В порту Кальяо перуанские капитаны приказали экипажам покинуть суда, предварительно подожгя на них мелкий порох, что и пустило ко дну целиком весь флот. Грохот от взрывов разбудил Северо дель Валье, и он понял, что находился в углу на грязном песке операционного зала рядом с остальными мужчинами, которые, впрочем, как и он сам, только что пережили пытку ампутации. Кто-то накрыл молодого человека одеялом и положил рядом с ним флягу с водой. Мужчина вытянул было руку, однако ж, та дрожала столь сильно, что даже не могла отвернуть крышку. И успокоился лишь тогда, когда, всё время стоня, прижал флягу к груди, пока, наконец, к нему не подошла некая молоденькая маркитантка, которая и открыла сосуд со спасительной влагой и поднесла тот к сильно пересохшим губам больного. Молодой человек разом выпил всё содержимое, а затем, наученный женщиной, сражавшейся бок о бок с мужчинами и знавшей не меньше врачей о том, как ухаживать за ранеными, закинул себе в рот горстку табака и стал жадно его жевать, чтобы несколько ослабить спазмы, вызванные послеоперационным шоком. «Убивать – это ещё мало, а вот выжить в такой ситуации действительно стоит, сынок. Если зазеваешься, тебя предательски унесёт смерть», - предупредила больного маркитантка. «Я боюсь», - попытался сказать Северо, и она, возможно даже не услышав его бормотание, всё же догадалась об испытываемом этим человеком ужасе, потому что тотчас сняла со своей шеи серебряную медальку, быстро зажав ту руками. «Пусть тебе поможет Пресвятая Богородица», - прошептала девушка, и, наклонившись, быстро поцеловала молодого человека в губы и только потом ушла. Северо по-прежнему лежал, пытаясь сохранить в памяти прикосновение этих губ, и с зажатой в ладони медалькой. Он дрожал, пылал от лихорадки, не попадая зубом на зуб; когда спал, а когда падал в обморок, и как только приходил в себя, его тут же отупляла страшная боль. Некоторое время спустя вернулась та же маркитантка с тёмными косами и передала больному несколько влажных тряпок, чтобы он промокнул пот и убрал засохшую кровь. И ещё принесла тарелку из жёлтой меди с кукурузной кашей, кусок чёрствого хлеба и пиалу с кофе на цикории, некую тёплую и тёмную жидкость, к которой молодой человек даже не попытался прикоснуться, потому что осуществить подобное ему то и дело мешали слабость и тошнота. Мужчина спрятал голову под одеяло, оставшись наедине с невыносимыми страданием и отчаянием. Он ныл и плакал, точно ребёнок, пока не уснул заново.
«Ты потерял много крови, сын мой, если ты не будешь есть, умрёшь», - разбудил его священник, который ходил среди раненых, утешая последних и соборуя умирающих. Вот тогда Северо дель Валье и вспомнил, что шёл на войну с целью умереть. Именно таковым и было намерение молодого человека, когда он потерял Линн Соммерс, теперь же, как только приблизилась смерть, склонившись над ним, точно гриф, ожидая удачного момента в последний раз как следует ударить его лапой, в нём неожиданно зашевелилась сама жизнь. Желание спастись было куда сильнее жгучего мучения, пронзавшего мужчину с самых ног, затрагивая каждую клетку тела. Оно чувствовалось гораздо острее, нежели не дающие покоя тоска, неопределённость и ужас. Молодой человек понял, что всё ещё далёк от непосредственного момента смерти. Теперь же, напротив, тот отчаянно желал остаться в мире, среди людей, жить в любых состоянии и условиях, в каком угодно виде, одноногим или в потрёпанной одежде – одним словом, всё внешнее было совершенно не важно, лишь бы не умирать, лишь бы пожить ещё. Как и любой другой солдат, прекрасно знал, что только одному из каждых десяти ампутированных удавалось вынести потерю крови и развивающуюся гангрену; избежать подобного не было никакого способа – здесь уж как повезёт. Мужчина решил, что он как раз и есть из тех, кому посчастливилось остаться в живых. Ведь думал, что его прелестная двоюродная сестра Нивея, несомненно, заслуживала здорового человека и никак не калеку, и не желал, чтобы она видела любимого ставшим хилым существом, потому как не смог бы вытерпеть и капли сострадания с её стороны. Однако, закрывая глаза, рядом с молодым человеком вновь возникала девушка; он видел Нивею, незапятнанную насилием войны и различными человеческими уродствами, склонившую над ним своё умное лицо, чёрные глаза и озорную улыбку, и тогда куда-то исчезала вся гордость, словно растворяясь в солёной воде.
У мужчины не было ни малейшего сомнения, что это девушка любила бы его и с ампутированной наполовину ногой и причём ничуть не меньше. Он брал ложку всё ещё слишком напряжёнными пальцами, пытаясь справиться с дрожью, заставлял себя открывать рот и глотать небольшое количество стоявшей рядом тошнотворной кукурузной каши, уже совсем холодной и с множеством сидевших в ней мух.
Чилийские полки вошли в Лиму полноправными победителями в январе 1881 года и уже оттуда пытались навязать насильственный мир по дороге в Перу. Как только более-менее прекратился дикий беспорядок первых недель, высокомерные победители оставили после себя десятитысячную армию, чтобы та следила за оккупированным населением; остальные же предприняли путешествие на юг. Там они получили честно заслуженные лавры, не обращая внимания на заслуги множества побеждённых солдат, кому удалось убежать далеко в горные цепи и намеревавшимся уже оттуда вести дальнейшие бои.
