– Одна-ако! Однако!.. – Андрей Павлович был в неподдельном изумлении. – Ну, вы настоящий феномен, Миша!
– Я не дурак просто, я жизнь понимаю. У меня отец ходоком был, ни одной юбки пропустить не мог. Наслушался я ора с мальства, насмотрелся… что, хорошее у него житье было? Ни себе, ни матери, ни нам. Нет, уж я женюсь – так чтоб семья. А если она куда в сторону, так я уж…
– Так я уж здесь! – перебил его речь Маринин возглас. Это она, с чашками и с кофейником в руках, быстрым бесшумным шагом вошла в комнату. – Что, про баб разговор? – поставила она кофейник с чашками на стол. – Не знала ни одной мужской компании, в которой разговор в конце концов не скатывался бы на баб.
– Мариночка! – разом перестраиваясь на нее, воскликнул Андрей Павлович. – А разве в женской не так же?
– Конечно, нет. В женской – на мужиков.
Миша засмеялся. С той развязностью, что прорезалась в нем, пока разговаривал с Андреем Павловичем.
– Все одинаковы!
– Одинаковы, Мишенька, – сказала Марина, – те, кто одинаковы.
Теперь, довольный Марининым ответом, захохотал Андрей Павлович.
– Это вы в смысле, что все-таки не похожи? – помолчав, спросил Миша.
– Не похожи, не похожи, – тоже смеясь, согласилась Марина. – Мужчины ведь, если сбоку посмотреть, это что? Черт-те что и сбоку бантик. А женщины? Тоже черт-те что, но без бантика.
– Перестань пошлить, Марина, – с ленцой, еще не остыв от смеха, сказал Андрей Павлович.
– А что? Что такого? Разве неправда? – быстрым движением Марина подсела к столу и прижалась щекой к лежащим на столе рукам Андрея Павловича. Протекло долгое, бесконечное мгновение, и Марина подняла голову, посмотрела на Андрея Павловича сияющими глазами. – Я не пошлю, я иронизирую. Это разные вещи. Кто пошлит, тот пошляк, а кто иронизирует – страдающая личность.
Андрей Павлович, едва Марина подняла голову, спешно убрал руки со стола.
– Это отчего ты страдаешь?
Марина, не отрывая глаз, глядела на него.
– От неразделенной любви.
Андрей Павлович подыграл ей:
– Ко мне, что ли, Мариночка?
– Ой, какие вы, мужчины, глухие! – с силой воскликнула Марина. – Какие глухие, слепые!
Миша в этот момент посмотрел на часы и так и вскинулся.
– Половина седьмого! Все уже, не успеем!
– Слушай, Мариночка, – воскликнул Андрей Павлович. – Смех смехом, но ведь я горю уже синим пламенем. Когда она будет?
Марина повела плечом.
– Странно ты себя ведешь. Тебе назначено свидание… или что, более важное к себе требует?
– Да, всю жизнь со свидания на свидание так и бегаю. Как Дон Жуан.
– Ну что ты, какой ты Дон Жуан… – с ласковой небрежностью отозвалась Марина.
Андрей Павлович поднялся.
– Нет, надо мне убегать.
– Подожди! – Марина вскочила со своего места, бросилась к шкафу, достала из него то самое прозрачное маркизетовое платье, которое Лида хотела показать ему, из-за которого и позвала сегодня. – Подожди, – приказала она еще раз, выбегая из комнаты, переоделась на кухне и, ступая своевольной походкой модели на подиуме, вернулась обратно. – Вот гляди, видишь? Она сомневается: брать его с собой, не брать. Хотела, чтобы ты решил. Я ведь, говорит, там с ним буду, все на меня смотреть будут, вдруг, говорит, ему это не очень приятно станет. Тебе то есть.
Произнося все это, она прохаживалась по комнате туда-обратно, платье было светлое, трусы и лифчик на ней темные, и она и в самом деле была в нем «вся видна».
– Ну что ж, Мариночка… – сказал Андрей Павлович. – Я тебе очень благодарен за наглядную, так сказать, демонстрацию… я получил самое полное представление.
Марина перебила его:
– Положим, полного ты не получил.
– Полного? – беспонятливо переспросил Андрей Павлович.
– Нет, Андрюш, ну какой ты Дон Жуан! – с прежней ласковостью, весело воскликнула Марина. – При чем здесь платье?
Миша в полном восхищении жарко прошептал Андрею Павловичу со своего места:
– Что, не понимаете, что ли?!
– Андрюш! Все? Я могу обратно? – невинным тоном осведомилась Марина.
Андрей Павлович молча кивнул.
Марина, обдав теплом своего тела, прошла мимо него на кухню, он постоял-постоял мгновение и повернулся идти в прихожую одеваться.
И только повернулся – зазвонил телефон на журнальном столе.
Миша было дернулся к телефону и замер – все-таки он был впервые в доме, никаких у него ни на что прав здесь, и ему не хотелось оказаться в неловком положении.
Дернулся было на звонок и Андрей Павлович, но тут же и остановился, – не очень его жаловала Нина Елизаровна, а ну как это она?
А телефон звонил, звонил, и в конце концов, постукивая каблуками, к нему побежала с кухни Марина. Она успела лишь снять платье, но надеть ничего еще не надела и прибежала к телефону, в чем была – в трусиках и лифчике.
– Алле! Добрый вечер! – сняла она трубку. – Нет-нет, Альберт Евстигнеевич, туда попали. Это Марина, Лидина подруга, мы знакомы с вами… просто их никого нет дома.
