Поль, одетый в мешковатый альпийский свитер и длинные брюки профессора, выглядел нелепо и был смущен этим.
— У-у-у-ужасно… — Опустив руки по швам, он смотрел на Анну с тихой влюбленностью.
— Живо за стол! Вначале суп, потом чай с малиновым джемом. И булка свежая. Не стесняйся, я вовсе не голодаю.
— Ого! — Поль замер, увидав портрет. — Прекрасное фото… Все бы время смотреть и смотреть… Может, тогда…
— Что? Что тогда? — Анна намазала булку джемом погуще. — Ешь!
— Я ведь родился с травмой. — Он жадно принялся за суп. — Меня в школе дразнили, я учиться не хотел, чуть в озере не утопился… Так мне дед одну историю рассказал. Говорит: ты как принц заколдованный. Однажды встретишь такую женщину… С таким особенным взглядом… Она посмотрит — и расколдует. Заикаться не будешь.
— Волшебницу?
— Нет, настоящую, только очень красивую и добрую. Как вы.
— Ты непременно встретишь свою фею. Вы полюбите друг друга, это и есть главное колдовство. Потому что все плохое отступится.
— Это правда, что тех, кто сильно любит, Бог хранит?
— Так должно быть. Я думаю, я верю…
— А вот и нет. У нас человек один был — на передатчике работал. Жену и маленького сына страшно любил. Его фрицы поймали, железом жгли, иголки под ногти загоняли — мучили. Чтобы он остальных выдал. Он умер. Любовь не спасла.
— А может, спасла, послав смерть? Он ушел из этого мира, не став предателем. Он спас других.
— И меня в том числе… А вот если бы меня пытали… Что бы я тогда?… Как?
Анна посмотрела на свои дрожащие пальцы.
— Я думала об этом. Думала — смогу ли перенести муку… Ради важного, самого важного…
— И что?
Анна опустила глаза. Встала, подошла к окну.
— Лучше умереть сразу. Мишель не сказал, когда вернется?…
— Он только просил передать, чтобы вы в эти дни ни с кем из дома не выходили. Ни с кем. Даже если это будет друг. Что понадобится, принесу я.
Глава 18
— Анна боролась со страхом, переписывая отрывки из Евангелия. Вот, собственно, и вся информация, которой я на сегодняшний день располагаю, сочиняя эту историю. — Вера собрала листки и спрятала их в коробку.
— Значит, вы в самом деле придумали про этих двоих… И не знаете развязки… Постойте, тогда откуда вы вообще взяли, что Михаил был советским разведчиком?
— Из воздуха!..
— А! Понял! Вы видели материалы Феликса. Из них узнали и про моего деда, и про Михаила.
— Я никогда не смотрю его материалы. Поверьте на слово. И я совершенно не представляю, кто ваш дед и что с ним произошло. Поведайте, если это не семейный секрет.
Глеб глубоко вдохнул и медленно выпустил воздух.
— Можно, я закурю у окна? Спасибо. — Он сел на подоконник и с удовольствием затянулся.
— Николай Гаврилович Косых работал здесь в годы оккупации под именем Жако Буссена.
— Начальник Мишеля…
— Давайте попробуем «сочинять» вместе? — предложил Глеб. — Остановите меня, если ошибусь. Я вижу комнату Анны. Поздний вечер. Торжественно накрыт стол… Это прощальный ужин на двоих. Мишель принес огромный букет алых роз, великолепный и печальный. И вальс — вы слышите вальс?
…В гостиной дома Грас, как в дни былых торжеств, сверкала хрустальная люстра, ниспадал торжественными фалдами вишневый бархат портьер. На столе выстроились бокалы, оплывали свечи в серебряных жирандолях, терпко благоухал огромный букет алых и белых роз. Анна и Мишель сидели друг против друга и молча смотрели в глаза.
— Нас словно заколдовали. И медленный сон на цыпочках заходит в комнату… — проговорила Анна, не отрывая глаз от Мишеля.
— Ровно в 21 час сюда войдет мой товарищ.
— Чтобы забрать меня. Но ведь мы расстанемся ненадолго. Иного выхода нет… Ведь нет, правда? — Ее движения были быстры, голос особенно звонок, и вся она напоминала маленькую встревоженную птичку.
— Это не разлука, это короткая отсрочка, — упорно «не замечал» ее тревоги Мишель. И собственной наигранной рассудительности. — А за разлукой…
— Будет ждать наш дом, и сад, и долгая, долгая жизнь. За нас! — Бокал Анны чокнулся с бокалом Мишеля. Они выпили шампанское стоя и, не сговариваясь, разбили бокалы об пол.
Анна завела патефон и поставила пластинку.
— Наш вальс! Будем танцевать! Ну, иди же, медведь! — Она медленно приблизилась к Мишелю. — Ты лучший танцор в мире.
— Я, кажется, научился не наступать тебе на ноги. — Они стояли в обнимку, не замечая кружения вальса.
— Мы будем танцевать очень часто, все, что попало, — полечку, краковяк, румбу. Даже когда станем старенькими. Тебе нравится румба? Смотри! — Анна попыталась изобразить сложные па и свалилась на диван, заливаясь смехом.
Она не заметила, как в комнате появился представительный мужчина в темном плаще и посмотрел на часы:
— Извините, господа, чуть поторопился.
— Жако Буссен. Тот самый, с портрета, — представил Мишель гостя Анне. — Он позаботится о тебе.
— Приятно, что обошлось без слез, мадемуазель Грас. Молодость, знаете ли, — это всегда прекрасно, даже во время войны. А смех — первейшее средство от всяческих неприятностей. Жако Буссен — к вашим услугам. В дорогу?
