е очень просто — он умеет писать».
Сама церемония прошла для меня как в тумане. Кружение новых незнакомых лиц, какие-то поздравления, порой не очень искренние, большой букет, который нужно было куда-то пристроить. Сам Андрей Георгиевич, который ловко тренировал меня в испытании широкой гаммы чувств, когда быстро проходил мимо, отводя глаза, каждый раз, когда я набирал в грудь воздуха, чтобы поздороваться. А потом радостно говорил обо мне на пресс-конференции. Хорошо запомнился лишь момент, когда охрана не пропускала в музей человека в очках, который пытался пронести несколько пачек книг. «Вас нет в списках», − говорили они ему, отталкивая от двери ладонями. Как оказалось, это был спонсор премии Александр Жуков.
Несколько дней после прошли в легком бреду. Я жил в огромном номере гостиницы «Пекин», который тоже оплачивала премия. Номер был настолько большим, что там легко поместились несколько молодых писателей — Дима Горчев, Ира Мамаева и Захар Прилепин, которых я позвал туда, чтобы праздновать. Обедать мы ходили по очереди по моей карточке, остальное в больших количествах приносилось из частых и непродолжительных вылазок в город. Это было радостное время, когда казалось, что в литературе все — друзья, а слова Битова, что премии должны даваться только за тексты, были важными и единственно возможными.
Вдохновленный своей новой красотой, я начал бурную окололитературную деятельность в Петрозаводске. Вместе с нашим карельским мэтром, поэтом Маратом Тарасовым удалось заручиться моральной и материальной поддержкой ректора университета Виктора Николаевича Васильева и директора кондопожского бумкомбината Виталия Александровича Федермейссера, который сам писал неплохие стихи. Так организовались литературные «Университетские встречи», которые продолжались около семи лет. За это время удалось пригласить в Карелию с выступлениями лучших писателей России. Просто перечислю имена: Фазиль Искандер, Владимир Маканин, Евгений Евтушенко, Александр Кушнер, Олег Чухонцев, Римма Казакова, Игорь Шайтанов, Андрей Волос, Павел Басинский, Алексей Варламов. Общение с этими могучими стариками и мужчинами среднего возраста было радостным, интересным, полезным. Полные залы восторженных читателей собирались в Петрозаводске и Кондопоге.
Одним из первых мы пригласили Андрея Битова. Он приехал вместе с Катей Варкан, писательницей и куратором Новой Пушкинской премии. Сразу начал радовать своими парадоксальными шутками, свободой поведения, мудростью выступлений. На официальный прием у главы Республики Битов пришел в мятом парусиновом пиджачке и художественно выделялся среди галстуков и строгих костюмов. Я сразу завел себе такой же пиджачок. На выступлении в университете заворожил студентов и преподавателей извилистым, словно у вальдшнепа, полетом мысли, не допускающим даже возможности встречного выстрела. После, за ужином, сказал хорошо возбужденному и витающему в эмпиреях Марату Тарасову: «Мы писали, мы писали, наши пальчики устали…» И тот сразу вспомнил, что забыл передать ему конверт с гонораром. А потом, когда мы заехали в деревню, где я начинал строить свой дом, подарил совершенно случайно оказавшуюся у него книжку «Дачная местность». Автограф написал такой: «Дмитрию Новикову от молодого (26 лет) автора в тему…»
Последним пунктом визита был Валаам. Мы пришли туда утром на «комете», сходили в храм, погуляли по острову. На обед нас пригласил главный трапезничий монастыря отец Мефодий. Родом он был из Черногории, по-русски говорил очень хорошо, но шепотом несколько раз переспросил меня, в чем значение и величие Битова для русской литературы. Прием был очень скромный — коньяк, вино, сухофрукты. Дежурные вопросы и улыбки. Андрей Георгиевич посмотрел на все это и говорит:
— А можно я прочитаю свое стихотворение про Сретение?
— Конечно, Андрей Георгиевич, — милостиво разрешил отец Мефодий.
Битов поднялся и прочитал.
Отец Мефодий очень возбудился:
— Друзья, сейчас вы полчасика погуляете, а мы накроем столы. Будем общаться, обедать, выпивать, спорить! Мы обязательно должны продолжить общение!
— Но у нас обратная «комета» через полчаса, — Битов поглядел хитро.
— Ничего, у нас для вас есть патриарший катер!!!
Мы летели на катере над вечерней летней Ладогой. Все молчали. Каждый думал о своем, а может быть об общем — такая уж вокруг царила красота белой северной ночи. Один лишь я, отягощенный мечтами о написании романа, корыстно размышлял над вырванным у Битова ответом на вопрос, как он перешел от рассказов к роману. «А никак, — ответил Андрей Георгиевич, — просто стал длиннее писать».
Сейчас, когда его уже нет, задумаешься иногда, где, у кого найти так необходимые современной литературе битовские качества — свободу и честь? И не находишь порой. И отчаиваешься. А потом додумаешься до того, что и не нужно ни у кого искать. Потому что сам Битов никуда не уходил…
Владмир НузовНью-Джерси, СШАПоследний день рождения
© В. Нузов
Он родился в Ленинграде, в приснопамятном 37-м году. Успел пожить в осажденном городе, был блокадником. Окончил Горный институт, но первые опубликованные рассказы привлекли внимание известной ленинградской писательницы Веры Федоровны Пановой. Высшие литературные курсы в Москве сделали его одним из многих советских людей, метавшихся между двумя столицами.
