чудовищная». А как обстоит дело с эпитетами к слову «совесть»? Оказывается, этого слова нет в словаре вообще[4].
Литературоведение одной своей половиной принадлежит науке истории, другой — новому мифотворчеству. И Битов-Одиссей активно в этом мифотворчестве участвует. Он добавляет новые детали к уже устоявшимся мифам о классиках — Пушкине, Гоголе, Чаадаеве, Набокове. С опаской и волнением заплывает на острова, носящие имена Тургенева, Толстого, Достоевского, Чехова. Пытается создавать новые мифы: «Барков и мы», «Хармс как классик», «Памятник литературы» (Алешковский). Возможно, ему даже нравится, что написанное каждым из последних трех уместится в один томик.
Любая игра, чтобы стать увлекательной, должна включать в себя элементы непредсказуемости, загадки, порой даже откровенного дурачества. И Битов вводит загадочность даже в названия своих книг и статей. Читателю оставлено самому фантазировать о том, что его ждет за названиями таких книг как «Вычитание зайца», «Неизбежность ненаписанного», «Ожидание обезьян» или статей «Барак и барокко», «Вдовствующая культура» (а кто же был ее мужем?), «Смерть как текст», «Угольное ушко, или Страсбургская собака».
В какой-то момент он даже стал интересоваться каббалистикой и астрологией. Выпустил сорокастраничную брошюрку, в которой обыграл идею представить историю русской литературы в системе знаков зодиака. Так как сам он родился под знаком Близнецов, ему в этой книге достался довольно лестный психологический портрет: «Люди, рожденные под этим созвездием, интеллектуальны, часто имеют литературный дар, легко пишут и приобретают разные навыки и умения. Они очаровательны, любят пофлиртовать, легко одерживают победы, но семейная жизнь для них в тягость. Кажущиеся противоречия их натуры иллюзорны, они просто не выносят однообразия»[5].
Должен покаяться: когда Битов попытался включить в выпускаемый нами сборник статью с астрологическими играми, я забыл о священном праве писателя на свободу самовыражения и решительно воспротивился. «Издатель обязан публиковать все, что окрашено литературным талантом», — корили меня друзья. «А где тогда окажутся понятия „лицо журнала“, „лицо издательства“», — слабо оправдывался я. Впоследствии Битов опубликовал статью в другом сборнике, а на меня жаловался общим знакомым: «Игорь оказался таким жестким редактором…»
Выход сборника «Новый Гулливер» совпал с шестидесятилетием автора, а мы с женой как раз оказались весной 1997 года в Москве. Я привез Андрею пачку экземпляров, и он смог их надписывать друзьям на банкете, устроенном в его честь. Собралось человек сто, на сцене выступали знакомые музыканты, поэты зачитывали поздравления в стихах. Битов тоже не раз брал в руки микрофон, обращался к залу с шутливыми импровизациями. Но сам при этом, подражая своему другу Михаилу Жванецкому, говорил без улыбки.
Он вообще редко улыбался. Смеялся еще реже. Хохочущим я не видел его никогда и даже представить его не могу таким. В астрологических портретах-предсказаниях мы не найдем того знака зодиака, под которым рождаются люди грустные, обделенные способностью ликовать, упиваться быстротечной минутой, одушевляться иллюзорной надеждой. Но в одном из романов своего кумира, Владимира Набокова, Битов нашел психологическую зарисовку, которая, наверное, показалась близкой его душе, раз он вставил ее в статью об авторе «Лолиты»:
«Есть острая забава в том, чтобы, оглядываясь на прошлое, спрашивать себя, что было бы, если бы… заменить одну случайность другой, наблюдать, как из какой-нибудь серой минуты жизни, прошедшей незаметно и бесследно, вырастает дивное розовое событие, которое в свое время так и не вылупилось, не просияло. Таинственная эта ветвистость жизни: в каждом былом мгновении чувствуется распутие — было так, а могло бы быть иначе, — и тянутся, двоятся, троятся несметные огненные извилины по темному полю прошлого»[6].
Можно посоветовать будущему биографу Андрея Битова взять названием для книги о нем слова из этой цитаты: «Таинственная ветвистость жизни».
© И. Ефимов
Александр ЖуковМоскваСлушать и записывать
© А. Жуков
Мне посчастливилось познакомиться и общаться с Андреем Битовым.
Все получилось следующим образом: на какой-то конференции в журнале «Октябрь» мы с ним совершенно случайно сели рядом. Зашла речь о нелегкой судьбе толстых журналов, о том, что немецкую Пушкинскую премию Гамбургского фонда Альфреда Тёпфера ликвидировали. Мне это показалось странным, и я предложил Битову: а давайте сами что-нибудь организуем. Он оживился, глаза заблестели, мы договорились о встрече.
