Когда Северо написал моей бабушке, чтобы рассказать о случившемся, та немедля упаковала вещи, заперла свой дом, как не раз поступала подобным образом и ранее, и села на корабль до Чили. Оставшись вдовой в 1885 году, ещё будучи в Сан-Франциско, она решила отправиться в продолжительное странствование до Китая, везя в Гонконг для захоронения забальзамированное тело своего мужа. Тао Чьен бóльшую часть жизни провёл в Калифорнии и был одним из немногочисленных, кто добился-таки американского гражданства. И всё же он постоянно заявлял о своём желании, заключавшемся в том, чтобы его кости были погребены именно на китайской земле, ведь только так душа точно не затеряется в необъятности вселенной и непременно найдёт дверь на небо. И даже такой предусмотрительности оказалось недостаточно, поскольку я уверена, что призрак моего уникального деда до сих пор присутствует в нашем мире где только захочет, ведь, пожалуй, и не найдётся иного объяснения такому моему чувству, будто дедушка находится где-то рядом, а точнее по-прежнему окружает меня собою. И это далеко не одно воображение, бабушка Элиза подтверждала мне его присутствие и другими доказательствами, например, знакомым запахом моря, временами окутывавшим меня саму, а также голосом, шепчущим единственное волшебное слово – моё имя на китайском языке.
- Привет, Лай-Минг, - вот такое приветствие я и услышала от своей необыкновенной бабушки, как только мы с ней увиделись.
- О поа! – только и воскликнула я в ответ.
Я не произносила этого слова – а на кантонском наречии китайского языка оно и означает бабушка по материнской линии – с тех давних времён, когда ещё жила вместе с ней на верхнем этаже специализирующейся на иглоукалывании клиники в китайском квартале Сан-Франциско. Надо же, я так его и не забыла. Она положила руку мне на плечо и тщательно меня осмотрела сверху донизу, после чего ещё раз подтвердила увиденное кивком головы и наконец-то меня обняла.
- Меня радует, что ты не стала столь же красивой, как твоя мать, - сказала она.
- То же самое говорил и мой отец.
- Ты высокого роста и этим пошла в дедушку Тао. А Северо мне говорит, что ты такая же сообразительная, как и он.
В нашей семье, как правило, при малейшей неловкой ситуации всегда подаётся чай, а так как я чувствую себя скованной и не нахожу себе места практически постоянно, то не мешало кому-нибудь и мне приготовить далеко не одну чашку. Великая польза этого напитка состоит в способности оказывать на меня благотворное действие, а, значит, я сама вполне могу справиться с собственными нервами. Я умирала от желания обхватить за талию свою бабушку и станцевать с ней вальс, а затем несколько торопливо и сбивчиво рассказать ей о своей жизни и, наконец, высказать вслух упрёки, что я годами невнятно бормотала где-то внутри себя, хотя на деле ничего подобного так и не произошло. Элиза Соммерс не тот тип человека, кто допускает непринуждённость и какого-либо рода вольности по отношению к себе самой; поначалу её достоинство оказалось даже несколько пугающим, и должна была пройти далеко не одна неделя, прежде чем мы смогли разговаривать друг с другом без всякого напряжения. К счастью, подоспевший чай, а также присутствие Северо дель Валье и Фредерика Вильямса, кто в этот же момент вернулся с очередной из своих прогулок по поместью одетым, как настоящий исследователь Африки, смягчили сложившуюся давящую обстановку. Как только дядя Фредерик снял свой тропический шлем и тёмные очки и увидел Элизу Соммерс, как в его линии поведения проявились заметные перемены: мужчина выпятил грудь, голос же сразу стал на тон выше, да и сам он нахохлился, точно птица. Удивление этого человека вмиг удвоилось, когда тот увидел баулы и чемоданы с явными признаками длительных путешествий и чуть позже выяснил, что настоящая сеньора небольшого роста не иначе как одна из немногочисленных иностранцев, держащих путь до Тибета.
Я точно и не знаю, единственным ли мотивом моей бабушки приехать в Чили было повторное знакомство со мною, однако ж, подозреваю, что её больше интересовало продолжить путешествие к южному полюсу, куда не ступала ещё ни одна женщина. Хотя, какова бы ни была причина, приезд моей бабушки стал для меня самым важным событием на данный момент. Ведь без неё моя жизнь по-прежнему была бы пересыпана многочисленными тёмными пятнами; без неё я даже не смогла бы толком записать свои воспоминания. И именно она, моя бабушка по материнской линии, своевременно мне и преподнесла недостающие детали, что и помогли мне справиться с головоломкой, на которую так походила вся моя жизнь. Она рассказала о моей матери, об обстоятельствах моего рождения и, главное, выложила чёткое объяснение моим ночным кошмарам. Та же бабушка сопровождала меня позже и в Сан-Франциско, чтобы вновь повидаться с дядей Лаки, теперь преуспевающим китайским торговцем, человеком упитанным и кривоногим, однако ж, в целом, надо отметить, весьма очаровательным. Там нужно было и отыскать необходимые документы, с помощью которых мы смогли бы увязать между собой все нерешённые вопросы такой сложной и запутанной моей истории. Отношения Элизы Соммерс с Северо дель Валье столь же глубоки, как и тайны, которыми они делились друг с другом в течение многих лет; ведь этого человека лично она всегда считала моим настоящим отцом, потому что он так любил её дочь, что даже женился на ней. Единственная заслуга в данном вопросе Матиаса Родригес де Санта Крус состояла в том, что он предоставил свои гены, да и то совершенно случайным образом.
