— Вот как, — улыбнулся Битов. — Боюсь, у меня мало таких читателей.
Слово за слово, я не удержался и сказал, что скоро в «Литературной Армении» появится моя статейка по поводу «Уроков». Битов вырвал листок из блокнота и написал свой адрес: «Пришлите, когда журнал выйдет». Выяснилось, что через день он улетает, а завтра с утра его куда-то везут. Мы попрощались. Журнал увидел свет, я послал ему и на диво быстро получил открытку: так, мол, и так, бандероль благополучно дошла, спасибо. Про статейку ни звука.
Спустя полгода или побольше неожиданно приходит от Битова письмецо. Я скитался тогда по общежитиям и съемным углам и в охотку следовал наставлению Пастернака: не надо заводить архива. Короче, письмо запропало, как и еще два, кажется, битовских послания. Речь в нем шла об отдельном издании «Уроков Армении» в Ереване. Уже не помню, сдал ли к тому времени Битов рукопись в издательство или ждал некоего сигнала, чтобы переправить ее. Мне надлежало навести справки, что я и сделал. Отписав, как и почему, заодно поведал про заварушку в редакции. Дело в том, что весь так называемый творческий ее состав увлеченно конфликтовал с главным редактором. Нашими перипетиями растерянно занимался секретариат СП Армении, не принимая ту или другую сторону. Мы подали заявление и покинули редакцию. Минуло полгода с хорошим гаком, и секретариат наконец-то разродился. Главного принудили уйти по собственному желанию, а нам сказали: возвращайтесь. Остальное в письме Битова не требует разъяснений. Кроме обещания прислать для журнала дополнения к «Урокам». Должно быть, я запамятовал о еще одном своем письме — с просьбой.
Дорогой Жора!
Значит, Вы вернулись в Лит. Армению? Я обязательно пришлю Вам дополнения к Урокам, но я все еще не занялся ими. Впрочем, очень скоро это может быть. Пока посылаю Вам одну новеллу, которую мне пришлось срочно изготовить из дополнений для издания в Молодой гвардии. Но Вам, конечно, это будет поздно. Книжка выйдет, если все будет, как идет, уже в мае. Тогда у меня к Вам просьба предложить ее в Гракан терт[7]— может, они успеют. Или — на Радио (я случайно познакомился в Москве с директором Дома радио и обещал ее ему). Извините, что нагружаю Вас, но в Ереване никто не выполняет поручений по-европейски. А Агарцин[8]и что еще набежит — за мной и для Вас.
Еще у меня к Вам покорная просьба: свяжитесь, пожалуйста, с Майей Кузанян[9](если, конечно, это Вам удобно). Уж больно глухое молчание по поводу отдельного издания Уроков в Айястане, о котором я хлопотал в ноябре. Ведь я выслал основу рукописи для плана и договора к Новому году — однако никаких вестей. Собственно, реальность моих отношений с Айястаном есть реальность моих дополнений к Урокам; нужен повод вернуться, нужен повод взяться.
И черкните мне об этом.
Буду очень благодарен за эту услугу.
Эта часть письма набрана на пишущей машинке. Подпись, дата и приписка, как и все последующие письма, выполнены от руки.
Отвечал ли я Вам про статью?
Еще раз подтверждаю, что она пока лучшая, наиболее о том, о чем Уроки, ничем не вызвавшая во мне сопротивления или протеста, т. е. за статью Вашу — еще раз Вам спасибо.
Книга, которая должна была вот-вот увидеть свет в «Молодой гвардии», — сборник повестей «Образ жизни». А вот о какой новелле идет речь и была ли она тогда напечатана по-армянски и передана в эфир… прошло без малого полвека, не помню. Что поручение Битова, простенькое, легче легкого, я тотчас исполнил, в этом не сомневаюсь. А прочее надо проверять. И учесть обстоятельство, в те поры существенное. Битов был еще молод, лаврами и наградами не увенчан, и репутация его, уже сложившаяся в русских литературных, отчасти и читательских кругах, первым долгом столичных, эта репутация покуда не дошла до наших краев. А главный за него ходатай Грант Матевосян, сегодня безоговорочный классик, административного веса не имел. Так что могли перевести, напечатать и передать, а могли ведь и полениться. Недаром «Уроки Армении» столько времени мурыжили в ереванском издательстве. Книга появилась только в 1978 году; семь лет потребовалось, чтобы напечатать-выпустить повесть объемом 180 страниц малого формата.
Что до фразы про мою статейку… Он известный писатель, ты мальчишка. Но писатель держался с мальчишкой на равной ноге, как литератор с литератором. Армянская его книга породила шквал откликов, а Битов счел уместным незаслуженно тебе польстить: лучшая, не вызвала сопротивления или протеста… Ты все понимаешь, и среди прочего — что критику не должно гладить автора разбираемой вещи по шерстке; коль скоро писатель внутренне сопротивляется, просматривая рецензию на себя, либо даже протестует, это вовсе не говорит о предвзятости либо бесталанности критика. Ты понимаешь, ан тебе приятно. Должно быть, ему тоже было приятно прочесть о себе: великолепный, безукоризненный стилист… психолог, улавливающий малейшие повороты мысли… Ну, слаб человек. А ведь если вдуматься, то Достоевский стилист небезукоризненный, и Толстой тоже, и — страшно молвить — Иван Бунин. А Битов, утверждаешь ты, всех их превзошел. Одно слово, мальчишка.
