А что до нашего знакомства, есть несколько эпизодов, которые врезались в память. Замечательная поездка в Вологду, в Ферапонтов и Кирилло-Белозерский монастыри. Битов там вспоминал, как его в свое время в армию забрали и в местный госпиталь отправили. Он был, конечно, центральной фигурой этой поездки. Компания собралась большая, в дороге непрерывно беседовали, кто о чем. В какой-то момент зашел разговор о стихах…
Я ведь никогда не слышал, как Андрей Георгиевич читает свои стихи. Но однажды нас пригласила в свой театр Елена Камбурова. Полтора-два часа он читал свои стихи с потрясающей энергетикой. А у него же была тяжелая травма головы: читал, читал, читал — и вдруг сел и отключился минуты на три, а потом продолжил как ни в чем не бывало.
Запомнился эпизод, случившийся в Комарове, где мы проводили вечера памяти Анны Андреевны Ахматовой вместе с Анатолием Найманом, с которым у Битова довольно долго была серьезная размолвка, но, несмотря на это, мне все-таки хотелось свести их в одном пространстве. Как-то заехали за Андреем Георгиевичем. Привезли в Комарово, заехали на кладбище — это ведь одно из знаковых мемориальных мест России — знаменитая аллея, потрясающий барельеф на стене. Постояли, помолчали, а потом поехали на вечер к шести часам. Выступление Битова упомянуто в книге Наймана. Андрей Георгиевич, если в двух словах, сказал так: вообще-то я Ахматову не люблю, но это удивительный человек — с большими ушами. Так тонко чувствовала она весь век, и всех талантливых людей, и четверку (Иосиф Бродский, Дмитрий Бобышев, Анатолий Найман и Евгений Рейн), на которую она повлияла во всех отношениях… Так или иначе, я, кажется, своего добился, напряжение между ним и Найманом ушло.
А еще помню, как навещал Битова в Москве и Петербурге. Особенно когда он ложился на профилактику в одну из питерских больниц. Или заезжал к нему домой на Красносельскую. Я никогда не заводил с ним каких-то разговоров о литературе, просто любил его слушать. Потому что если он начинал о чем-то говорить, надо было просто молчать и за ним записывать. Получались замечательные эссе, причем с какими-то отступлениями, уходящими в символику цифр, и прочими неожиданными ассоциациями.
Литературная обработка текста Дарьи Ефремовой.
Кристина Зейтунян-БелоусПариж, ФранцияБуква отсутствует
© К. Зейтунян-Белоус
С Андреем Битовым я познакомилась в начале 90-х, когда он приезжал в Париж на Книжный салон вместе с другими российскими писателями. В то время я подрабатывала устным переводчиком на литературных встречах. В 1995 году издательство «Албин Мишель» заказало мне перевод «Оглашенных». В третьей повести романа, «Ожидание обезьян», есть игра на букву О, связанная с Ожиданием и с Обезьянами. Но на французском «Ожидание обезьян» − это «Attente des singes». Буква О вообще отсутствует. Что же делать? Андрей Георгиевич мне сказал: «Сами напишите что-нибудь, если не получится, можно это просто убрать». Окрыленная оказанным мне доверием, я взялась за дело. Пришлось изрядно попотеть и сыграть одновременно на буквы О, А и S. Кажется, все же получился свободный перевод, а не отсебятина.
С 1997 по 2009 год я работала лектором на теплоходе, курсирующем между Москвой и Петербургом с мая до начала октября. К концу мая Битов обычно приезжал в Петербург, чтоб отпраздновать свой день рождения в родном городе, и я иногда заходила к нему в гости. Как-то летом Андрея Георгиевича пригласили на поэтический фестиваль в Комарове, и он захватил меня с собой. Так я смогла побывать на могиле Ахматовой, чей «Реквием» я переводила на французский. Мы вернулись очень поздно, мосты уже развели. Битов предложил переночевать у него и предоставил мне комнату, которая была плотно заселена комарами… Я всю ночь за ними охотилась, а они охотились за мной. Комары одержали победу. Утром я явилась на завтрак с опухшей физиономией. Андрей Георгиевич очень удивился: его комары вообще не трогали — видно, они считали его несъедобным, а он их не замечал…
В 2007 году Битов предложил устроить выставку моих рисунков в редакции журнала «Звезда» и напечатать мои стихи в журнале. выставка, вскоре состоялась. Стихи, правда, так и не напечатали. В течение лета я нарисовала два портрета Битова. По-моему, первый более удачный, но Андрею Георгиевичу больше понравился второй, который в три четверти.
Я как-то пришла в гости к Андрею Георгиевичу на его московскую квартиру, и он угостил меня чаем (сам он пил виски и крепкий кофе). Я обратила внимание на чашку: очень красивая чашка с диковинными рыбками и их описанием на французском языке. Андрей Георгиевич тут же воскликнул: «Дарю!» Чашку эту я храню до сих пор.
Константин КомаровЕкатеринбургВечные пацаны
© К. Комаров
Мне бы хотелось сказать об Андрее Битове.
