Лукреция переводит взгляд с одной сестры на другую. Как правильно ответить на слова Нунциаты? Непонятно, какая кошка пробежала между сестрами, но Нунциата явно одержала серьезную победу над прекрасной Элизабеттой, ведь та расстроилась и покраснела. Лукреция и сама выросла в большой семье, ей ли не знать, что за дверью комнаты Элизабетта с Нунциатой скажут друг другу немало горьких слов — возможно, связанных с затаенными давным-давно обидами.
— Да, — отвечает Лукреция. — Конечно. Прошу, не утруждайтесь.
— Отлично, — нараспев отвечает Элизабетта и собирает пышные юбки, готовясь уйти. Потом вдруг добавляет, не глядя ни на Лукрецию, ни на сестру: — Ты ведь не станешь повторять глупость Нунциаты? Не скажешь Альфонсо?
Лукреция недоуменно молчит.
— Он только… — Элизабетта подбирает слова, — …расстроится. У него и так много забот. Не хочу тревожить его понапрасну. И потом, Нунциата всего лишь дразнилась. Правда же? — обращается она к сестре.
Нунциата треплет собаку за уши и не удостаивает сестру ответом. В воздухе опять потрескивает пламя.
— Да ну? — наконец тянет она.
— Конечно, дразнилась.
— Как хочешь.
— Обещаешь, Лукре? — повторяет Элизабетта с напускной веселостью, хотя в ее голосе звенит страх. — Можно ведь называть тебя Лукре?
— Конечно. Сестра меня так и зовет.
— Отлично, мы теперь тоже сестры.
— Да, обещаю, — продолжает Лукреция, — я ничего не скажу Альфонсо. — Она готова все пообещать чудесной женщине, которая обставила для нее комнаты и так отчаянно хочет скрыть какую-то ужасную тайну, что даже притворяется, будто это пустяк.
— Спасибо, — отвечает Элизабетта. — Это мелочь, конечно, ничего серьезного. И все равно спасибо. — Она ласково треплет Лукрецию за щеку. — Какая ты милая, просто куколка. Альфонсо не прогадал, верно говорю, Нунция?
Нунциата уклончиво мычит. Спаниель, заметив голубя на балюстраде, с рычанием рвется с тонкого поводка.
Элизабетта задумчиво касается волос Лукреции, как всегда перевязанных лентой и спрятанных под scuffia.
— Во Флоренции такая мода?
— Я… — Лукреция ощупывает крошечные жемчужины в сетке. — Это… прическа моей мамы. А маму, полагаю, научила ее мама. Мы, дочери, всегда…
— Твоя мать испанка, да? — перебивает Нунциата.
— Она родилась в Испании, но выросла в Неаполе, ее отец там…
— И ты говоришь по-испански?
— Да.
— А еще на каком языке?
— По-французски, немного по-немецки. Умею писать по-латыни и по-гречески.
— Понятно. Маленькая умница, я смотрю.
Лукреция решает не отвечать грубостью на грубость: порой это помогало, когда Мария с Изабеллой ее поддевали.
— Мой отец считал, что дочерям образование нужно в той же мере…
— Ты взяла с собой придворных дам?
Лукреция качает головой.
— Я посчитала, что…
— Ни единой придворной? — Нунциата сверлит ее взглядом.
— Только камеристку. Я очень ее ценю. Она там. — Лукреция показывает на спальню.
Нунциата, наклонившись, заглядывает в приоткрытую дверь, за которой Эмилия разбирает сундуки и встряхивает платья. Похоже, сестра Альфонсо не в восторге от увиденного.
— Я пришлю тебе даму. Компаньонку под стать герцогине. Она будет тебе служить, познакомит с модой при дворе и поработает над твоим внешним видом.
Лукреция взвинчена до крайности и не знает, что ответить. Не слишком-то приятно пускать в комнату незнакомую придворную даму, да еще от вредной Нунциаты. Ей ни к чему лазутчица. И что плохого в ее наряде и прическе? Бросить бы Нунциате в лицо, что ее мать считают необыкновенной красавицей с большим вкусом, что люди со всей провинции и даже за ее пределами приезжают поглядеть на Элеонору, перенять фасон ее платья и манеры.
Наверное, Элизабетта почувствовала недовольство Лукреции, потому что вдруг попросила:
— Расскажи нам об Альфонсо.
— О чем именно?
— Наверное, он хорошо отдохнул с тобой в деревне. Приятно на него посмотреть, да, Нунция?
Нунциата не отвечает, занятая игрой с комнатной собачкой.
— Он… — Элизабетта мешкает, — заботится о тебе?
— Да, — кивает Лукреция.
— И… не обижает? Хорошо к тебе относится?
— Да.
Элизабетта задерживает на ней взгляд, потом говорит:
— Рада слышать.
Она помогает Нунциате подняться.
— Мы тебя оставляем. Если что-то нужно, пожалуйста, сообщи. Мои покои через стену с парадной залой, где мы познакомились. А Нунциата живет в соседних. — Она идет к двери под руку с сестрой и добавляет: — Комната Альфонсо прямо под твоей. Между вашими покоями есть лестница. Уверена, он скоро к тебе придет.
Той ночью он не приходит. Лукреция вслушивается: нет ли шагов по лестнице, не открывается ли щеколда без всякого стука. Ничего.
Она готовится ко сну, Эмилия откидывает одеяло, задергивает полог, будто запирает певчую птичку в клетку из ткани. Ни намека на Альфонсо.