— В дорогу… Я быстро. Вещи уже собраны. — Анна торопливо вышла из комнаты.
— Значит, другого выхода нет, — проговорил Мишель.
— Ты должен понять, ситуация крайне обострилась. Нас преследуют провалы. Пока мне удалось скрыть информацию от Центра. Мы ж друзья, Миша. Но я вынужден пойти на крайние меры — немедля увезти Анну. Таков приказ. — Полковник посмотрел на Тисо с особым значением. — Не пытайся ее искать. Я коммунист и поступлю по совести. Пока еще… пока вопрос о душе остается открытым.
— По совести… — Мишель пристально вгляделся в тяжелые, непроницаемые глаза, полуприкрытые веками. — Надеюсь, я правильно понял?
— Анна будет под моей защитой. Ты не станешь пытаться встретиться с ней, писать. Столько времени, сколько понадобится. Все очень серьезно.
В дверях появился Поль и бодро доложил:
— Т-т-там все спокойно. Я наблюдал за улицей. На всякий случай проведу мадемуазель Анну через подвал.
— Ну вот — я готова. — Анна с чемоданом, в плаще и беретике старалась казаться бодрой, словно отправлялась в веселый круиз. — Присядем на дорогу?
Жако Буссен слегка обнял ее за плечи:
— Не стоит затягивать прощание. Хорошо еще, что у меня есть возможность вам помочь. Идемте, дорогая.
Анна пошла за ним, ощущая спиной, каким страшным усилием воли сдерживает себя Мишель, чтобы не попытаться удержать живую ниточку, связывающую их. Чувствует, как истончается она, вот-вот оборвется, но не двигается, стоит возле часов и смотрит вслед. А что думает? Что он думает сейчас?…
— Нет! Не могу… — Уже от двери Анна бросилась к нему, сомкнула на шее руки, не расцепить. — Не оставляй меня! И тогда ничего плохого вообще не произойдет.
— Там ты будешь в безопасности. Ты сильная. — Мишель осторожно разжал ее пальцы и поцеловал их. —.
' Ты умеешь ждать.
— Мы теряем время, господа, — тихо, но настойчиво напомнил Буссен. И в подтверждение его слов торжественно, рассыпая звуки в знакомых аккордах, забили часы.
Глава 19
— Жако Буссен, то есть Николай Косых, увел Анну, чтобы спрятать ее в надежном месте. Часы прощались с ней, — сказала Вера, завершив рассказ. Глеб вскочил, сжал кулаки, грозя кому-то на потолке.
— Выходит, что он никого не убивал! Хорош ваш Бобров! По его версии, в доме Анны после визита Косых осталось два трупа. Ну и сука-журналюка!
— А вы никакой не странник. Вы дурак или лгун. Скорее, лгун.
— Ну почему вам так трудно врать? — Словно сдаваясь, он поднял руки.
— Потому что я знаю правду. Я знаю конец этой истории. И вы ведь тоже знаете. Может, расскажете сами?
— Хорошо. Обещаю ничего не утаивать, раз уж на то пошло, — согласился Глеб. — Но пожалуйста, расскажите прежде сами. Мне необходима ваша версия. Подробная. Это очень важно.
Вера сжала ладонями виски, стараясь сосредоточиться. С минуту молчала и качнула головой:
— Не могу. Ничего не вижу. Какое-то помутнение… Всю ночь просидела опустошенная, малевала вот стену. Даже, знаете, бутылку вина приобрела. Не помогло. Я словно наткнулась на непроницаемую завесу. С тоски пошла в кафе подкрепиться супом. Тут явились вы…
— Подождите! — воскликнул Глеб, срываясь с места. — Идиот! Одно мгновение!
По деревянной лестнице загрохотали его шаги: сначала вверх, потом вниз. Через пару минут он стоял в дверях, держа перед собой портрет.
— Так вам будет легче вернуться к той истории. — Глаза Глеба возбужденно сверкали. — Теперь вы понимаете, как похожи на нее? И вспоминаете? Вспоминаете декабрьский вечер 1944-го?…
Вера осторожно притронулась к рамке.
— Мне страшно.
Кутаясь в теплую шаль, она подошла к стене, обмакнула кисть в красную краску и медленно вывела: «20 декабря 1944». Бросила кисть, опустилась на диван и просительно взглянула на Глеба:
— Вы… вы не смогли бы сесть рядом? Ничего, если я возьму вас за руку?
Глеб опустился у ее ног, обхватив укутанные шалью колени.
— Мы заглянем в прошлое вместе. И что бы там ни случилось… Вы ведь заметили, что я здорово умею драться? А к тому ж, как и Мишель, не боюсь привидений.
Глава 20
Вот что примерещилось им за той непроницаемой дымкой запрета, которой ограждает необратимое время прошедшее. Гадалка Персела предупредила: «Время — хитрая штука…» Для безумцев, именующих себя «странниками», дверца приоткрывается, позволяя заглянуть в неведомое.
…Ненастный декабрьский вечер 1944 года. Метет мокрый снег, покрывая тонким, быстро тающим покровом черную землю полей, колючий ельник. По загородному шоссе несется автомобиль, рискуя нырнуть в кювет на каждом крутом повороте. Машину ведет Мишель, рядом, вжавшись в кресло, застыл Поль.
— О-о-о-осторожно! — Поль закрыл лицо руками, обмирая от противного визга тормозов.
— Этого не может быть, не может, не может! — Резко затормозив, Мишель остановил машину, схватил Поля за грудки и сильно встряхнул. — Ты все выдумал, парень! Тебе померещилось! Ты же родился чокнутым!