Но и года не прошло, как Ворошилов провозгласил:
— Мы будем воевать малой кровью!
— Красная Армия будет бить врага на его территории!
— Летать быстрее всех, выше всех, дальше всех!
Эти обещания-лозунги оказались столь же эфемерными, как и остальные лозунги эпохи сталинщины. Привольно леталось «мессершмитам» в советском небе с первых дней войны.
В речи перед выпускниками военных и военно-морских академий 5 мая 1941 года генсек намекнул, что если война и начнется, то не ранее 1942 года. Он искренне верил, что схватил судьбу за рукав и может не торопясь закончить подготовку к ней будущей весной.
Предупреждения о близком нападении сыпались со всех сторон — точные, достоверные. И не только от Зорге и немецкого посла. Но Сталин знал, что армия не готова к войне. Значит… Гитлер подождет. Советский народ мог не беспокоиться, было же обещано:
«Ни одной пяди чужой земли мы не хотим, но и своей земли, ни одного вершка своей земли не отдадим никому»…
Задабривая Гитлера щедрыми поставками, Сталин надеялся создать запас времени.
Чем бы это еще умилостивить фюрера? И Сталин распорядился немедленно закрыть в Москве дипломатическую миссию Югославии, а заодно посольства оккупированных немцами Норвегии, Дании, Бельгии, Греции. И еще один шаг вразрез с партийными доктринами во вред государственным интересам: Сталин признал пронацистское правительство Рашида Али Гайлани в Ираке.
Затем глава правительства устроил театральное представление на Казанском вокзале. 13 апреля на родину отъезжал министр иностранных дел Японии Мацуока. Только что был заключен договор о дружбе с Японией. Сталин явился на вокзал (случай чрезвычайно редкий) и на виду у всех сердечно обнял немецкого посла графа фон Шуленбурга: «Мы должны оставаться друзьями, и вам надо все сделать для этого», — сказал на публику Сталин.
Следующая мизансцена — в духе провинциальной мелодрамы. Сталин увидел полковника Кребса, военного атташе Германии: «Мы с вами останемся друзьями при любых обстоятельствах!»
И под занавес — Мацуока в объятиях товарища Сталина. Японскому министру генсек сказал: «Мы тоже азиаты».
Воистину так.
Сталин панически боялся немецкого вторжения. И когда оно началось, закрылся дома. Политбюро делегировало к нему Молотова, он вернулся ни с чем. Тогда на квартиру пришли все малые вожди. Хозяин бледный, растерянный открыл наконец дверь и попятился… Он думал, что члены ПБ пришли его арестовать… На другой день генсек бросил Москву и скрылся на даче.
Он бежал, не объяснившись с подручными, не сказав ни слова своему народу. Пришлось выступить по радио Молотову. Он сокрушался по поводу вероломства Гитлера: «Советское правительство со всей добросовестностью выполняло все условия договора», германское правительство не могло предъявить ни одной претензии к СССР. (В узком кругу подручный № 1 обронил: «Мы этого не заслужили…») Молотов закончил призывом к народу — объединиться «вокруг нашего Великого Вождя Сталина».
В 1929 году, отвечая на приветствия по случаю пятидесятилетия, Сталин обещал народу отдать все свои силы и даже кровь — «каплю за каплей» — во имя и т. д…
Ни крови его, ни жизни война не потребовала, — всего лишь обыкновенного мужества. Но и его не оказалось.
«Великий Вождь» праздновал труса.
Лишь две недели спустя Сталин начал приходить в себя. 3 июля он выступил на радио, а 12 июля принял иностранных представителей. На совещании в Ставке он появился впервые в середине июля. А сама Ставка, ее состав во главе с беспомощным «маршалом» Тимошенко? Кроме покорности, лакейской угодливости, чем эти люди привлекли Хозяина? Кому подчинялись, что решали?
Под стать мертвой Ставке — пустозвонный Государственный комитет обороны, учрежденный 30 июля под председательством вождя-дезертира: Молотов, Ворошилов, Маленков, Берия.
Эти лица числились по ведомству ПБ. Но организовать оборону государства они были способны не более чем исполнить па де катр в «Лебедином озере»…
Началась большая война, самая губительная в истории планеты война. И что же? Хозяин ставит во главе обороны четырех человек, лишенных малейшего признака интеллекта. Тупоголовый Молотов представлял в ГКО правительство. Бывший луганский слесарь Ворошилов, давно сменивший рабочую косоворотку на мундир камер-лакея, олицетворял вооруженные силы. За присяжным писарем Маленковым, дворцовым интриганом, стоял секретариат ЦК. Замыкал квартет главарь тайной полиции Берия. Этот освоил ремесло убийцы, не утруждая себя наукой. Он представлял органы кары и сыска.
Абсолютная некомпетентность и безволие руководства в начале войны — это преступление история тоже запишет на лицевой счет Сталина.
Пока Вождь трусливо прятался от людей, Берия с Маленковым с искренним увлечением подпиливали наследное кресло под Ждановым. Они подготовили его перевод-возвращение в обреченный Ленинград. Для Андрея Жданова, фаворита Сталина, не найдется места и в обновленном составе ГКО.
