едными, нежели покидали последние, после того как в погоне за мечтой ещё потеряли своё здоровье и чуть ли не саму душу, однако ж, Паулина с Фелисиано уже тогда сколотили собственный капитал. Так они пробились в высший слой общества города Сан-Франциско, несмотря на непреодолимое препятствие, заключающееся в присущем им испанском акценте. «В Калифорнии живут вновь разбогатевшие люди и далеко не высокого происхождения, а вот наше генеалогическое древо, напротив, восходит к войскам-крестоносцам», - вот что тогда проговорила сквозь зубы Паулина, перед тем как признать себя побеждённой и вернуться в Чили. Тем не менее, у них не было каких-то благородных титулов, равно как и счетов в различных банках, единственной вещи, что могла бы им открыть все двери, взамен чего располагали лишь обаянием Фелисиано, который заводил друзей среди самых влиятельных жителей города. И напротив, оказалось довольно трудным подавить порывы своей жены, роскошной женщины, однако ж, дурно общавшейся с окружающими, непочтительной и несколько торопливой. Здесь надо сказать вот что: на первых порах Паулину вдохновляла смесь очарования и страха, какую та и чувствовала перед мексиканской гитарой, и лишь узнав последнюю лучше, открыла в себе нотки сентиментальности. В 1862 году она подтолкнула мужа к руководству торговым предприятием, связанным с межконтинентальными железнодорожными перевозками, благодаря чему, впрочем, оба определённо разбогатели.
Даже себе я не могу объяснить, откуда у этой сеньоры взялась предпринимательская хватка. Ведь сама происходила из семьи приобретших когда-то поместье узколобых чилийцев и к тому же нищих духом; девушка выросла в стенах отцовского дома в Вальпараисо, молясь Богородице и вышивая, потому что её отец полагал, что невежество исподволь взращивает покорность в женщинах и нищих. И едва овладела элементарными навыками письма и арифметики, за свою жизнь не прочла и книги и до сих пор складывала на пальцах – причём никогда в сторону убавления – однако ж, всё, что проходило через её руки, непременно обращалось в капитал. Не будучи обременённой своими детьми и выжившими из ума родственниками, умерла бы с неменьшим великолепием, чем полагается знатной императрице. В эти годы строилась железная дорога между востоком и западом Соединённых Штатов. Пока все вкладывали свои средства в акции двух компаний и держали пари на то, какая из них быстрее проложит рельсы, она, равнодушная к подобной фривольной карьере, растянула карту на столе в столовой. И с терпением знающего топографа принялась изучать будущий маршрут поезда и те места, где вода была в изобилии. Всё это происходило ещё задолго до того, как скромные китайские разнорабочие забили последний гвоздь на железной дороге, таким способом проложив путь в город Промотори Пойнт, что в штате Юта. И, конечно же, перед тем, как первый паровоз пересёк весь континент, громыхая своими цепями, выпуская столб дыма и издавая рёв потерпевшего кораблекрушение. Так, она убедила своего мужа купить земли в местах, отмеченных на её карте крестами красной краской.
- Там будут основываться населённые пункты, потому что поблизости есть вода, и в каждом из них у нас будет продуктовый магазин, - пояснила женщина.
- Но это же большие деньги, - испугавшись всерьёз, воскликнул Фелисиано.
- Вот и добудь ссуду, на то банки и существуют. Отчего же нам теперь рисковать собственными деньгами, если можем спокойно распоряжаться чужими? – возразила Паулина, затевая спор, как то обычно бывает в подобных случаях.
Так в итоге и получилось: заключили сделки с банками и купили земельные участки чуть ли не половины страны, когда неожиданно всплыло дело, касаемое любовницы. Речь шла о некой актрисе по имени Аманда Лоуэлл, аппетитной шотландочке, обладавшей телом, что называется кровь с молоком, глазами цвета шпината и отменным вкусом свежего персика, согласно утверждениям тех, кто уже отведал лакомый кусочек. Пела и танцевала из рук вон плохо, однако ж, всё исполняла энергично и с чувством, а ещё играла в пустяковых комедиях и воодушевляла устраиваемые магнатами торжества. В её распоряжении была змея панамского происхождения, длинная, упитанная и к тому же ручная. И всё-таки своим видом наводила на публику ужас, особенно когда обматывалась вокруг всего тела женщины, танцуя таким способом экзотические танцы. Она никогда не выказывала своего дурного характера, правда, лишь до той самой невезучей ночи. Тогда актриса вышла к публике с перьевой диадемой в волосах, и животное, приняв прическу за рассеянного попугая, чуть было не задушило хозяйку, порываясь проглотить.