…Никто так точно не описал моей первой несчастной влюбленности, как он.
Это были его «Дни человека». Потом я прочитал едва ли не все, что он написал: «Пушкинский дом», «Уроки Армении», «Улетающий Монахов», «Семь путешествий»… Ставлю многоточие, потому что любой его текст − кладезь мудрости, пример высочайшей требовательности к себе как писателю. Не побоюсь громких слов, назвав его классиком современной русской литературы… О многом говорит присужденная ему в девяностые годы ушедшего века Пушкинская премия…
Помню, как пригласил его на литературное объединение «Магистраль», руководимое поэтом Григорием Михайловичем Левиным. На следующем после визита Андрея занятии Григорий Михайлович сказал: «Со временем на этом здании (то был, к слову сказать, ЦДКЖ — Центральный дом культуры железнодорожников) будет висеть мемориальная доска в честь Андрея Георгиевича Битова». Дай-то Бог!
Андрей был настоящий ленинградец: мягкий, обходительный, интеллигентнейший человек. Он гордился тем, что родился в день основания родного города.
Последний раз я слышал его прекрасный голос в мае сего года, когда по телефону поздравил его с днем рождения. Увы, тот день рождения оказался последним…
А познакомились мы в Москве, в ЦДЛ. Познакомил нас Василий Павлович Аксенов, мы стояли уже втроем, Андрей что-то увлеченно рассказывал собеседнику.
— Не может быть! — усомнился в чем-то Аксенов. Андрей завел большой палец правой руки за передние зубы и поклялся:
— Гад буду!
Произнес он, конечно, совсем другое слово, которое я привести здесь не могу… Наверное, продолжению нашего знакомства во многом способствовало то, что в Москве мы были едва ли не соседями: Андрей жил у метро «Беляево», я — на «Академической».
Потом Андрей получил небольшую квартиру у метро «Красносельская», на Краснопрудной улице. Я немного помог ему при переезде: тянул телефонный провод из одной комнаты в другую. Чуть позднее в эту квартиру из Ленинграда переехала мама Андрея − Ольга Алексеевна.
Захожу как-то к нему, он лежит на диване, что-то читает. В ответ на мой вопрос: «Что читаешь, Андрей?» — последовал ответ: «Александра Сергеевича».
Было бы банальностью сказать, что Пушкин был любимым писателем Андрея. Это ясно и так: самый знаменитый его роман назывался «Пушкинский дом», а толстенный том произведений Пушкина с предисловием Битова носит название «Предположение жить». Едва ли не все пушкиноведы в один голос твердили, что Пушкин-де к концу 1836 года исписался, посему исподволь искал смерти. Андрей восстал против всех специалистов по Пушкину и назвал том его избранного, повторюсь,
«Предположение жить».
Что еще запомнилось из общения с ним? Идем мы как-то по Профсоюзной улице, направляясь к станции метро «Академическая», говорим о том о сем. Вдруг Андрей начинает читать стихи:
Вот уже кончается дорога,
с каждым днем все тоньше жизни нить.
Легкой жизни я просил у Бога.
Легкой смерти надо бы просить.
Я не знал этого четверостишия, спросил Андрея об авторе.
— Иван Тхоржевский, — был его ответ.
Как-то в Нью-Йорк приехал Андрей Вознесенский, я брал у него интервью.
Вопрос — ответ, вопрос — ответ, обычное дело. По окончании интервью Андрей вдруг спрашивает меня:
— Ты взял много интервью. Кто из собеседников показался тебе самым умным?
— Андрей Битов, — не задумываясь, выпалил я.
— А я как же? — по-детски наивно спрашивает Вознесенский.
И я весьма неуклюже начинаю выруливать из своей бестолковой бестактности… Да так, мне помнится, как следует и не вырулил…
Тексты Андрея можно разобрать на цитаты. Навскидку приведу одну из них:
«Армия − шанс провинциала».
Будучи великолепным стилистом, прозаиком, он иногда говорил о себе: «Я пишу про заек!»
И добился того, чтобы в Пушкинских Горах был поставлен памятник зайцу, перебежавшему дорогу Пушкину, когда Александр Сергеевич собрался из Михайловского в Петербург, чтобы стать на Сенатской площади в ряды мятежников-декабристов.
И по его же идее в северной столице был поставлен памятник… Чижику-Пыжику.
Валерий ПоповСанкт-ПетербургНа разрыв аорты
© В. Попов
Андрея Битова я видел в предпоследний раз в январе 2016-го на парижском Книжном салоне. Он был явно измотан физически, но дух его был, как прежде, неукротим. В любом дуэте, и даже трио, и даже в квартете он непременно становился в конце концов не только главным, а просто — единственным, яростно «изничтожая» соперников. Можно вспомнить самое многолюдное и бурное действо — круглый стол «Контуры будущего». В соперниках Битова были неслабые «бойцы», ярко зарекомендовавшие себя до этого: известный швейцарский журналист Ги Меттан и французский писатель и политик, бывший депутат, Жан Блю. Жан Блю назвал себя «советником Кремля» и рассказал о своей книге «Путин», переведенной на русский язык.