А Ленинград был действительно обречен. За первые десять дней военных действий потеряно все морское побережье — до Таллина. Верховное командование сделало, казалось, все, чтобы обратить это поражение в катастрофу.
Ни ресурсов, ни резервов, ни связи… А из Москвы сыпались приказы — один другого нелепее. И если бы не героизм защитников Ленинграда, город еще в июле был бы сдан. Целый месяц держалась Лужская линия. Погибли все отряды народного ополчения. Что они могли противопоставить немецким танкам, орудиям, самолетам? Что — кроме собственных жизней?
Сталин ревниво следил за соблюдением партийной субординации и жестоко подавлял любую инициативу. Сколько дельных планов и предложений было им отвергнуто только потому, что они исходили «не от тех» людей. Узнав о том, что в Ленинграде образован Совет обороны, Сталин набросился на Жданова и Ворошилова:
— Почему без ведома генсека? Почему сами не вошли в Совет?
Август шел к концу. Немцы почти окружили Ленинград, но командование ничего не сделало для эвакуации. В город прибыла правительственная комиссия: Молотов, Маленков, Косыгин, маршалы Жигарев, Воронов, адмирал Кузнецов. Решалась судьба Ленинграда — сдавать или удерживать.
Когда иссякли последние надежды, и Сталин увидел, что и Георгий Жуков не в состоянии ничего сделать, он решил взорвать город. Не только укрепления и заводы, а весь город, с его бесценными архитектурными ансамблями. Гитлер тоже собирался стереть Петербург с лица земли[218].
Полное совпадение желаний.
Недолго продержал Сталин на Ленинградском фронте Жукова. Как только стало известно о стремительном продвижении немецких бронетанковых сил к Можайску (5 октября) Сталин отозвал Жукова в Москву и поручил ему Западный фронт. Но фронта уже не существовало. Немцы окружили четыре армии (19, 20, 24, 32) и шли на Москву, не встречая серьезного отпора. Данных оперативной разведки было предостаточно, однако Кремлевский Стратег не сумел определить направление немецкого наступления и принять ответные меры. Потом вину за этот гибельный просчет Сталин переложит на Ставку…
Москва могла пасть в любой день. Началась паника, стихийная эвакуация столицы.
Ну, а Сталин? Вождь, естественно, бежал одним из первых. Нынешние «историки» скрывают этот весьма прискорбный факт.
В 1975 году журнал «Вопросы истории» опубликовал воспоминания А. Шахурина, бывшего министра авиационной промышленности. Он описал свой визит на кремлевскую квартиру Сталина 16 октября 1941 года. Ему запомнились «справа по стене» пустые книжные шкафы. Хозяин спросил у присутствующих: «Как дела в Москве?» И когда ему обрисовали нерадостную картину паники, — транспорт встал, магазины, лечебные учреждения закрыты, в банке нет денег — Сталин заметил: «Ну, это еще ничего. Я думал, будет хуже…»[219].
Все достоверно. Но такой разговор мог иметь место не 16 октября, а только 19-го, когда Сталин решил на время вернуться в столицу.
Здесь тоже было создано народное ополчение.
Наша поступь тверда, и врагу никогда
Не гулять по республикам нашим!
…Давно ли повсюду распевали эту песню? А ныне, ученых, артистов, музыкантов, пенсионеров и мастеров спорта, подкрепленных рабочими оборонных предприятий, послали в лютые морозы — без теплой одежды — против танков и минометов. В декабрьских боях под Москвой сложили головы два миллиона защитников.
Сталин отдал командование на откуп партийным функционерам — Жданову, Маленкову, Мехлису, Щербакову и бездарным служакам — Тимошенко, Ворошилову, Буденному. То были уникальные по некомпетентности люди Гитлер мог бы без помех уже в октябре овладеть обеими столицами — старой и новой. Но фюрер явно не сумел верно оценить сложившуюся ситуацию.
Первые же недели войны показали сколь вредоносно единодержавие, к каким катастрофам может привести предельная концентрация власти. Но эта же гибельная особенность сталинской системы позволила устоять там, где вряд ли какое еще государство могло бы устоять. Удивительная диалектика истории. И она осуществилась в огромной стране — в российских просторах было куда отступать уцелевшим армиям.
В ходе войны генсек, известный как окаменевший ортодокс, проявил редкостную политическую гибкость. Неожиданно его держава оказалась способной сотрудничать со всеми — с вчерашними «врагами народа» (если они могли изобрести нечто полезное), и с империалистами (если они давали деньги, продовольствие, технику, войска), и с древними царями (если они в прошлом успешно отражали иноземцев), и — с самим господом Богом — в лице православной церкви. Сталин лично, коль немцы угрожали покончить с его личной диктатурой, готов был сотрудничать с Сатаной (если бы тот объявился), — лишь бы удержать власть.
Искоренитель веры, неутомимый гонитель верующих, пославший на гибель тысячи священников, стал заискивать перед церковью. Генсек не только вернул из лагерей множество архиереев, он разрешил открыть духовные семинарии, академию и учредил Совет по делам русской православной церкви. Под эгидой НКВД, разумеется. Уголовник заключил с церковью конкордат и создал орган управления, в который вошли на равных со священниками агенты тайной полиции. Так творчески, своеобразно применил генсек ленинский завет отделения церкви от государства.