чтобы сообщали о моей кончине. Решил хотя бы сутки побыть мертвым при жизни, – испытать, каково это. Привозят меня на «скорой» из больницы домой, а тут – сюрприз…
Он выразительно посмотрел на Сатина.
– Со смертью не шутят, Зубов, – парировал тот.
– Ты прав. Сначала я хотел убежать от смерти, потом пытался перехитрить ее. Только фокус не удался, ребята. Эту даму не обманешь. Меня нельзя убить. Я сам попробовал… Не вышло!
Из его глаз текли слезы – не то от смеха, не то от боли.
– В каком смысле, сам? – не выдержал банкир.
– Да целы были мои тормоза! Работали исправно. Я нарочно выехал в безлюдное место, разогнался и направил машину на бетонный забор…
– Зачем?
– Хотел покончить с собой, Федя! Неужели так трудно понять? Без Полины моя жизнь потеряла смысл… Ан нет! У смерти – свои правила… В нескольких метрах от забора оказался открытый люк. Ха-ха-ха! Я его не видел, а «лексус» на скорости угодил туда передним колесом… перевернулся… сработали подушки безопасности… Машина всмятку, а я отделался царапинами. Два подростка слонялись по промзоне в поисках приключений, услышали грохот, прибежали и вызвали «скорую». В общем, очнулся я в салоне… думал, передо мной небесный свет и ангелы! А то лампочка и доктор с медсестрой в белых халатах…
– Самоубийцам ангелы не являются, – оторопело выпалил Лавров.
– Откуда тебе знать, парень?
– А… тормозные шланги как же?
– Должен вас огорчить, господа сыщики и провидцы. Тормоза были в порядке, – усмехнулся Зубов. – Не верите, можете потом прочитать протокол, составленный экспертом. Или съездить осмотреть останки моего «лексуса».
С учетом пережитого потрясения и полученных травм, он рассуждал весьма здраво.
– Значит, это не Митин?
– На меня-то он точно не покушался…
«С какой стати Наримовой лгать? – недоумевал Лавров. – Разве что решила свалить на Митина собственную вину? Стоп. Как же она тогда узнала об аварии?»
– А Полину кто убил? – встрепенулся вдруг банкир. – Митин? И еще двух девушек… тоже он? Кстати, госпожа медиум, вы, кажется, умеете общаться с мертвыми…
Он повернулся к Глории и, не мигая, уставился на нее.
– Они мне все рассказали, – не стала отпираться она. – Хотите послушать?
– Любопытно…
– Что ж, если вы готовы…
– Не томите! – поддержал его Зубов, прижимая руку к груди. – Сегодняшний день ужасно меня вымотал. Сердце ноет…
– Наверное, ушиб ребер, – фальшиво посочувствовал Сатин. – Тебе делали рентген?
– Предлагали… но я отказался. Послал всех докторов к черту!
Казалось, банкир и бизнесмен – еще несколько минут назад два непримиримых врага – успокоились и прониклись прежним расположением друг к другу. Пистолет на полу являл собой нечто чужеродное, лишнее в этой милой компании. «Досадное недоразумение», которое возникло между партнерами, как будто уладилось. Зубов был измучен. Сатин – полон решимости во что бы то ни стало осуществить задуманное. Ради своей цели он временно отступил. Оба с нетерпением взирали на Глорию.
Она медлила, собираясь с мыслями. Лавров пришел ей на выручку.
– Не обязательно быть медиумом, чтобы сообразить, как Митин отправил в мир иной трех женщин, – заявил он. – Начнем с Полины Жемчужной…
При этих словах Зубов потемнел лицом. Банкир же весь превратился в слух.