Комнату заполняет тьма, холодные лучи звезд пронзают черное полотно неба. Лукреция представляет себя со стороны в этой башенной комнате в самом углу castello. Комната будто висит в воздухе над городом, над зеленым рвом. Если высунуться подальше из окна, то потеряешь равновесие и камнем рухнешь в воду.
Она просит Эмилию лечь не в каморке близ покоев, а на тюфяке у кровати. Служанка послушно укладывается рядом с госпожой.
И все равно сон не идет, не отзывается на призыв Лукреции. Разум, звинченный поездкой и новыми комнатами, захвачен мыслями и впечатлениями, тщательно их пересматривает, приводит в порядок и аккуратно раскладывает. Элизабетта в золотых туфлях на каблуках, ее изящные скулы и тайна, которую Лукреция едва понимает, но должна таить от Альфонсо; сварливая Нунциата с короткими пальцами; холеная, сердитая морда спаниеля; его зубы, похожие на белые иголки; исчезнувшая мать-француженка; старшая сестра, чей возможный брак несет страшную угрозу; двор, который Альфонсо предстоит обуздать, как сокольнику — своевольную птицу; грядущий праздник.
Под покровом ночи дыхание castello звучит престранно: скрипят балки, тихо шелестят шаги, звенит и шуршит в крытых переходах — наверное, стражники делают обход, но воспаленное воображение твердит, что это нечисть или злой дух гремит цепями и орудиями пыток. Лукреция пытается обуздать свой слух, приказать ему, как своенравной ищейке, не вслушиваться в такую даль, а сосредоточиться на звуках в комнате: шелесту полога на сквозняке, глубокому мерному дыханию Эмилии.
Лукреция становится путеводительницей этой ночи, ее спутницей и духовником. Распахиваются и захлопываются двери, за окном стучат колеса повозки, этажом ниже басит мужской голос, его успокаивает женский; где-то вдалеке, за стенами палаццо, жалобно воет волк. Тьма постепенно отступает перед рассветом и наконец сдается на милость стены густого тумана. И когда первая ночь в castello подходит к концу, исчезает без следа, Лукреция засыпает.
Нанятые Альфонсо музыканты стоят по обе стороны возвышения, запрокинув головы, и голоса их льются словно не изо рта, а откуда-то из-за спины. Лукреция никогда не слышала ничего подобного: сила и мощь их голосов несравнима с навыками других певцов. Взяв ноту, они держат и тянут ее так долго, что у Лукреции из сочувствия кружится голова. Как у них получается петь одну ноту по восемь, девять, десять и больше секунд? Сливаясь, голоса взлетают к сводчатому потолку, переливаются и крепчают; мелодия вьется, как хвост воздушного змея.
Лукреция оглядывается: остальные зрители разделяют ее восторг? Нунциата сидит на противоположной стороне стола, погруженная в разговор с неким поэтом. Ее спаниель залез на стол и лакает из тарелки; тонкие лапки собаки дрожат. Элизабетта сидит лицом к исполнителям, но взгляд ее то и дело скользит к дальнему концу комнаты. Остальные следят за выступлением минуту-другую, потом отвлекаются, шепчут соседям замечания или шутки; две женщины, одна в изумрудно-зеленом платье и жестком полукруглом воротнике, другая с чучелами птичек в волосах, тихо перешептываются, наклонившись друг к другу, и плечи их трясутся от беззвучного смеха. Мужчина, сидящий в конце стола, шарит рукой в блюде с фруктами; его пальцы пробегают по винограду, персикам, абрикосам; он вытаскивает из горки инжир и целиком бросает в ожидающий рот. Заметив взгляд Лукреции, он подмигивает, шевеля влажными губами. Лукреция отворачивается. Один лишь Альфонсо увлечен пением. Он наклоняется вперед, уперевшись локтем о стол и положив на руку подбородок, и отбивает по лбу ритм указательным пальцем. Забыв обо всем, он погружается в мир музыки, и она захватывает его, как послушную бабочку, в свои прекрасные тонкие сети. Ноты и слова расходятся волнами, как складки разноцветных знамен.
Лукреция сидит за праздничным столом в свадебном платье. Перед праздником Альфонсо заглянул к ней в покои уставший, с темными кругами под глазами, и попросил надеть именно этот наряд. Извинился за свое отсутствие прошлой ночью. Его заждались государственные дела, он всю ночь слушал отчеты — такое случается, когда он надолго уезжает из castello. Не могла бы она простить его оплошность и надеть то самое платье на festa, организованный в ее честь? Придворные будут очень рады полюбоваться ею в свадебном наряде, а он с гордостью проводит ее в парадную залу и представит ко двору. На бракосочетании она была настоящей богиней, так пусть вся Феррара увидит ее такой. Когда Альфонсо ушел, Эмилия радостно захлопала в ладоши и тотчас принесла платье. Она расправляла складки на юбках, приглаживала золотистую органзу на корсаже и щебетала, как рада, что ее высочество снова наденет эту красоту!
И вот Лукреция второй раз облачилась в свадебное платье: голубые юбки, пышнейшие рукава, золотой cintura — подарок Альфонсо. Только на сей раз она велела Эмилии затянуть корсет так, как ей удобно, и не обращать внимания на маленькие пометки Элеоноры, указывающие, куда продевать шнуровку. Сегодня это ее платье, только ее, а не Марии. Она больше не самозванка, укравшая жизнь сестры, теперь она покажет себя — Лукрецию, герцогиню Феррары.