– У него есть такая работа, «Турчанка», если не ошиба… – подал голос Вадим, но Милица сразу на него цыкнула.
– В письме говорится, что заказчице идея очень понравилась и она немедленно распорядилась натащить в его мастерскую целый воз всякого восточного барахла. Из чего он, дескать, выбрал кальян тонкой работы, пару подушек с затейливым рисунком и что-то еще…
– Чувствую себя как на лекции в Пушкинском, – не унимался Вадим, привыкший больше говорить, чем слушать.
– Да хватит вам, – строго остановила его Милица. – Не хотите – не верьте. А мне лично очень интересно.
– Но помилуйте, господа, нельзя же быть такими наивными… – протянул Некрасов.
– Позвольте, я все-таки закончу. Главное, он упоминает в письме об одной детали, и ее трудно с чем-то перепутать: дама, оформив себя согласно их концепции, несколько переборщила. И художнику стоило большого труда заставить ее отказаться от лишней атрибутики. Единственное, по его словам, с чем она ни за какие коврижки не хотела расстаться, – это смарагдовое ожерелье в виде переплетающихся змеек.
– Боже мой, так вот же оно, – воскликнул кто-то из присутствующих. Собравшиеся загудели.
– Столпились все в спальне, чего в саду не сидится. – С этими словами в комнату вошла Сима, но ее перебили.
– Послушайте! Так если это и вправду Брюллов, значит, его можно продать и разбогатеть! – сказала Милица.
– Очень даже возможно.
– А сколько картина может стоить?
– До фига! – воскликнул Вадим.
– Сейчас сказать сложно, – осторожно ответил Павел.
– Ну хотя бы приблизительно. – настаивала Лиза.
– Сначала надо сделать экспертизу. Получить, как говорится, атрибуцию, – теперь Вадим счел возможным дать разъяснения. – Этим занимаются или в Третьяковке или в мастерской Грабаря.
– Ну а все-таки, – не унималась Лиза.
– Рискну предположить, что речь идет о сотнях тысяч долларов, хотя цен я не знаю. Вполне вероятно, что сумма может превысить и миллион, – подумав, ответил Павел.
В комнате воцарилась тишина. На улице залаяла собака. Где-то далеко застучали колеса электрички.
– Да-а-а, Лизок. Вот так тетка! – протянул Леонид. – А помнишь, как мы ее в детстве боялись!
– Лизка, так это же здорово! Целое состояние, подумать только, ты теперь станешь богатой невестой, – взвизгнула Милка.
– Однако нигилизм Вадима в определенном смысле оправдан. Атрибуцией, о которой он упомянул, вопрос не исчерпывается. Это далеко не все. Когда речь идет о художнике такого масштаба, заявленное произведение должно иметь обстоятельнейший «провенанс» – как, когда, у кого, при каких обстоятельствах картина была куплена, кто был ее владельцем раньше. Это в своем роде биография от дня создания и до настоящего момента. Вы, Лиза, упомянули, что ваш дедушка купил ее вместе с домом. Правильно?
– Да. Еще до войны. Если не ошибаюсь, в 39-м году.
– Это уже хорошо. То есть более шестидесяти лет картина находилась в одних руках и владельца не меняла.
И тут поднялась невообразимая кутерьма. Все заговорили одновременно. Ленька приволок из кухни бокалы и шампанское. Пришла кошка Марта. Любиш запел что-то заздравное сербское. Сима сообщила, что будет немедленно звонить Ольге Васильевне, а то ее дочь с гостями, чего доброго, всю обстановку из дома распродаст. «Николай II» предложил тост, который никто не услышал. Даже Павел, сохранявший прежде серьезность, разулыбался. В Лизиной голове поднялся невообразимый ураган, мысли носились одна за другой, вернее не мысли, а какие-то обрывки-недодумыши. Ей никак не удавалось сосредоточиться. Она даже испугалась, что в суматохе забудет сделать что-то очень и очень важное.
17. СуетаВалентиновка, август 20… г., китайская тушь/бумага
С утра накрапывал дождь. Сад дышал свежестью. Лужайки вокруг дома пестрели яблоками. Под окном орал соседский кот, давнишний Мартин ухажер.
Милица, всегда суровая с утра, засобиралась первая и, затолкав в машину еще мутного Любиша, уехала. «Николай II», спавший на втором этаже, признаков жизни пока не подавал. Павел пил кофе и тревожно поглядывал на часы.
– Я надеюсь, вы-то хоть не собираетесь сейчас уезжать? – прервав молчание, спросила Лиза.
– Мы вроде бы перешли на «ты»?
– Ой, да, прости, – ей сразу вспомнились вчерашние ночные бдения с танцами и шампанским на брудершафт. – Просто у меня в голове полная каша. Вам-то что, вы все разъедетесь… а я? Что же мне теперь с этим делать? Куда бежать? И вообще, хорошо это или не очень?
– Да, конечно, хорошо.
– А что мне делать?
– Это зависит от тебя, как сама решишь – оставлять картину или продавать.
– Наверное, продавать… деньжищи-то сумасшедшие, если все действительно так, как ты говоришь…
– Тогда кое в чем я тебе помогу, – улыбнувшись, ответил Павел. – Если ты, конечно, хочешь.
– Ну вот к чему эти «если», одни сплошные «если ты хочешь», «если ты не будешь возражать». Павел! Я хочу и не возражаю! Это же очевидно!
– Тогда давай так, – помолчав, ответил Павел. – Дело это непростое и небыстрое. Может занять несколько месяцев. Вчера я, признаться, совершил большую ошибку. Сам не понимаю, что меня так понесло.
– Ты о чем?
– Напрасно я при всех… о портрете, вот о чем.
– Но так ведь все свои….