Это не эссе, не воспоминания, не — боже упаси — некролог.
Мне просто хочется сказать.
И я говорю.
В городе Екатеринбурге был такой мощнейший прозаик по имени Анатолий Новиков.
Это был человек раблезианского охвата жизни — он пил, ударял и охмурял все, что движется. И неподвижное тоже.
Даже если он этого и не делал, говорил он об этом так — что делал. Это было достоверно.
При всем при этом он был человеком платоновского (и Платона и Андрея Платонова) осмысления жизни.
Он жил на Юго-Западе. Иногда (надо бы чаще, да, Костя, надо бы!) я приезжал к нему обсудить ситуацию.
Ситуация обсуждалась, но неизменно выливалась в истории типа «как я охмурил дочку Берии». Зная военную биографию Толи и видя его молодые фотки, я понимал, что он не только дочку, но и всю семью Берии и самого Берию мог бы при желании охмурить.
Такой был человек.
Когда-то, в замшелом советском прошлом, он тусил в Токсове и строил там дачу Битову.
Они разговорились и нашли общий язык. И Битов, который не был особо щедр на предисловия, написал таковое к книжке Новикова, ибо она того стоила.
Толя ушел в июне этого года.
Андрей в декабре.
Символизм…
Но именно Толя дал мне телефон Битова. И когда я — простой, пьяный, нищий, относительно молодой русский поэт, выпив для храбрости, дрожащими руками набирал телефон Битова на Ярославском вокзале — я и знать не знал…
Но Битов ответил: «Я слышал про тебя, заходи».
И я зашел.
Так получилось, что на мне тогда были вусмерть убитые кроссовки, из которых уже показывались носки, поэтому первое, что я от ошеломления и оторопи сказал Андрею Георгиевичу, было: «Извините, а где тут у вас обувку прикупить?» Битов знал где и подсказал.
Дальше было примерно десять дней, наполненных Пушкиным и Мандельштамом.
Примерно десять дней радости и большого везения.
Десять дней моих ошибок и неуклюжестей.
И десять дней огромного, нечеловеческого ПАЦАНСТВА.
Передо мной сидел 76-летний Андрей Битов.
Но я видел 16-летнего Пушкина.
Потом мы ехали в одном купе в Питер и отмечали там (в Питере, а не в купе) Новый год. И Битов даже говорил, что показывал мои стихи Горбовскому и тому даже вроде глянулось.
Речь не о моих стихах. Речь о человеке, который сохранил в себе настоящего пацана — теперь уже навсегда.
Но если уж о моих стихах, то Андрей Георгиевич особо ценил этот нелегко давшийся мне текст:
Пространство сумерек кромсая,
сквозь плотную густую сталь
с небес идет дождя косая
прозрачная диагональ.
И ей навстречу — световая —
из неопределенных мест
идет диагональ другая
и образует с нею крест.
А ты гадаешь все: при чем тут —
подкожную гоняя ртуть —
не те, кто ими перечеркнут,
а Тот, Кого не зачеркнуть.
И засыпаешь ненароком,
размалывая все мосты,
а тело чует за порогом
уже нездешние кресты.
Мне негде было тогда остановиться в Москве и я жил у Битова.
Однажды мы засиделись, и в районе пяти утра он мне сказал: «Если ты меня завтра разбудишь — я тебя убью». А он умел быть убедителен. Но и я своим привычкам сибаритским не изменял и проспал до часа дня.
Пошел на кухню — скурил пачку сигарет.
Битов спит.
Вымыл посуду всю (а ее много было немытой).
Битов спит.
Сварил пельмени (как мог).
Битов спит.
Прочел все книги Битова (Империя!), которые лежали на кухне.
Битов спит.
И тут закралась мысль: выпили вчера немало, человек немолодой, повсюду мои отпечатки, вокруг холодная и чужая Москва.
Стало не по себе.
И именно в этот момент (часов в девять вечера) вышел Андрей Георгиевич, сладко потянулся и прохрипел: «Ох и хорошо же я выспался!»
Иногда он пытался ударить меня тростью (но — любя).
А однажды, когда мы пошли в Москву и вышли случайно не на той станции метро (а время было для Екатеринбурга курортное, но для Москвы — морозное), по моей вине, он явно хотел меня убить. Но не убил. А я — не зная, куда себя от стыда девать, — не нашел ничего лучше, чем спросить: «Андрей Георгиевич, а как вы с Бродским общались?» − «Нормально, мля, общались…» — ответил АГ и так это сынтонировал, что больше я ни о чем не спрашивал.
Все это я пишу только затем, чтобы засвидетельствовать, что мне незаслуженно (и это не кокетство, а констатация) повезло соприкоснуться с чем-то, что больше меня значительно. С большой Русской Литературой. С Пушкиным, Чеховым и Толстым в одном лице, если хотите.
И я бесконечно благодарен этому опыту.
И этим опытом я обязан Анатолию Новикову.
Они ушли в один год.
И без них обоих я уже никак не могу быть собой.
Дальше будет дальше.
Андрей Битов.
Анатолий Новиков.
Такова моя кратенькая рецепция.