Победа была столь разгромной, поэтому генералы и представить себе не могли, что перуанцы окажутся способными продолжать их обстреливать ещё три долгих года. Душой того упорного сопротивления был легендарный генерал Кáсерес, который чудом избежал смерти и с ужасной раной отправился в горы возрождать непоколебимое зерно отваги в разрозненной армии солдат-призраков и индейцев-призывников, с помощью которых и довёл до конца кровавую войну партизанских отрядов, прячущихся в засадах и ведущих нескончаемые перестрелки. Солдаты Кáсереса в рваных униформах, а зачастую разутые, недоедавшие и отчаявшиеся, дрались имеющимися у них ножами, копьями, дубинами, камнями и какими-то давно вышедшими из употребления ружьями, однако ж, по-прежнему рассчитывали на преимущество знакомой местности. Войска удачно выбрали поле битвы, на котором и столкнулись лицом к лицу с вымуштрованным и вооружённым врагом, хотя и не всегда с достаточным запасом провизии, потому что добраться до этих обрывистых гор было под силу лишь кондорам. Люди прятались в снежных вершинах, в пещерах и низинах, высоко во льдах, где воздух был слишком спёртым, а одиночество таким огромным, что в подобных условиях только он, этот горный народ, и мог выжить. У чилийских войск уши лопались в кровь, многие из них падали в обморок ввиду недостатка кислорода, а то и попросту замерзали в ледяных ущельях Анд. В то время как люди едва могли подняться, потому что их сердца не были приспособлены к таким усилиям, индейцы плоскогорья, раскачиваясь, точно пламя, продвигались вперёд. Отважные, шли с равным собственному весу грузом за спиной, без какой-либо иной еды за исключением, пожалуй, горького мяса орла и отравы зелёного цвета из листьев коки, которую те бесконечно перекатывали во рту. Это были три долгих года войны без передышки и пленных, хотя и с бессчетным количеством мёртвых. Перуанские вооружённые силы выиграли одно фронтальное сражение в лишённой какого-либо стратегического значения деревне, охраняемой семьюдесятью семью чилийскими солдатами, причём некоторые из них уже серьёзно болели тифом. У заступников было всего лишь сто пуль на человека, и всё же те отважно дрались целую ночь со множеством солдат и индейцами, но чуть только забрезжил унылый рассвет, там не осталось даже и трёх стрелков. Перуанские адмиралы умоляли их отступить, потому что непосредственное убийство людей представлялось командованию если не нелепым, то низким поступком. Те, однако, не выполнили просимого, и даже напротив, продолжали сражаться и умирали со штыком в руках, ещё и успевая выкрикнуть имя родины. Среди них было три женщины, которых орава туземцев тащила в самый центр залитой кровью площади, где несчастных насиловали и буквально рвали на куски. Этой ночью одна из них родила прямо в церкви, пока её муж сражался где-то далеко, и новорождённого также разорвали на куски. Уродовали трупы, вскрывая тем животы и опустошая нутро, и согласно поступавшим из Сантьяго сведениям, индейцы ели зажаренными на палке их внутренние органы. Подобное скотство не считалось каким-то исключительным; с другой стороны, его уравнивала дикость, что наблюдалась по обеим сторонам партизанской войны. Последняя капитуляция и подпись мирного договора имели место в октябре 1883 года после поражения, нанесённого войскам Кáсереса в заключительном сражении, бывшем скорее резнёй на ножах и штыках, оставившем по себе более тысячи распростёртых в поле умерших бойцов. Тогда Чили уступила Перу три свои провинции. Боливия же потеряла единственный, имевшийся у неё, выход к морю и была вынуждена подписать перемирие на неопределённый срок, продлившееся впоследствии лет двадцать и приведшее к заключению мирного договора.
Северо дель Валье вместе со множеством других раненых переправили на корабле прямо в Чили. В то время как многие умирали от гангрены либо от заражения тифом и дизентерией в наскоро сооружённых военных госпиталях, он смог восстановить своё здоровье благодаря Нивее. Девушка, едва узнав о случившемся, связалась с родным дядей, министром Вергарой, и не оставляла родственника в покое, пока тот не распорядился насчёт поисков Северо. Затем его вызволили из госпиталя, где человек был всего лишь очередным номером среди более тысячи находящихся в зловещих условиях больных, и отправили в Вальпараисо на первом же свободном транспорте. А ещё министр дал своей племяннице особое разрешение на то, чтобы она могла спокойно входить в военное помещение порта, и назначил очередного заместителя, обязанного в дальнейшем во всём помогать девушке. Когда Северо дель Валье высадили на сушу, спустив того на носилках, девушка не признала молодого человека. Он похудел килограмм на двадцать, был настолько грязным, что скорее походил на жёлтый и косматый труп с отросшей более чем за одну неделю бородой и с перепуганными насмерть бредовыми глазами сумасшедшего. Нивея сдержала испуг, проявляя всё ту же волю амазонки, что поддерживала её в прочих жизненных ситуациях, и поприветствовала молодого человека весёлым «здорово, братец, как я рада тебя видеть!», на что Северо не смог ответить. Уже то, что мужчина её увидел, стало для него таким облегчением, что даже пришлось закрыть лицо руками, пряча от девушки свои слёзы. Лейтенант располагал транспортом и, согласно полученным приказам, отвёз раненого вместе с Нивеей прямо до дворца министра в Винья дель Мар, где его супруга уже приготовила им отдельную комнату. «Муж говорит, что ты останешься здесь, пока заново не сможешь ходить, сынок», - объявила она. Врач семьи Вергара использовал все научные средства, чтобы вылечить человека. Однако когда спустя месяц рана всё ещё не зажила, а Северо продолжал бороться с приступами лихорадки, Нивея поняла, что душа человека не на шутку искалечена ужасами войны, и единственным средством от таких угрызений совести, пожалуй, была лишь любовь. Вот тогда девушка и решила прибегнуть к крайним мерам.