- Не слишком уж и важен твой предок, Лай-Минг, с подобной задачей может справиться любой. Ведь именно Северо дал тебе свою фамилию и взял на себя ответственность за тебя, - уверила она меня.
- Тогда получается, что Паулина дель Валье была мне и матерью, и отцом, поскольку я носила её фамилию, и эта женщина полностью за меня отвечала. А все прочие люди, которых я встречала в детстве, появлялись в моей жизни и исчезали из неё, точно кометы, оставляя после себя лишь еле заметный след звёздной пыли, - парировала я бабушке.
- Но до неё, твоими отцом и матерью были мы с Тао, которые тебя, собственно, и вырастили, Лай-Минг, - объявила она мне и, надо заметить, что справедливо. Ведь эти бабушка и дедушка по материнской линии оказывали на меня столь сильное влияние, что все тридцать лет я носила в себе воспоминание о них, живущее во мне, точно нежное присутствие обоих. И я даже уверена, что следую за ними неотступно и буду так поступать всю свою оставшуюся жизнь.
Элиза Соммерс живёт совершенно в другом измерении, когда утверждает, что находится рядом с Тао Чьеном, чья смерть, пусть и является серьёзной помехой, разлучающей физические тела обоих, однако ж, не представляет собой того, что препятствует женщине продолжать любить своего супруга, как и всегда. Моя бабушка Элиза – одна из тех, кто нацелен лишь на величественную любовь, и, более того, я полагаю, что уже никому другому не найдётся места в её вдовьем сердце. Похоронив своего супруга в Китае рядом с могилой Лин, его первой жены, а также выполнив буддистские похоронные обряды, как этого он желал при жизни, женщина, наконец, ощутила себя свободной. Она могла бы вернуться в Сан-Франциско и жить со своим сыном Лаки и его молодой супругой, которую тот выписал из Шанхая по каталогу. Но незамедлительно всплывшая в голове мысль стать со временем боязливой и благоговеющей свекровью расценивалась как то же, что и в мгновение ока превратиться в настоящую старуху. Глядя в будущее, она не чувствовала себя ни одинокой, ни оторопевшей от страха перед ним ввиду того, что покровительственный дух Тао Чьена никогда её не покидал. По правде говоря, теперь они были даже ближе, нежели раньше, ведь эта пара больше не разлучалась друг с другом ни на одно мгновение. Женщина привыкла беседовать со своим мужем тихим голосом, чтобы не выглядеть обезумевшей в глазах окружающих. По ночам же она неизменно спала на левой половине кровати, чтобы уступить своему любимому значительное пространство справа, как и было у них заведено.
Приключенческий дух, подтолкнувший её в шестнадцать лет сбежать из Чили и добраться до Калифорнии, спрятавшись в трюме парусного судна, проснулся в этой женщине снова, как только та стала вдовой. Ей привиделся и момент поклонения волхвам в свои восемнадцать лет, что произошло в самый разгар золотой лихорадки, когда ржание лошади и первый луч света занимавшегося дня разбудили её посреди необъятности дикого и пустынного пейзажа. Только на рассвете женщина окончательно поняла подлинное восхваление свободы. Она провела эту ночь в полном одиночестве, под деревьями, окружённая множеством опасностей: здесь были и беспощадные бандиты, и дикие индейцы, а также ядовитые змеи, медведи и прочие хищные звери. Но, пожалуй, впервые в жизни женщина уже никого и ничего не боялась. Она выросла в тисках, с постоянно зажатыми телом, душой и воображением, сильно напуганная даже своими собственными мыслями. И лишь это приключение принесло ей долгожданную и вожделенную свободу. Женщине пришлось развить некую силу, которая, возможно, жила в ней изначально, но ранее она просто не обращала на это внимание ввиду отсутствия необходимости прибегать к своим скрытым ресурсам. Так, она оставила собственную семью, будучи ещё девочкой, отправившись по следам нелюдимого возлюбленного, села беременная на судно, причём «зайцем», на котором потеряла ребёнка и чуть не лишилась жизни. На нём девушка добралась до Калифорнии, переоделась во всё мужское и стала объезжать территорию из конца в конец практически без каких-либо оружия и средств, за исключением разве что отчаянного порыва любви. Она оказалась способна выжить в одиночку на этой земле, населяемой одними грубыми мужчинами, если не сказать настоящими самцами, в обществе которых преобладали ярость и насилие. Со временем девушка выработала определённую смелость и почувствовала на себе все прелести независимости. Та огромная эйфория, которую волей-неволей подарило первое в её жизни приключение, пожалуй, не забудется никогда. И даже, возможно, из-за любви; ведь женщина тридцать лет прожила в качестве неизменно тактичной супруги Тао Чьена, матери и кондитера. Всё это время она справлялась со своими обязанностями и никогда не высовывалась за пределы домашнего очага в Чайна-тауне, но заложенные в глубине души тяга к путешествиям и склонность к кочевому образу жизни, до сих пор пребывавшие там нетронутыми, были готовы выйти наружу в подходящий момент.