Красавице Лоуэлл было далеко до того, чтобы стать ещё одной из уже существующего множества «позорных голубок», которые жили в Калифорнии как кокетки. Наоборот, она была гордой куртизанкой, расположения которой добивались не только приличной денежной суммой, но также хорошими манерами и очарованием. Пользуясь благородством своих покровителей, она жила вовсе неплохо, вдобавок имела лишние средства, из которых и помогала множеству бесталанных артистов, но была обречена умереть в нищете, потому что тратилась в масштабах страны, а всё лишнее раздаривала за просто так. В расцвете своей молодости нарушала движение транспорта на улицах, смущая ехавших своей изящной осанкой и рыжей львиной шевелюрой, однако ж, из-за своей охоты устраивать скандалы упустила свою судьбу: ведь в подобном приступе настроения даме ничего не стоило испортить доброе имя и запятнать честь семьи. Фелисиано подобный риск казался ещё одним стимулом; в нём жила душа корсара, и мысль рисковать напрасно так же прельщала его, как и прекрасные ягодицы Лоуэлл. Он поселил актрису в квартире, что находилась в самом центре. Тем не менее, никогда не появлялся на публике вместе с ней, потому что слишком уж знал характер своей супруги, которая в приступе ревности начинала неистово кромсать штанины и рукава всех его костюмов и выкидывать эти тряпки прямо к двери офиса молодого человека. Для такого столь элегантного мужчины, каким он и был, выписывавшего себе гардероб у портного, который обшивал самого принца Альберта в Лондоне, то было смертельным ударом.
В Сан-Франциско, в этом заточенном под мужчин городе, супруга вечно оказывалась последним человеком, кто узнавал о неверности собственного мужа, но в данном случае новость ей принесла сама Лоуэлл. Едва покровитель скрылся из виду, как она тут же отметила опоры своего ложа полосками, причём каждая означала обслуженного любовника. Женщина была настоящим коллекционером, в мужчинах ту интересовали не их особые заслуги, а лишь имеющееся количество вышеописанных полос. А ещё стремилась превзойти ходивший тогда миф об обворожительной персоне Лоле Монтес, ирландской куртизанке, которая прошлась по городу Сан-Франциско, точно молния времён золотой лихорадки. Слух об этих полосках Лоуэлл был у людей на устах. Практически все кавалеры то и дело препирались между собой за право её навестить, как ввиду прелестей красавицы, с которой многие из них были уже знакомы в библейском смысле, так и из привилегии провести ночь с содержанкой одного из видных городских деятелей. Новость достигла ушей Паулины дель Валье, когда та уже объездила Калифорнию целиком и полностью.
- Самое унизительное здесь то, что шлюшка просто наставит тебе рога, и вся округа начнёт шептаться, что я, мол, вышла замуж всего лишь за кастрированного петуха! – разносила в сердцах Паулина своего мужа на сарацинском языке, к которому, как правило, прибегала в подобных случаях.
Фелисиано Родригез де Санта Круз ничего не знал о подобного рода деятельности женщины-коллекциониста, и такое огорчение чуть было его не убило. Никогда в жизни не представлял себе, что хорошие друзья и те, которые обязаны ему огромной, оказанной им, поддержкой, на самом деле так над ним подшутят. Напротив, и в голову не приходило обвинять свою любимую, потому что смиренно соглашался со всеми прихотями противоположного пола, этих нежных созданий без каких бы то ни было моральных устоев, всегда готовых уступить искушению. В то время как женщины олицетворяли собой землю, гумус, кровь и органические функции, мужчины сходили с ума от возможности геройских поступков, от великих идей и - хотя это к молодому человеку вовсе и не относится - от святости.
Равняясь на свою супругу, защищался как мог, а выпадавшую иногда передышку использовал для того, чтобы прямо перед самым носом грозить засовом, на который запиралась дверь её комнаты. А, впрочем, была ли уверена дама, что такой мужчина, как он, смог бы долго прожить в воздержании? В том, что он полностью вынужден был отступиться, молодому человеку стоило винить только себя самого. Засов оказался надёжным, и сомневаться в этом излишне; Паулина отказалась от плотской необузданности не из-за недостатка желания, как сорок лет спустя та мне призналась, но ввиду целомудрия. Ей было противно смотреться в зеркало и мысленно рисовать себе, как любой мужчина почувствовал бы то же самое, увидев обнажённой эту даму. И точно припомнила момент, когда осознала вполне, что тело превратилось в её собственного врага. Несколькими годами ранее, Фелисиано, вернувшись из продолжительной деловой поездки в Чили, обнял её за талию и хотел было приподнять с пола и отнести в кровать, однако ж, не смог сдвинуть и с места свою любимую.
- Ну ты даешь, Паулина? У тебя что ли, камни в брюках? – посмеялся он.
- Это всё жир, - грустно вздохнула она.
- Хочу на него посмотреть!
- Ни в коем случае. Отныне и впредь ты сможешь приходить в мою комнату лишь по ночам и с потушенной лампой.
На протяжении долгого времени эти двое, которые всегда любили друг друга без стыда, теперь делали всё в потёмках. Паулина была совершенно непроницаема к мольбам и вспышкам гнева своего мужа, который так и не был согласен искать её под горой тряпок во мраке комнаты, а также обнимать жену с поспешностью миссионера, пока она крепко держала руки мужа, чтобы им не удалось пощупать плоть. То одни, то другие, телодвижения быстро истощали обоих и доводили до белого каления. В конце концов, Паулина поселила своего мужа в противоположном краю дома и заперла на засов дверь своей комнаты.