– Правда, можно? – с надеждой слабо выговорила Нина Елизаровна.
– Можно, можно. Только вот если бы ты мне все по телефону…
– Боже! – голос Нины Елизаровны мгновенно наполнился силой. – Только мне не хватало твои упреки выслушивать! Нам нужно дочь спасать!
– Виктор Витальевич! – упреждая его ответ, с мольбой посмотрела на него Лида.
И Виктор Витальевич, уже готовый заново сцепиться с Ниной Елизаровной, сдержал себя. Лишь демонстративно вздохнул, ступил от окна к книжному шкафу, провел пальцем по стеклу вдоль корешков книг.
– Знакомые книжечки! – в голосе его прорезались прежние насмешливо-снисходительные интонации.
– Это ты не мне, дочери оставил! – с остывающей резкостью ответила Нина Елизаровна.
– Безусловно, безусловно, – с поспешностью отозвался. Виктор Васильевич. И перевел взгляд на ружье над диваном. – А это все висит.
– Ну а почему же ему не висеть?
– Понапрасну висит, вот что жалко. А я все-таки раз в год да выезжаю… – Он прошел от книжного шкафа к дивану и потянулся к медвежьей голове снять ружье. – Продала бы ты мне, в конце концов…
Нина Елизаровна остановила его:
– Не снимай. Заряжено.
Виктор Витальевич инстинктивно отдернул руки и тут же, застыдясь своего испуга, засмеялся:
– Это ты кому, мне говоришь – заряжено? Да что я, не знаю, как оно заряжено? Никогда оно не было заряжено.
– Все равно. Если даже и нет. Это память. Это тебе известно. И оно не продается.
– Жаль… жаль… – Виктор Витальевич достал из внутреннего кармана пиджака записную книжку, роскошно сияющую желтым металлом шариковую ручку откровенно несоветского производства и вновь подсел к столу. – Так, – раскрывая книжку, сказал он, – давайте мне фамилию следователя, отделение милиции…
Нина Елизаровна продиктовала ему все, что он просил, Виктор Витальевич записал, спрятал записную книжку с ручкой обратно в карман и встал.
– Все, этого хватит пока.
– Но, действительно, ситуация не крайняя? – Нина Елизаровна смотрела на него с надеждой и враждебностью.
– Пожалуй, нет. – Виктор. Витальевич был уже не здесь, он был там, в другой своей, неизвестной никому в этом доме жизни, душой был там, нутром, и стремился скорее соединить душу с телом. – Но что заранее говорить. Может быть, какие-то нюансы вскроются… До свидания, Лидочка, – поклонился он Лиде.
Лида поднялась со своего места.
– До свидания, Виктор Витальевич. Спасибо.
– За что спасибо. Она ведь и в самом деле моя дочь. – Виктор Витальевич двинулся в прихожую. И, выходя из комнаты, крикнул: – Аня!
Лида, вслед за матерью пошедшая было провожать Виктора Витальевича, остановилась. Она там была не нужна. Они с Виктором Витальевичем попрощались – и этого было обоим достаточно. Хотя они с Аней и сестры, но дочь ему – лишь Аня…
Впрочем, зазвонил телефон на журнальном столе. Так что Лиде вроде как следовало даже остаться в комнате.
– Алле! – сняла она трубку.
Это был Миша, Анин мальчик. Он просил ее к телефону.
Лида замялась:
– Знаете, Миша… – и решила, что не нужно сегодня Ане никаких телефонных разговоров. – Знаете, Миша, лучше вы позвоните ей завтра. Она не очень хорошо себя чувствует. Ей сейчас не до разговоров.
Миша настаивал и так был напорист, так требователен, что Лида заколебалась:
– Что-то случилось, Миша? Важное? Или может все-таки подождать до завтра? Ей, правда, не до разговоров и свидания сегодня. То, что вы рядом здесь и из автомата звоните, вовсе не значит…
Она не договорила – Миша там, в автомате, нажал на рычаг. «Пи-ип, пи-ип», – коротко засигналило в ухо.
– Странно. И не попрощался даже, – опуская трубку, обескураженно проговорила Лида.
Она не успела отнять от трубки руки, как телефон зазвонил вновь.
– Алле! – снова сказала Лида.
Ей ответили, и лицо ее, и без того имевшее сегодня отрешенно-замкнутое выражение, как закаменело. Несколько раз она пыталась что-то сказать, но ничего у него не выходило. Наконец голос все-таки повиновался ей.
– Да нет, это я, – сказала она. – Я, да. Узнала, конечно. Странно было бы, если бы не узнала… – Умолкла, слушая, и ответила: – Нет, Андрей, я не еду. А что у тебя чемодан уложен – это хорошо, ты поезжай. Мой билет сдай, до поезда еще есть время, успеешь. – Опять умолкла, слушая, но просто сидеть и слушать, ничего не делая, было сверх ее сил, и она встала, взяла телефон и, то отнимая, то вновь прикладывая трубку к уху, принялась ходить возле журнального стола туда-обратно. – Я не в состоянии, Андрей, – сказала она наконец, – выяснять сейчас отношения. Да и нечего выяснять, Когда все ясно, что выяснять? И не нужно ко мне приезжать. В этом нет смысла. Я не пое…
Ей снова не удалось договорить – как только что Миша, Андрей Павлович, не став слушать ее, повесил трубку. Какое-то мгновение, с аппаратом в одной руке и трубкой в другой, Лида недвижно, с каменным лицом стояла в той позе, как ее застиг сигнал разъединения, затем медленно повернулась к журнальному столу, положила на телефон трубку и медленным осторожным движением поставила аппарат на свое обычное место.
