я галерея?
— Впечатляет! О, какие важные люди! Бургомистр с супругой. Комендант немецкого гарнизона. А господа офицеры в орденах — сплошное великолепие. Усы! Вот это усы! — Анна фыркнула. — Этот генерал-артиллерист похож на моржа. Вы разве не заметили — вылитый морж!
— Я бы сказал — на Вильгельма Второго, — сдержанно уточнил Тисо. — А вы, оказывается, насмешница. И легкомысленная девчонка.
— Ну, уж не старуха, как эти ваши… клиентки. — Анна сморщила носик у портрета блондинки с кукольными ресницами.
— Прошу прощения за «девчонку», мадемуазель. И умоляю вас — скорее к камере, она жаждет запечатлеть это насмешливое лицо.
— Ваша камера жаждет запечатлеть навитые букли, шикарную чернобурку на плече, бриллианты и взгляд порочного ангела — Греты Гарбо. Мой дивный, но не такой изысканный образ померкнет в соседстве с этими перезрелыми красавицами и вон тем грозным господином.
— Это начальник противовоздушной обороны оккупационных войск. Вам явно не нравится компания. А ведь среди моих клиентов весьма известные и уважаемые особы. Вот, например, вполне интеллигентное и приятное лицо. Владелец писчебумажной фирмы Жако Буссен. Мой большой приятель.
Анна придирчиво разглядывала портрет солидного господина:
— Буссен ничего. Только, похоже, пьяница. А вы хвастун — развесили здесь дружков и приятелей.
— Да — приятелей! Зачастую у меня с высокопоставленными клиентами складываются добрые отношения. Не скрываю — я горжусь этим.
— Хотите честно? — Анна посмотрела на мэтра фотографии с вызовом. — Вы ужасно скучно фотографируете. Как будто думаете о том, что ваше фото будет помещено на кладбищенском памятнике.
— Видите ли, мадемуазель, желание клиентов для меня закон. Жанр парадного портрета всегда востребован, — строго отчитался Тисо. — Но… — он неожиданно подмигнул, — у меня имеется собрание моих тайных увлечений, этакий пикантный альбомчик. Взгляните и убедитесь — в душе я вдохновенный художник, покоренный свободой чувств и молодостью.
Он достал из ящика шкафа альбом и с улыбкой положил его перед Анной.
— Удачного дня, господин вдохновенный художник, — отшатнулась Анна. Живо представив, какие гнусности может таить этот «пикантный альбомчик», она рванулась к двери. Тисо преградил ей путь, распахнув под самым носом альбом.
Анна была вынуждена взглянуть на снимки.
— Кто это? — прыснула она, разглядывая фото.
— Бурундук. У него черно-белый полосатый хвост, как шлагбаум, а выражение лица…
— Как у бургомистра! — Она стала переворачивать листы. — Это же целая беличья семья!
Они сели за стол рядом, рассматривая снимки.
— Как вам удалось застать белок врасплох?
— Секреты мастерства, милая леди. Я ведь заядлый охотник и знаю повадки зверьков.
— Ненавижу охотников. Не понимаю, как можно отнять у кого-то жизнь и радоваться.
— Клянусь вам, объектив моего аппарата не выстрелил еще ни разу. Он лишь подсматривает и запечатлевает. Похоже, многим это процедура даже нравится. Смотрите — павлин позирует не хуже красотки на светском рауте.
— А медвежата барахтаются со щенками! Ворон с башенки смотрит на них с таким удивлением!
— Эти снимки сделаны в зоопарке. Вообще я предпочитаю дикую природу. А знаете что — я ведь ваш должник. Приглашаю составить мне компанию. В пятницу я отправляюсь на охоту. Помилуйте, что за испуганное лицо?! У вас, между прочим, испорченное воображение, мадемуазель. Заметьте, все мои предложения вы воспринимаете в штыки. Вначале приняли за порнографа, потом за душегуба, а теперь — за гнусного соблазнителя. Не надо так хмуриться — возьмите с собой подругу, приятеля, маман, в конце концов. Капитан Вернер, как я понял, вам не совсем по душе.
— Ненавижу, — прошептала Анна и поднялась. — Я буду у парка…
— В восемь утра не рано? Да, непременно наденьте боты и что-нибудь более существенное. — Он кончиками пальцев коснулся ее легкого шарфика. — Букли и чернобурка пока не понадобятся.
Глава 6
Они встретились у входа в парк, потом долго шли по тропинкам, невзначай касаясь друг друга рукавами и пугливо отшатываясь. Что за напасть для влюбленных — «краснеть удушливой волной»! Они «заболели» друг другом с первого взгляда. Анна частенько отворачивалась, скрывая вспыхнувший румянец. Лес ждал их, подготовив все уловки весенней ворожбы, — клейкие листочки, россыпи подснежников на полянах, торопливую рябь прозрачных теней, снежно-медовый запах проснувшейся земли. Сладкая западня…
Мишель был одет по-охотничьи: в прилично потертую бурую замшевую куртку, длинные сапоги, только вместо ружья на его плече висел фотоаппарат. Анна постаралась одеться туристкой — шерстяной лыжный костюм бутылочного цвета, резиновые ботики и белый беретик, косо сидевший на ее гладких, подстриженных до мочек ушей волосах. Но шифоновый шарфик, так подходящий к разным весенним нежностям, все же не был забыт. В погоне за интересным кадром они забрались в чащу. Анна то копалась в траве, то пробиралась через бурелом, выискивая нечто забавное и трогательное — жучков, паучков, пробивающиеся сквозь прелую листву ростки, и даже пробовала снимать сама.
