к пропитывал всю одежду и чувствовался в дыхании молодого человека.
- Вдобавок мне уже поздно раскаиваться, ведь правда? – добавил Джон Соммерс.
- Вы можете прожить ещё чуть-чуть и гораздо в лучшем состоянии, если бросите пить. Почему бы вам не передохнýть от этого дела? Переезжайте к нам и поживите какое-то время, мы с Элизой позаботимся о вас, пока вы не поправитесь, - предложил чжун и, не глядя на мужчину лишь потому, чтобы последний не ощутил его собственные эмоции. Много раз за годы работы доктору приходило в голову одно: он должен был бороться с ужасным чувством слабости, которое, как правило, угнетало его, лишний раз подтверждая, до чего ещё скудны научные способы и до чего огромны страдания чужих людей.
- Как это вам пришло в голову, что я добровольно отдамся в руки Элизы, которые обрекут меня на воздержание! Сколько ещё мне осталось, Тао? – спросил Джон Соммерс.
- Достоверно я сейчас не могу вам ответить. Мне бы нужно свериться с ещё одним мнением на этот счёт.
- Ваше мнение, пожалуй, единственное, которое заслуживает моего уважения. С тех пор как вы вырвали у меня коренной зуб где-то на полпути между Индонезией и африканским побережьем, ни один другой медик не касался меня своими проклятыми руками.
- И как же давно это было?
- Да лет уже этак пятнадцать.
- Благодарю за доверие, сеньор.
- Всего лишь пятнадцать лет? Отчего тогда мне кажется, что мы знакомы уже целую жизнь?
- Возможно, мы знали друг друга раньше, в другой человеческой жизни.
- Перевоплощение наводит на меня ужас, Тао. Вы только представьте себе, что в следующей жизни мне выпадет быть мусульманином. Вам известно, что этот бедный народ не употребляет спиртное?
- Это явно и есть ваша карма. В каждом перевоплощении нам нужно окончательно справиться с тем, что мы оставили незавершённым в предыдущем, - подтрунил Тао.
- Я предпочитаю христианский ад: он менее жесток. Ладно, из нашей беседы мы ничего не расскажем Элизе, - заключил почти одетый Джон Соммерс, однако ж, продолжая возиться с пуговицами, которые так и выпрыгивали из его дрожащих пальцев. – Так как данный мой визит может оказаться последним, будет справедливо, чтобы она и мои внуки помнили бы меня весёлым и здоровым. Я ухожу совершенно спокойным, Тао, потому что лучше вас никто не сможет позаботиться о моей дочери Элизе.
- И никто не смог бы любить её больше меня, сеньор.
- Когда меня не станет, кто-то будет вынужден позаботиться о моей сестре. Вы же знаете, что Роза для Элизы была практически матерью…
- Не беспокойтесь, Элиза и я никогда не забудем о ней, - уверил мужчину его зять.
- Смерть… я хочу сказать… наступит ли она скоро и достойно ли я ту встречу? Как я узнаю, когда моя жизнь подойдет к своему концу?
- Когда вас начнёт рвать кровью, сеньор, - грустно сказал Тао Чьен.
Всё случилось три недели спустя после этого разговора, посреди Тихого океана, в капитанской каюте, где молодой человек остался наедине с самим собой. В тот момент, едва сумев встать на ноги, бывалый мореплаватель омыл лицо от следов рвоты, прополоскал рот, сменил перепачканную кровью рубашку, зажёг трубку и с трудом вышел на нос судна, где и расположился взглянуть напоследок на мерцающие в небе цвета чёрного бархата звёзды. Тогда этого человека видели несколько матросов, которые с фуражками в руках, ожидая капитана, стояли на расстоянии. Когда у него вышел весь табак, капитан Джон Соммерс перекинул ноги за борт и, не создавая особого шума, упал в море.
