Ни шофер, ни его сосед не получили даже ушиба в этой «аварии», пострадала лишь правая фара машины. Шофер развернул грузовик и поехал назад в гараж.
Борисов, человек прямой, неподкупный, искренне преданный Кирову, мог испортить второй допрос, как это уже случилось накануне в Смольном с Николаевым. Убрали Борисова, как выяснилось потом, агенты из личной охраны генсека. Выполняя ЕГО волю.
В акте медицинской экспертизы запишут, что Борисов погиб в результате автомобильной катастрофы. В 1956 году уцелевшие врачи покажут, что смерть наступила от ударов по черепу, нанесенных круглым металлическим предметом.
Потом прикончили жену Борисова. В таком деле все свидетели лишние. А вдруг ей что-нибудь известно со слов супруга?.. На всякий случай ее упрятали в психиатрическую больницу. Там и отравили[123].
Жену второго секретаря обкома Чудова, Людмилу Кузьминичну Шапошникову, старую коммунистку, как члена семьи изменника родины (ЧСИР) отправили на 8 лет в лагеря. Сидела она в специальной зоне для жен врагов народа при Томской тюрьме. В 1938 году ее вызвали на этап в Москву. Прощаясь с подругами, она сказала: «Видно, лагеря для меня мало. Мы больше не увидимся».
Ее убили вслед за мужем.
Лишь водителю грузовика, тому, что вез Борисова в Смольный, довелось пережить Сталина — случай редчайший, если учесть, что его отправили в истребительные лагеря. (Убийц Борисова благоразумно ликвидировали через пару недель.) После XX съезда шофер поведал членам ПБ о пережитом[124]. К началу XXII съезда Политбюро располагало достоверной картиной преступления в Смольном и устранения свидетелей. При желании Хрущев мог полностью изобличить главного организатора убийства Кирова.
…В тюремной больнице Николаева быстро привели в чувство. Как только он поправился, за него принялись опытные костоломы. Избиения, изнуряющий режим и немножко химии, — все, что полагается. Такому хватило бы одних угроз…
Николаев был сломлен и готов «признаться» в том, что состоял в контрреволюционном террористическом троцкистско-зиновьевском центре и действовал по заданию этого центра.
Однажды, мучимый сомнениями, он пытался разбить голову о стену камеры. Пришлось подсадить к нему сотрудника НКВД. Соседом Николаева стал Кацафа, опытный товарищ, из младших командиров. Кацафа был в форме, и может быть этот редкий ход, когда тюремное начальство сыграло с арестантом в открытую, облегчил задачу Кацафы.
Николаев скоро проникся к нему доверием и просил совета: «разоблачать» контрреволюционный центр или нет? Следователь обещал в этом случае сохранить ему жизнь. Он сказал — и начальник следственного управления подтвердил, — что ему дадут пустяшный срок, каких-нибудь три года, быстренько и с комфортом переотправят в лагерь, а там устроят в КВЧ — культурно-воспитательную часть.
Николаев колебался: а вдруг обманут?.. Потом решился.
Сталин с подручными вернулся в Москву 4 декабря. Он вызвал к себе сотрудников НКВД, занятых на центральной картотеке, и потребовал представить карточки на всех активных в прошлом оппозиционеров.
Картотетчики были тогда рядовыми сотрудниками. Ко времени XX съезда они, уже в полковничьих погонах, поведали о том, как выполняли поручение генсека.
Сталин взял лист бумаги, разделил его пополам вертикальной чертой. Левую часть озаглавил «Ленинградский террористический центр», правую — «Московский террористический центр». Затем Хозяин отобрал несколько десятков карточек и быстро заполнил колонки фамилиями.
Зиновьева вместе с Каменевым он вначале записал слева, рядом, потом зачеркнул фамилию Зиновьева и перенес ее на правую половину листа.
Этот лист сохранился в личном архиве почившего вождя. Почерковедческая экспертиза, проведенная после XX съезда партии, подтвердила: документ написан рукой Сталина.
Но вернемся в год 1934. Он ужена исходе.
Итак, следствием по делу об убийстве Кирова руководит Ежов. В ежовскую бригаду включен следователь по особо важным делам Прокуратуры СССР Лев Шейнин, которого прихватил с собой из Москвы Вышинский. Любопытные вещи рассказал ныне покойный Шейнин.
На второй день после убийства Кирова в Ленинград прибыл бывший нарком внутренних дел Белоруссии Л.М. Заковский. Сталин поставил его на место «проштрафившегося» Медведя. Заковский ранее работал в Виннице, Одессе, Минске. Сталину особенно импонировал стиль его работы. К тридцать четвертому году он успешно освоил и применял «новейшие» методы — фабрикацию дел, изощренные пытки в сочетании с щедрыми посулами и жестокими наказаниями.
«Попади ко мне в руки сам Карл Маркс, и он признается, что шпионит в пользу Бисмарка», — хвастал Заковский.
Увы, то не была пустая самореклама.
За четыре года хозяйничанья в Ленинграде Заковский снимет не один кровавый урожай, а потом Сталин прикончит его как… «английского шпиона». Это произойдет уже при новом наркоме Берии.