– Митин знал о ее привычке пить чай в перерывах между выходами на сцену, – продолжал молодой человек. – Ему оставалось только добавить в чашку изрядную порцию сердечного препарата и положиться на волю провидения. Он верно рассчитал, что симптомы отравления будут приняты актерами и зрителями за талантливую игру… Более того! Сама актриса не сразу поймет: по-настоящему ей плохо, или она вошла в роль и ощущает агонию Клеопатры как свою собственную…
Лавров увлекся. Высокий зал с картинами на стенах, сияние люстр, отраженное в зеркалах, золотистые переливы багетов, напряженное внимание присутствующих вдохновляли его, придавали значение и торжественность произносимому им монологу.
– Очевидно, судьба Полины была предрешена… – вещал он. – Кем? Где? Сложный вопрос… По моему разумению, она стала заложницей псевдонима, который выбрала себе…
– Псевдоним выбрал для нее я, – виновато обронил Зубов. – Я тогда не осознавал всего ужаса того… того…
Он согнулся и кашлянул, потирая грудь.
– Чем же Митину мешала Полина? – вклинился Сатин. – Зачем он ее убил?
– Она отвергла его чувства, и актер затаил обиду. Решил отомстить. А чтобы отвести от себя подозрения, убил еще двоих, – Лихвицкую и Бузееву. Обе прекрасно знали Митина, не опасались его и без колебаний впустили в квартиру. Вероятно, он придумал какой-то предлог для визита к Лихвицкой… и за разговором подсунул ей другую таблетку вместо снотворного…
Лавров повернулся к Зубову и спросил:
– Скажите, в театре знали, что Лихвицкая принимает снотворное?
– Да… – кивнул тот. – Лида была очень подавлена смертью Полины… даже взяла отпуск за свой счет. Она всем жаловалась, что не может уснуть без таблеток.
– Значит, для Митина не представляло труда подменить таблетку. Он неожиданно нагрянул к Лихвицкой и застал ее в состоянии алкогольного опьянения. Убийца не имел четкого плана и собирался действовать по обстоятельствам. А обстоятельства ему благоприятствовали! Актриса едва держалась на ногах и плохо соображала. Он сам мог предложить ей принять снотворное… Будь то обычный препарат, ничего страшного бы с ней не случилось. Но сильное успокоительное буквально свалило пьяную женщину с ног. Митину оставалось только осторожно раздеть ее, опустить в ванну и набрать воды… Лихвицкая беспробудно уснула, но была еще жива и захлебнулась. Вода попала ей в легкие, на теле никаких следов насилия. Митин предусмотрительно принес в ванную стакан, из которого пила Лихвицкая, и поставил на полочку. Как будто погибшая выпила таблетку прямо перед тем, как улечься в воду. Потом уничтожил следы своего посещения. Вот вам и «суицид»!
– Он действовал наверняка, – покачал головой Сатин. – Если лекарство не сработает как надо, то вода довершит начатое. Опьянение, сон… теплая ванна… в этом есть нечто от римской традиции сводить счеты с жизнью. Патриции любили роскошно жить и приятно умирать.
– Митин же репетировал Антония, – подчеркнул Лавров. – Он проникся духом Древнего Рима. Мысль о ванне пришла ему оттуда.
– Не обязательно, – возразила Глория. – Если вы помните, двести лет назад, после кончины Прасковьи Жемчуговой, несколько актрис шереметевского театра утопились. Я правильно говорю? – повернулась она к Зубову.
Тот сделал утвердительный жест. У него все сильнее болело в груди, но он старался не подавать виду, как ему плохо.
«Прекращается действие анальгетика, – констатировала Глория. – Зубову нужен еще укол».
– Я все-таки склоняюсь к Древнему Риму, – не согласился Лавров. – Митин под влиянием Антония…
– Господа! – вмешался банкир. – А где Митин достал опасную таблетку?
– Это не проблема. Вопрос чисто технический.
– Может, он псих? И таблетки выписали ему самому? Он только выглядит нормальным человеком, а на самом деле у него раздвоение личности. В одной ипостаси этот ваш Митин – актер, а в другой – убийца. Маньяк!
– Я не замечал в Митине психических отклонений, – выдавил Зубов.