Северо дель Валье познакомился с Линн Соммерс во время путешествия со своим отцом из Чили в Калифорнию в 1872 году, предпринятого ради того, чтобы навестить своих тётю Паулину и дядю Фелисиано, которые воплощали в себе всё лучшее, что было присуще этой семье. Северо лишь пару раз видел тётю Паулину во время её случайных появлений в Вальпараисо, но пока не познакомился также и с её североамериканским окружением, не понимал вздохов своей семьи, которые выражали христианскую нетерпимость. Вдали от наполовину религиозной и консервативной страны Чили, от прикованного к креслу на колёсах деда Августина, от бабушки Эмилии с её постоянными мрачными кружевами и клизмами на льняном семени, вдали от всех оставшихся полных зависти и ханжества родственников, Паулине наконец-то удалось стать настоящей амазонкой. Предприняв первое путешествие, Северо дель Валье был ещё слишком молод, чтобы сравниваться с могуществом и тем более с капиталом знаменитых дяди и тёти, но, тем не менее, от него не ускользнули различия, существовавшие между ними и остальным родом дель Валье. Уже многие годы спустя он вновь к этому вернулся, когда понял, что для общества настоящая семья входила в число, пожалуй, самых богатых жителей Сан-Франциско, занимая почётное место рядом с магнатами, державшими в своих руках серебряных дел мастерские, железную дорогу, банки и транспорт. В этом первом путешествии, когда юноше исполнилось всего лишь пятнадцать лет, он сидел в ногах своей тёти на кровати из неоднородной по цвету древесины. И пока та планировала стратегию своих корыстных войн, Северо определялся с личным будущим.
- Тебе бы следовало стать адвокатом, чтобы помогать уничтожать моих врагов по всей строгости закона, - посоветовала ему в этот день Паулина, понемножку покусывая пирожное из слоёного теста и лакомясь молочными сладостями.
- Да, тётя. Ещё дед Августин постоянно говорит, что в любой, уважающей себя семье должен быть адвокат, доктор и епископ, - возразил племянник.
- Также потребуются и мозги, чтобы вести бизнес.
- А вот дед бы счёл, что заниматься торговлей вовсе не дворянское дело.
- Так скажи ему, что одним дворянством сыт не будешь, к тому же оно вот-вот исчезнет.
Молодой человек уже слышал подобную оговорку от работающего в этом доме кучера, сбежавшего из тюрьмы на Тенерифе жителя Мадрида, кто по непонятным причинам также одновременно поминал и Бога, и чёрта.
- Да брось ты это жеманство, мой мальчик, посмотри же в какой дряни мы все сидим! – воскликнула Паулина, чуть ли не умирая от смеха, смотря на выражение лица своего племянника.
Этим же самым вечером женщина отвела его в кондитерскую Элизы Соммерс. Сан-Франциско поистине ослепил Северо, ещё когда тот вглядывался в его берега с борта судна: светящийся огнями город оказался расположенным в окружении зелёного пейзажа холмистой местности, плотно покрытой растущими деревьями, что спускались с них волнообразно вплоть до самого края бухты, где ничто не нарушало спокойствие вод. Издалека эта земля казалась суровой, со своей испанской планировкой улиц, параллельных и пересекающих друг друга; вблизи же взору открывались совершенно неожиданные прелести города. Привыкший к сонливому виду порта Вальпараисо, где, собственно, и вырос, юноша никак не мог отойти от потрясения, что вызвало в нём безумие выстроенных в различных стилях домов и прочих зданий, роскоши и нищеты. Здесь царил сплошной беспорядок, словно всё выросло из ниоткуда, причём быстрыми темпами. Он увидел мёртвую, всю в мухах, лошадь прямо перед дверью некоего шикарного магазина, который то и дело предлагал скрипки и пианино. Среди шумного движения, что образовывали многочисленные животные и экипажи, пробивала себе дорогу настоящая толпа космополитов. И кого здесь только не было: американцы, испанцы, французы, ирландцы, итальянцы, немцы, даже попадались какие-то индейцы и, рабы в прошлом, ныне свободные негры, но всё же вечно отвергнутые и нищие. Все они бродили по Чайна-тауну и в мгновение ока оказывались в деревне, населённой небожителями, как здесь называли китайцев, которых кучер, пробираясь в фиакре до Площади собрания, поминутно отгонял щёлканьем кнута. Повозка приостановилась у некоего, в викторианском стиле, дома, довольно простого по сравнению с нелепостью лепных украшений, рельефов и круглых окон с узорами, что всё вместе, как правило, можно было наблюдать в этих краях.