Спустя года полтора — в этот промежуток Битов однажды наведался в Ереван, и мы мельком обменялись несколькими фразами — мне пришла бандероль: он прислал для журнала новеллу «Воспоминание об Агарцине», которая, как он пояснил, предназначена для нового издания «Уроков». Агарцин — изумительный монастырский комплекс севернее Севана, по дороге в Дилижан, одиноко, как отшельник, затерянный в горных лесах. Мы сразу же поставили «Воспоминание» в номер. Пока суд да дело, пришло письмо.
Здравствуйте, Жора!
Пользуясь случаем, посылаю Вам привет. Это был редкий и счастливый случай — не бегать, не хныкать, не интриговать — и получить неведомый перевод и журнал. Я был тронут до глубины души. Однако главным достоинством этого номера[10]я вынужден считать не себя, а Вашу статью. Пропагандирую ее среди почитателей Мандельштама.
Этот текст «Уроков» — наиболее полный (с 69 года удалось расширить текст почти на 2 а<вторских> л<иста>). Остается напечатать менее листа, и текст станет академическим.
Кроме того, сюда вошла и моя «измена» — очерки о грузинском кино. Я отметаю все глупые разговоры о перебежчестве так же, как и сравнение текстов по качеству и силе. Они — разные и о разном. У них разные задачи, цели, средства и назначения. «Агарцин» — переезд[11]. Я считаю «Уроки Армении» и «Трех грузин» книгой в книге (от возможности переиздать «Колесо» я не мог отказаться сам — поэтому пропала отчетливость именно этой пары).
Если Вам это почему-либо не претит, поинтересуйтесь, пожалуйста, у Майи Кузанян, передав ей мой сердечный привет, окончательно ли пропала идея издания «Уроков» отдельной книгой в «Айястане». Пока выходило это издание, я прекратил многолетние хлопоты в этом направлении.
Желаю Вам успехов и радости —
Судя по всему, в далекую от регулярности нашу переписку вклинилось по меньшей мере еще одно битовское письмо. За давностью лет не вспомню, о каком издании вел речь Андрей Георгиевич. Мне-то казалось, между «Образом жизни» (1972) и «Семью путешествиями» (1976) он ничего не выпускал. Где бишь его армянская и грузинская вещи составили «книгу в книге», а текст «Уроков» пополнился? Надо бы заглянуть в подробную библиографию; оставим это будущим биографам.
Что до моей статьи, то Битов имел в виду «Солнечные часы поэзии (Армянская тема в творчестве О. Мандельштама»). Статья на тогдашнем безрыбье, царившем вокруг наследия поэта, получила некоторую известность и произвела местного значения скандал. Я среди прочего привел два прежде не публиковавшихся в СССР стихотворения О.М. плюс два-три фрагмента, вдобавок с пиететом процитировал его вдову, Надежду Яковлевну, которая эту статью благословила и чье имя после двух ее мемуарных томов, изданных на Западе, было в нашей стране под запретом (о чем я грешным делом и понятия не имел, хотя следовало бы догадаться). Из Москвы пожаловала главлитовская[12] комиссия, меня под идиотским предлогом изгнали со службы, далее в том же духе. Битов этого, понятно, не знал. Ему сообщил кто-то позже.
Обращу внимание на реплику про «глупые разговоры». Видимо, таковые велись и до него доходили: вот, мол, изменил Армении с грузинами. Отголоски этого вздора звучали и десятилетие спустя в вопросах, которые Битову задавали на встречах с читателями в Ереване.
Вскоре пришло новое письмо — на бланке «цветного художественного фильма „Золотой шлем“» и киностудии им М. Горького:
1 марта 1975 г.
Дорогой Жора!
Недостающие главы «Уроков» я Вам обязательно пришлю, но не сразу. Они были настолько обречены, что и не перепечатывались и теперь сохранились в одном экз<емпляре>. Но я обязательно это сделаю, как только немного освобожусь от дел, чрезвычайно сейчас столпившихся. У меня была даже мысль (меня тяготит архив): отдать кому-н<и>б<удь> в Армении оригинал «Уроков» — м<ожет> б<ыть>, он Вам будет любопытен?
Спасибо Вам за хлопоты в издательстве. Кому и как мне следует о себе напомнить? — подскажите (Ирине Карумян[13]— я с ней не знаком). На 76-й год у меня столпилось уже две 2 книги, не знаю, какая какую выпрет. Так что, во всех случаях, 77-й для отдельного издания наиболее подходит (может, выдать их под эгидой 60-летия?[14]). У них, если не затерялась, должна быть расклейка «Уроков», которую можно считать сданной рукописью. Если дойдет до дела, я заменю новой (более полной) расклейкой.