Она стояла посреди комнаты с прижатой к уху красной телефонной трубкой, совершенно не стесняясь пляжной своей обнаженности, столь странной в подобной обстановке, и Андрей Павлович с Мишей невольно разглядывали ее, ее великолепное от природы, молодое еще и по-зрелому налитое тело.
– А зачем мне догадываться, что это вы? – говорила в трубку Марина. – Я вас по голосу узнала. – Послушала и ответила. – Хорошо. Обязательно передам Лиде, что вы звонили. До свидания.
Она повесила трубку и, ни слова не говоря, пошла из комнаты.
– Это Лидии отец был? – чтобы хоть что-то сказать, замять неловкость, спросил Андрей Павлович, хотя прекрасно, понял, кто это звонил.
– Он самый, – сказала на ходу Марина, вновь близко проходя от него и обдавая теплом и запахом своего тела.
Андрей Павлович вышел из комнаты вслед за ней.
– Так я убегаю, Мариночка, – крикнул через некоторое время он ей из прихожей.
– Убегай! – отозвалась Марина с кухни.
– Лиде я позвоню!
– Звони. – В голосе Марины была небрежность.
– Н-ну… и все.
Миша, по-прежнему сидя у стола, слышал, как Андрей Павлович потоптался в прихожей, открыл входную дверь – все не закрывал, не закрывал и затем позвал, словно бы притушенным голосом:
– Мариночка! На секундочку!
Миша, усмехаясь, сам налил себе кофе, положил в чашку сахар. Маринины каблуки простучали по коридору в прихожую, замерли, последовал неразборчивый шепот… и дверь, наконец, захлопнулась.
Марина вошла в комнату с выражением возбужденного довольства на лице.
– О, налили уже себе? – вешая в шкаф платье, сказала она. – Молодец. Вы, Миша, умница и молодец, я это, как вы вошли, сразу увидела.
– Ну, вы даете! – с восхищением проговорил Миша.
– Что, милый? – голос у Марины враз изменился. – Ты что имеешь в виду? Ты сиди и дожидайся Аню. Она скоро придет.
Не только голос изменился у Марины, она вся изменилась, стала такой взрослой, недоступной, что Мишина развязность вмиг соскочила с него и к нему вернулась прежняя косноязычная скованность.
– Теперь уже, – пробормотал он, взглядывая на часы, – теперь уже что… и на такси уже все. Не успеем теперь. Семь почти часов.
– Пейте кофе, Миша, – вновь обращаясь к нему на «вы», сказала Марина. – Вы еще, может быть, такой театр увидите…
– В хороший театр билеты очень трудно достаются. Но приходится. Уж раз… приходится соблюдать правила.
– А что вы, Миша, подразумеваете, собственно, под правилами? – спросила Марина.
– Ну, собственно… если подразумевать… – косноязычно начал Миша.
Так, попивая кофе, Марина потрошила Мишу, цепляясь к каждому его слову и то и дело доводя его едва не до заикания, пока не открылась входная дверь. По стуку каблуков, по шуму одежды в прихожей было ясно, что пришли двое. Марина хотела пойти встретить сестер, но Аня появилась на пороге раньше, чем она успела подняться со своего места.
– А, ты уже здесь, – сказала Аня Мише с порога. И бросила Марине: – Привет!
– Я здесь час уже, – сказал Миша. – В театр мы опоздали.
– Страшно была занята. Никак не могла раньше. – Аня, как была в уличной курточке, в туфлях, прошла к дивану и плюхнулась на него. – Устала – просто ужас.
В комнате возникла Лида.
Марина спросила у нее глазами: что? И так же глазами Лида утомленно ответила ей: потом.
– Простите, вы Миша? – спросила она, заставив Мишу своим вопросом оторвать взгляд от Ани.
– Миша, – коротко сказал тот и снова перевел взгляд на Аню, хотел что-то сказать ей, но Лида не дала.
– А я сестра Ани – Лида, – сказала она.
– А, да… – Миша стал подниматься со своего стула. – Я и забыл. То есть, я пока сидел, забыл, что вы… то есть я не то… мне очень приятно.
Лида кивнула ему.
– Да, я тоже очень хотела увидеть вас. И жалко, что так получилось… вам, к сожалению, нужно будет уйти сейчас. У нас сейчас довольно сложный домашний разговор должен быть.
– Никаких разговоров у нас не будет! – Аня на диване засунула руки в карманы курточки – словно бы спрятала туда себя всю.
Лида не обратила внимания на ее выкрик.
– До следующей встречи, Миша, хорошо?
– Миша, сиди! – приказала Аня.
– Хорошо, оставайтесь, – совершенно неожиданно для Ани согласилась Лида. – Меня лично все устраивает.
Аня вскочила с дивана, как будто ее подбросило.
– Ладно, иди, будь по ее!
Миша вышел из комнаты вслед за Аней, забыв попрощаться. Слышно было, как он одевается, и затем входная дверь чавкнула, открывшись, замком, но не закрылась, – Аня вышла проводить его к лифту.
– Ну что?! – спросила Марина у Лиды, тихо на всякий случай, чтобы их разговор не мог быть услышан там, снаружи, за полупритворенной входной дверью.
Лида махнула рукой.
– Узнаю Аньку! Я когда услышала, даже не удивилась. В нижнем белье по лестничной клетке чужого дома разгуливала.
– Как?! – Ошеломленную Марину так и взорвало смехом.
– Вот так. В одних трусиках. Для того меня и просили что-нибудь ей захватить.