- Вот это и есть чайный салон сеньоры Соммерс, единственный на всю округу, - пояснила Паулина. – Ты можешь выпить кофе, где пожелаешь, однако ж, за чашкой чая необходимо прийти именно сюда. Янки-американцы презирают этот благородный напиток ещё со времен имевшей место в XVIII веке войны за независимость, которая началась тогда, когда в Бостоне повстанцы изъяли весь чай у англичан.
- Но с этого события прошло не более века, так ведь?
- Ты уже видишь, Северо, какой глупостью может обернуться патриотизм.
И вовсе не чай был причиной частых визитов Паулины в этот салон; скорее, женщина посещала его из-за находящейся здесь же знаменитой кондитерской Элизы Соммерс, где всё внутри пропиталось восхитительным ароматом сахара и ванили. В доме, одном из многих, что привечает приезжих англичан на их первое время пребывания в Сан-Франциско, с подробным руководством к его сборке, точно сам он являлся некой игрушкой, было всего лишь два этажа, оканчивающихся башней, которая придавала всему зданию вид деревенской церкви. На первом этаже было решено объединить две комнаты и таким способом расширить столовую, где находилось несколько стульев на витых ножках и пять круглых столиков, убранных белыми скатертями. На втором этаже продавали целыми коробками конфеты, приготовленные вручную из лучшего бельгийского шоколада, марципаны из миндаля, а также различные виды привезённых из Чили креольских сладостей, самых любимых Паулины дель Валье. Гостей обслуживали две нанятые мексиканки с длинными косами, в белых передниках и накрахмаленных чепчиках, которые действовали, подчиняясь едва заметным указаниям сеньоры Соммерс, чьё присутствие было практически не видно, особенно на фоне энергичного поведения самой Паулины. Приталенный наряд с пышной короткой юбкой так и шёл первой девушке, и он же лишь увеличивал размеры второй; вдобавок Паулина дель Валье совершенно не экономила на тканях, бахроме, помпонах и всевозможной плиссировке. В этот день сама женщина предстала обществу, нарядившись, подобно пчелиной матке, во всё жёлто-чёрное с головы до ног, и даже надела лифчик в полоску и шляпу, оканчивающуюся перьями. И представляла собой некое полосатое создание. Привлекая к собственной персоне, женщине удалось завладеть вниманием всего салона. И более того, складывалось такое впечатление, что весь воздух здесь был лишь для одной Паулины, и стоило совершить какое-то движение, как начинали звенеть чашки и постанывать хлипкие деревянные стены. Увидев её входящей в помещение, служанки тут же побежали заменить один из изящных стульев из тростника на кресло покрепче, в котором дама изящно и расположилась. Она двигалась крайне осторожно, придерживаясь следующего мнения, а именно: ничто так не портит дело как спешка; и ещё избегала старческих возмущений, никогда, будучи в обществе, не переставала скрывать одышку, кашель, поскрипывание суставов либо усталых вздохов, несмотря на ощущение, что собственные ноги вот-вот её добьют. «Я вовсе не хочу, чтобы у меня был голос упитанной дамы», - любила говорить эта женщина, и ежедневно делала полоскание смешанным с мёдом лимонным соком, чтобы как можно долее сохранить тонкий голосок. Элиза Соммерс, миниатюрная и прямая, точно сабля, была одета в темно-синюю юбку и блузку цвета дыни, застёгивающуюся лишь на манжетах и воротнике, сверху же в качеств