Он сразу придумал название — «Новая Пушкинская премия». Определили статус — обходиться без жюри. Мы тогда еще даже не думали о зале в московском Музее Пушкина, не знали, где и как проводить вручение. Да и деньги не такие большие у нас были, полтора-два миллиона на все про все. Решили давать награду за совокупный вклад в российскую культуру маститым и известным литераторам, потом понемногу премия начала расширяться. Мне хотелось, чтобы мы поддерживали еще и молодежь, так и произошло — многие дебютировавшие тогда в номинации «За новаторство» сейчас успешно работают. Первым Пушкинскую премию получил Сергей Бочаров, замечательный литературовед, вторым был Юрий Кублановский, потом Дмитрий Новиков, Вячеслав Пьецух, Валерия Пустовая, Глеб Горбовский, Валерий Попов, Олег Сивун…
С самого начала сформировался Совет учредителей премии, в который кроме нас с Андреем Георгиевичем вошли директор московского Музея Пушкина Евгений Анатольевич Богатырев и директор Музея-заповедника «Михайловское» Георгий Николаевич Василевич, которые сделали много для успешной жизни премии. Она всегда вручалась 26 мая, в день рождения Пушкина по старому стилю, — это была идея А. Битова — в зале Музея Пушкина на Пречистенке. Г. Н. Василевич предоставил двухнедельный грант на проживание лауреатов премии в Михайловском.
Мы, кстати, с Андреем Георгиевичем когда-то ездили в Михайловское буквально на один день, и он рассказал историю про зайца, перебежавшего Пушкину дорогу, когда он собирался ехать в Петербург поддержать декабристов. Там ведь памятник зайцу установлен, среди всех этих аллей. После этого я купил каких-то бронзовых зайчиков и подарил Битову, он был страшно доволен и счастлив. Очень симпатичная была поездка. Возможно, тогда он и написал стихотворение:
Люблю одинокое дерево,
Что в поле на страже межи.
Тень в полдень отброшена к северу,
Зовет: путник, ляг и лежи.
Забыв за плечами дорогу,
Забросишь свой посох в кусты,
И медлят шаги понемногу,
Пока приближаешься ты.
Как к дому, как к другу, как к брату,
Поправишь свой пыльный мешок…
И ты не захочешь обратно:
Ты с деревом не одинок.
Сквозь ветви, колени и листья
Плывут облака, как года.
Одной одинокою мыслью
Взойдет над тобою звезда.
И космос, как малая малость,
Сожмется до краткого сна…
И сердце со страхом рассталось,
И бездна всего лишь без дна.
Обсуждение потенциальных кандидатур лауреатов всегда проводилось в кабинете Е. А. Богатырева, где принималось окончательное решение. Последнее слово всегда оставалось за Андреем Георгиевичем. Иногда он настаивал на своих кандидатурах — можно сказать, что у него было два голоса. Не сказал бы, что его легко было уговорить, но нужно было очень хорошо подготовиться к обсуждению и изложить свои аргументы. С организацией помогала Вера Жукова и Катя Варкан. Последняя же обеспечивала музыкальную программу: выискивала какие-то старинные музыкальные композиции, которые никогда не исполнялись, что в значительной мере украшало церемонию вручения премий.
Со временем число призеров расширялось. Кроме лауреатов Совет решил отмечать Специальным дипломом отдельные достижения, связанные с именем А. С. Пушкина, музейные достижения, а также необычные литературные проекты.
Впервые в 2009 году Специальный диплом в связи с 210-летием А. С. Пушкина «За достоинство и верность русской литературе» вручен Майе Рыжовой из Челябинска (книга «Лабиринты поисков. Родственники и свойственники А. С. Пушкина». Челябинск).
Далее. Геннадий Опарин (Тульская область) отмечен за установление памятника репейнику в Пирогово, в имении сестры Льва Толстого. Он посвящен не только литературному творчеству графа Толстого, но и памяти всех погибших в Кавказских войнах. Напомню: однажды, поднимаясь от свежескошенных полей к дому, писатель обратил внимание на куст репейника, перееханный колесом, но все же стоявший крепко, несмотря на сломанные стебли. Эта картинка привела к созданию повести «Хаджи-Мурат», которая при жизни графа так и не была опубликована.
Александр Сёмочкин (Ленинградская область) — за возрождение усадьбы Рукавишниковых-Набоковых в Рождествено и создание музея Станционного смотрителя в Выре. А также Наталья Ивановна Михайлова — за разработанную ею и осуществленную концепцию Дома-музея Василия Львовича Пушкина на Старой Басманной. Художник Константин Сутягин получил диплом за цикл художественных произведений «Про счастье». Мы чествовали и целый творческий коллектив из Карелии и его вдохновителя, журналиста Любовь Герасёву, автора сборника «Сродники: мы из Заонежья». Радовались и за бывшего тогда, в 2017 году, директора музея-усадьбы «Остафьево» — «Русский Парнас» Анатолия Коршикова, посвятившего более 20 лет жизни Остафьеву; ему в полной мере принадлежит заслуга возрождения этой знаменитой усадьбы.
Андрей Георгиевич всячески поддерживал это направление, считал этих людей настоящими подвижниками, сохраняющими преемственность и связи между различными поколениями представителей российского культурного пространства.