За время, что она разговаривала по телефону, Виктор Витальевич оделся и ушел. В тот миг, когда Андрей Павлович прервал разговор, Лида услышала, как щелкнула замком, закрываясь, входная дверь. Между Ниной Елизаровной и Аней, едва дверь захлопнулась, тут же вспыхнул громкий, яростный спор. О чем именно они спорили, хотя разговор и шел на самой высокой ноте, до Лиды никак не доходило, пока они не появились в комнате.
– А зато я ее наказала, и она теперь будет знать! – достиг, наконец, ее слуха Анин голос.
– Нет, с нее как с гуся вода! – воскликнула Нина Елизаровна. – Тебя что, эта история ничему не научила?
– Не отдам я ей ее джинсы! Как прошлогодний снег она их у меня увидит.
Нина Елизаровна сорвалась в крик:
– Да тебя хоть что-нибудь в жизни, кроме тряпок, интересует? Хоть что-нибудь кроме?!
Лида не выдержала. Невозможно было слышать этот их базар.
– Мама! Прошу тебя! Ты все-таки старше… Вы сейчас стоите друг друга!
Нина Елизаровна метнула на старшую дочь гневный взгляд, но все же Лидины слова подействовали на нее.
– Может быть, – беря себя в руки, – проговорила она. Может быть… Но я мать, и я несу за нее ответственность… И я никогда не была такой, я не могу ее понять. Как можно без всякой цели? Я всегда, всю жизнь знала, что мне нужно. Всю жизнь, всегда я хотела быть самостоятельной. Ни в чем и ни от кого не зависимой, Чтобы никто и ничто не подавляло мою личность.
– И что она, твоя самостоятельность? – в Анином тоне не было прежней агрессивности, но зато он сделался обличающим. – Водить экскурсии по музею? «Посмотрите сюда, посмотрите туда, обратите внимание на то…» Все! Стоила овчинка выделки.
Нина Елизаровна решила не реагировать на Анин выпад.
– А ты почему, собственно, не собираешься? – обратилась она к Лиде. – Тебе ведь уже выходить скоро.
– Я не еду, – сказала Лида.
– Ничего не понимаю. Почему?
– Да так, мама. Одним словом не объяснишь.
– Что… этот твой обиделся, что ты из-за отцовского спектакля перенесла отъезд на день позже?
– Да нет, мама…
Лида уклонялась от ответа, и слишком явно уклонялась.
Нина Елизаровна поняла, что так просто, сейчас во всяком случае, ничего об истинных причинах Лидиного решения она не выяснит. Но кроме того, ей не терпелось узнать и еще кое о чем.
– Что, хороший спектакль? – спросила она с плохо скрытым любопытством. – Виктор сейчас в прихожей говорил, что у него были пригласительные и он видел… будто бы отец просто блистателен?
– Да, мама, все хорошо, – по-прежнему уклончиво ответила Лида.
Нина Елизаровна вновь, как только что в разговоре с Аней, взорвалась.
– Что ты со мной, – гневно закричала она, – как с чуркой?! Я что, не могу поинтересоваться твоими делами? Одна только шпыняет меня… другая как с чуркой… ты в конце концов даже не жила самостоятельно, не знаешь, что это такое, все за моей спиной… и я могу от тебя потребовать…
– Ма-ам, – с язвительностью перебила ее Аня, – у тебя вообще-то гости…
Это она, корча на крик Нины Елизаровны всякие гримасы и чтобы мать не видела их, отвернулась – и обнаружила, что в дверях комнаты, уже, видимо, некоторое время, с оглушенным видом, явно не зная, как ему поступить – дать ли о себе знать или, наоборот, ретироваться, – стоит с бутылкой коньяка в руках Евгений Анатольевич.
Нина Елизаровна стремительно повернулась в сторону Аниного взгляда.
– Ой, – воскликнула она, – боже мой! Это вы…
Евгений Анатольевич попытался улыбнуться.
– Вообще… мы, Нина, ведь и на «ты» переходили…
– Девочки, что у нас с ужином? – не отвечая ему, приказывающе поглядела Нина Елизаровна на дочерей. – Так уже поздно. Пойдите на кухню, организуйте-ка что-нибудь.
Аня не поняла истинного смысла ее приказа.
– Да Лидка там уже… – начала было объясняться она.
Но Лида не дала ей договорить и потащила ее из комнаты:
– Пойдем, пойдем. Нечего все на меня.
Как будто Аня собиралась сказать о том, что для приготовления ужина достаточно одной Лиды, а вовсе не о том, что ужин Лида давно приготовила и можно садиться.
Нина Елизаровна с Евгением Анатольевичем остались вдвоем.
– Ну, вы, скажу вам… так неожиданно… без звонка… – Нина Елизаровна испытывала страшное смущение, она с трудом заставляла себя говорить что-то и не в силах была встретиться с Евгением Анатольевичем взглядом.
Он же, напротив – и лишь язык старинных романов уместен тут, – буквально пожирал ее глазами.
– Нина! Милая! – проговорил он. – Мне уезжать завтра. А ты все это время… с того раза… почему? Почему ты меня избегаешь? Что произошло? Как же я могу уехать, ничего не понимая? Мы встретились… наши пути пересеклись, и мы не должны потерять друг друга… – В руках он все так же держал бутылку коньяка и, говоря, прижимал ее к груди, что выглядело довольно к