– Это понятно… ладно, Лизонька, давай тогда так. Ты сейчас ничего сама не предпринимай, не волнуйся и не суетись. Завтра или послезавтра я приеду сюда с фотографом. Так надо. Повезет – привезу еще и моего институтского учителя, Николая Ефремовича Липатова. Он прекрасно знает старую русскую школу, а уж Брюллова – как свои пять пальцев. Можешь быть абсолютно уверена, он плохого не посоветует. Это для начала. Тут главное не торопиться – хорошее дело должно отлежаться. И вот еще что, Лизонька, будем учиться на моих ошибках, в том смысле, что не надо сейчас болтать лишнего про Брюллова. А то поднимется шумиха. Это тоже главное! Повремени пока с… впрочем, я, наверное, рискую показаться тебе занудой…
– Ах, ты опять! – воскликнула Лизавета и даже вскочила со стула. – Единственное, чем ты рискуешь… хотя это не важно… не буду говорить.
Присев на место, она почувствовала на своей руке ладонь Павла. Большую, горячую и надежную. Посмотрев на него, Лиза продолжила:
– Слушай, Павел, у меня нет никаких знакомых в этой сфере, ни у меня, ни у мамы, и нам на самом деле нужна твоя помощь. Примем ее с удовольствием и благодарностью, без всяких оговорок и «если», – тихо произнесла Лиза. Взглянув на него, она накрыла его ладонь своей. – Мне правда самой не справиться. Я в этом мало что понимаю. Надеюсь только, что тетка наша попадет в хорошие руки, чтоб ее там не обижали, любили.
Павел кивнул и задумался.
Сказанное произвело на него впечатление. Слышно было, как за окном падают яблоки. Звякнула калитка, из магазина вернулась Сима.
– Чуть не забыл, – очнулся копиист, – все, что от тебя сейчас требуется, – это найти хоть какие-нибудь документы, подтверждающие, что картина является вашей собственностью, твоей, твоих родителей. Любые, Лизонька, какие найдешь. Понимаешь? И еще. Поговори со своей мамой. Нужны имя, фамилия прежней владелицы и желательно сведения о ней. Кто такая, откуда приехала, любой, пусть даже самый пустячный фактик в этом деле может оказаться очень важным.
– Понятно, я попробую, хотя с документами в нашей семье напряженка. Как бы сразу не срезаться на первом задании. Теряются они у нас, вот незадача. Да, и еще, если наша картина действительно такая ценная, то твои хлопоты, разумеется, будут оплачены…
– Лиза, я тебя понял, но дальше не продолжай. Давай не будем говорить о деньгах. Знаешь, не лишай меня возможности прикоснуться к истории. Просто так, бескорыстно. Любой другой на моем месте, ну хоть что-то понимающий, отдал бы несколько лет жизни за такой шанс. А сейчас, к величайшему моему сожалению, я должен ехать. Заказчик ждать не станет. Вот только… может, мне и Вадима с собой прихватить?
– Пожалуй, это будет… – Лиза заговорщицки посмотрела на Павла и перешла на шепот, – правильно.
«Не суетиться, не болтать лишнего, сосредоточиться, искать документы, – несколько раз повторила про себя Лиза после отъезда последнего гостя, пытаясь унять охватившее ее беспокойство. – Все будет хорошо. Несколько дней проведу на даче с Симой. А там посмотрим. Тем более скоро приедет мама. Главное – сосредоточиться».
Но как тут можно сосредоточиться, если жизнь превратилась в приключенческое кино, а голова – в кипящий котел! И как можно усидеть на месте, когда нестерпимо хочется с кем-нибудь поделиться.
Как ни гнала она от себя мысли про грядущие миллионы, а они все лезли и лезли в голову. И вот она уже где-то на Мадейре в соломенной шляпе бредет по песчаному пляжу. Дочь Василиса осваивает виндсерфинг, мама, сидя в шезлонге, ведет с компаньонкой беседу о пользе витаминной терапии. И если это будет на Мадейре, то, возможно, Лизе удастся отыскать дом, где когда-то жила та женщина, Элена Гомэш, с их портрета… Или нет, не так! Лучше сидеть где-нибудь на палубе океанского лайнера втроем. Ветер, волны, солнце. Стюард в белом кителе и перчатках приносит ей коктейль… а с капитанского мостика доносится приятный мужской голос: «Лизавета Дмитриевна, хватит накачиваться коктейлями, идите искать документы!»
Но бредовые мечты, бог бы с ними, их можно задушить в зародыше, сменялись чувством тянущей вязкой тревоги, которая накатывала внезапно и обдавала ее холодом. Тогда Лизе казалось, что в связи с картиной, резко подскочившей в цене, обязательно случится что-то недоброе, плохое, и лучше бы, как на компьютере, нажать несколько раз CTRL+Z и отмотать события назад. Нет, тогда отмотается и копиист. Лучше остановиться где-нибудь… Лиза путалась, шла в Симину комнату и подолгу смотрела на портрет.
Дама, с комфортом восседавшая в подушках, в свою очередь тоже смотрела на Лизу. Казалось, она даже несколько приосанилась, взгляд как будто стал более уверенным и загадочным. «Ах, вот, оказывается, ты какая! – Лиза то подходила к ней вплотную, то, сделав несколько шагов назад, вглядывалась в портрет. – И не турчанка ты вовсе! Висела столько лет и молчала. Ну и дура! А теперь что с тобой делать? Надо бы тебя в какой-нибудь музей…» Так они друг с другом беседовали, Лизка просила у нее прощения за то, что скоро с ней, видимо, придется расстаться. Было жалко, потому что с самого детства, сколько помнила себя Лиза, столько помнила она и тетку в спальне над кроватью, она всегда была рядом.