— Ой! Оно же совсем гнилое! — Анна покачнулась, стоя на толстом стволе поваленного дерева, ветка под ее ногами хрустнула, еще секунда — и ее ждало позорное падение в глинистую, смачно блестевшую проталину. Но рука Мишеля оказалась рядом.
— Держитесь, мадемуазель! — Он изобразил стойку кавалера, приглашающего на танец. Прочно ухватившись за рукав, Анна посмотрела на него удивленно и немного испуганно.
— Что-то не так? У меня на носу паучок? — Мишель обмахнул ладонью лицо.
— В этом свитере вы другой.
— Хуже или лучше?
— Моложе. Вы ведь совсем нестарый.
— Какое великодушие! Благодарю, мадемуазель. Я хорошо помню, что в двадцать все тридцатилетние мне казались стариками. А Мишелю Тисо — мастеру фотодела скоро стукнет сорок. Сорок! Никак не пойму, как такое могло случиться со мной…
— Это еще не страшно. У нас в университете был профессор химии сорока пяти лет! Чеканный профиль, черные кудри, такие, знаете, живописные, поэтические… Отвернется к доске писать формулы — в аудитории сплошные томные вздохи. У нас, на медицинском, было много девиц. В Анри Дебера были влюблены абсолютно все! — Анна сидела на пне, разглаживая на коленях клетчатую юбку, и старательно делала вид, что болтает о пустяках.
— Вы тоже? Тоже влюбились в этого престарелого Анри?
— Немножко. — Она досадливо пожала плечами. — Немножко не считается. Я думаю, что это была совсем даже не любовь. Обыкновенное увлечение. Любовь — это когда можно умереть от счастья. От восторга, от того, что это невероятное чудо случилось с тобой… Наверное, такое вообще невозможно перенести…
— А вы ведь в самом деле совсем девчонка. И весьма романтичная, — почему-то вздохнул Тисо. — От счастья не умирают, поверьте старику. — Голос Мишеля, прозвучал строго и печально. — Если любовь настоящая, умирать очень страшно. Потому что невозможно расстаться. И каждое расставание — как разлука навсегда. Как маленькая смерть.
Словно смутившись своей откровенности, он пошел к освещённой солнцем поляне. Анна двинулась следом.
— Вы слышите писк? — насторожилась она. — Вон там, под деревом! — Анна кинулась к едва опушенному акварельной листвой ясеню и присела в траву. — Галчонок! Совсем махонький. Выпал из гнезда. Боже, как он меня боится, дурашка!
Мишель осторожно ухватил отчаянно верещавшего птенца:
— Шустряк желторотый. А вот и семейство обеспокоилось. Ишь, целый табор собрался — засели в сторонке и галдят.
— У них там гнездо! Вон, — придерживая берет, Анна задрала голову, — на самой верхотуре.
— Держите. — Мишель повесил фотоаппарат на ее плечо, засунул галчонка за пазуху и начал взбираться на дерево. — Надеюсь, я не перепутаю квартиру.
— Не надо! Вы же свалитесь! — крикнула Анна, засунув постоянно сваливавшийся берет в карман.
— Я и в самом деле выгляжу таким дряхлым? Обратите внимание — ловок, спортивен, милосерден. — Добравшись до верхушки дерева, Мишель опустил птенца в гнездо. — А ну, живее домой, гуляка. И впредь будь поосторожнее. — Раскачавшись на толстой ветке, он спрыгнул на землю. — Ой…
— Нога? — подбежала Анна.
— Радикулит… Все, теперь до осени не разогнусь. Придется постоянно стоять за камерой. Крючком. И даже ходить с ней. Под попонкой не видно страдания на лице. Хохочете? А знаете, девочка моя, это вовсе не смешно. Я растеряю всех клиентов. На меня перестанут заглядываться женщины и вообще… Ой! Жутко болит вот здесь… — Застонав, он сел на поваленное дерево.
— Я делаю прекрасный массаж. Нас учили. Применю специальную методу для мужчин среднего возраста, не желающих терять поклонниц. Только больше никогда не называйте меня «моя девочка». Вы ведь называете так всех своих… пассий. Поясницу придется обнажить.
Мишель застонал, подставив спину рукам Анны.
— А вы сильная! Ну зачем так хватать! Больно же!
— Довольно с вас. — Анна легонько пошлепала поясницу больного. Он поднялся, медленно выпрямляя спину.
— Вроде порядок… Немного перекосило влево, но это не беда для пожилого донжуана. Пожалуй, даже лучше, чем было. Да вы волшебница, мадемуазель. Кстати, своих пассий я так и называю — «моя пассия». А вы — девочка. Но не моя. Так что замечание принято, Анна.
— У вас приятный характер: вы не очень скучный.
— Потрясающий успех — вам понравился мой характер и свитер! Что же будет, когда я напечатаю эту пленку…
— Букашки, листочки, цветочки. Я еще хотела жука! Глянцевого, с блестящими глазками!
— Увы, «охота» на сегодня закончена. Жуки могут отдыхать. А больному придется опереться на вашу руку, доктор. Умилительная картинка — заботливая дочь ведет парализованного отца.
— Ну, на отца вы не тянете. Держитесь крепче. — Анна положила его руку на свое плечо. — Хотя по весу — вполне. Жаль все же, что я не прихватила подругу. Она у меня силачка.