Через несколько дней после убийства Кирова начались аресты в среде руководителей ленинградского комсомола. В списке «Ленинградского террористического центра» одним из первых значился И.И. Котолынов. В двадцатых годах секретарь Выборгского райкома и член ЦК ВЛКСМ Иван Котолынов выступал против засилия сталинцев в комсомоле, а в тридцать четвертом участвовал в обсуждении плана публикации книг по истории ленинского комсомола. В кабинетах следователей эти собрания трансформировались в тайные сборища террористов, с… участием Николаева.
Поскольку «контрреволюционная» деятельность Котолынова «и других» началась в двадцатые годы, при Зиновьеве, Сталину было не трудно придать следствию нужное направление и смысл. А заодно пристегнуть к делу Троцкого, который якобы осуществлял «общее руководство» заговорщиками через некоего иностранного консула. От этого мифического дипломата Николаев будто бы получал деньги. Так, по крайней мере, значилось в обвинительном заключении, опубликованном 27 декабря за подписями Вышинского и Шейнина.
Одним из первых арестовали бывшего секретаря ЦК Г.Е. Евдокимова. Затем — Бакаева — он возглавлял при Зиновьеве Ленинградское ГПУ. 15 декабря взяли самого Зиновьева, вслед за ним — Каменева.
Сталин умело подготовил партию к этим полицейским акциям, доведя весь народ, с помощью газет, радио и митингов до массового припадка истерии. По его указке в первые дни декабря, в точном соответствии с новым «законом», в Ленинграде, Москве, Киеве десятками тысяч расстреливали «белогвардейцев», «троцкистов» и прочих «террористов». Их имена выискивали в протоколах давних съездов и собраний, вытягивали из посеревших уст истязаемых на допросах. «Правда» призывала «охранять жизнь вождей как знамя на поле битвы»[125].
На поле битвы, как известно, стреляют. На этом фоне арест ленинских соратников, Зиновьева и Каменева, столько лет деливших со Сталиным власть в партии, прошел гладко.
И — стреляли, стреляли, стреляли.
…Котел закипел.
Сталин приказывает подбросить дров.
Уже 22 декабря народу было дозволено отведать из газеты «Правда» сталинской стряпни: револьвер Николаева направил в сердце партии «Ленинградский троцкистско-зиновьевский центр». Но Сталину очень важно было привязать к этому делу руководителей «Московского центра» Зиновьева и Каменева — на роли вдохновителей террора. Читатели «Правды» проглотили и это блюдо, вместе с известием об аресте бывших членов ПБ и их «пособников».
Вместе со слухами, которые, надо полагать, зародились не на деревенских посиделках. Вначале пустили слух, будто Николаева по дороге в тюрьму растерзала разъяренная толпа. И «очевидцы» нашлись. Потом — будто Николаев убил Кирова… из ревности. Кого они не поделили? В такие детали авторы слухов не вдавались.
Не из тех ли самых дверных щелей выползут вскоре слухи касательно Ягоды, будто он готовился к бегству за рубеж и был схвачен на аэродроме с чемоданом золота в руках?..
Так газетный вымысел переплетался с вымыслом устным, официальная легенда прекрасно уживалась со сплетней и все вместе, сообща, исправно служили тайным замыслам генсека.
Трудно установить, когда на Руси зародился жандармский «фольклор», но то, что Сталин к расцвету этого жанра свою руку приложил, сомнению не подлежит.
Сталину очень хотелось устроить открытый судебный процесс. Но одно дело расписать коммунистов по двум «центрам», другое — выбить из них «чистосердечные признания». На это требуется время. А советский народ нетерпелив. Вот послушайте, что говорят рабочие на стихийных митингах.
«Дорогой Иосиф Виссарионович! Мы знаем, что в лице нашего Кирова ты потерял не только своего верного ученика и боевого соратника, ты потерял своего близкого и родного друга».
Это — из обращения двухсот тысяч рабочих Кировского района Сталину. Они обещают ему «зорче глядеть, повысить свою революционную бдительность, настороженность, еще крепче бороться за уничтожение под корень, до конца, последних остатков классовых врагов.
…Да здравствует мудрый вождь и учитель мирового пролетариата — наш Сталин!»[126].
Мудрый?…Топорно сработанное убийство, топорно проведенное следствие. В обвинительном заключении говорится, будто некий иностранный консул дал Николаеву пять тысяч рублей, из коих он четыре с половиной передал Котолынову. Нигде не работая с марта 1934 года, Николаев жил безбедно в трехкомнатной квартире, да еще снял дачу в Сестрорецке. И все это — на мизерную сумму в 500 рублей.
Составители Заключения уверяют публику в том, что план убийства Кирова Николаев разработал вместе с Котолыновым. Этим террористическим актом они рассчитывали поднять против партии и правительства весь советский народ…
Обвинительное заключение построено почти целиком на фантастических «признаниях» Николаева. Показания Котолынова и других «руководителей» террористического подполья отсутствуют…