– Нет, Лида, нет, нет… – голос у Андрея Павловича упал, сделавшись жалобно-просительным. – Я не могу, Лида… как же так… я не могу, нет…
– Уходи-и! – по-прежнему с закрытыми глазами, качая головой, почти неслышно проговорила Лида. И открыла глаза, закричала с надрывом: – Не мучай меня, уходи-и!..
Дверь кухни на этот ее крик распахнулась, ударив ребром Андрея Павловича, и в кухню ворвалась Аня. Она оттолкнула Андрея Павловича в сторону, подскочила к Лиде и загородила ее собой.
– Уходите! – закричала она Андрею Павловичу истерическим хриплым фальцетом. – Вы слышали, что вам говорят? Уходите! Немедленно!
– Аня, – возвысив голос, сказал Андрей Павлович, – это наше дело, не лезь! Не лезь, я тебя прошу. И дай нам закончить разговор!
– Не дам! Один убежал, и вы тоже уматывайте! – Какое-то мгновение Аня ждала реакции Андрея Павловича, он молчал, не двигался с места, и все лицо ее искривила гримаса ненависти: – Не хотите? Сейчас захотите…
Вновь оттолкнув Андрея Павловича, она выскочила из кухни, пронеслась мимо ошеломленной, растерянной Нины Елизаровны в комнату, вскочила на диван и сорвала с медвежьей головы ружье.
– Аня! – перепуганно крикнула ей с порога Нина Елизаровна.
– Сейчас он захочет… сейчас побежит, – не слыша ее, пробормотала Аня, спрыгивая обратно на пол и бросаясь из комнаты.
– Аня! – теперь уже даже привзвизгнув от испуга, шарахнулась от нее в сторону Нина Елизаровна.
Аня остановилась в коридорчике перед распахнутой кухонной дверью, вскинула ружье и взвела курки.
– Ну?! – крикнула она Андрею Павловичу. – Оно заряжено!
– Аня, прекрати! – приказала из-за спины Андрея Павловича Лида. И попыталась обойти его, но Аня дернула стволами:
– Ты не двигайся! – И снова крикнула Андрею Павловичу. – Ну?!
– Аня, что за глупости, Аня… – неуверенно проговорил Андрей Павлович. – И вовсе оно не заряжено…
– А вот попробуйте. Испытайте! Считаю до пяти. Если не сдвинетесь с места… Раз… два… Три… – принялась считать она.
При счете «четыре» Андрей Павлович дернулся к выходу с кухни, остановился и полуобернулся к Лиде, чтобы видеть ее.
– Лида, это ты сейчас… вгорячах. Лида, пройдет время… я буду ждать твоего реше…
– Уходи, – оборвала его Лида.
Дверь выстрелила замком, и Аня повернулась, прошла к дивану, встала на него и забросила ружье обратно на медвежью голову.,
– Вот так с ними со всеми, с гадами, с подлецами! – сказала она в пространство.
Медленным, каким-то пришаркивающим шагом, словно больная, в комнату вошла Лида.
– Зачем вы подслушивали? – спросила она, ни к кому специально не обращаясь – ни к Ане, ни к Нине Елизаровне – и, может быть, не ожидая ответа.
Аня, однако, ответила:
– Что мы подслушивали? И не подслушивая все слышно было. Не во дворце живешь, в блочном доме.
– Но врываться тебе на кухню не нужно было. Это действительно наше с Андреем дело. Мое.
– Он подлец! – с исступлением выкрикнула Аня.
Лида покачала головой. Отрешенно-каменным было выражение ее лица.
– Он не подлец. Он очень порядочный и несчастный человек. И в самом деле наваждение… все так. Только мне не легче от этого.
Нина Елизаровна, понуро-поникшая после всего происшедшего сейчас, словно бы даже пришибленная, тихо и осторожно подошла к Лиде, робко и слабо обняла ее.
– Все, Лида, к лучшему, – сказала она, как бы не утверждая это, а лишь пытаясь убедить в том саму себя. – Забудется, пройдет, перемелется… А я всегда тебе говорила: Андрей – это трата жизни, и только. А теперь ты свободна…
– Да что ты со своей свободой! – тут же влезла в речь Нины Елизаровны Аня. Она все стояла на диване, гнев ее не вышел до конца, и ей требовалось выпустить его. – Свобода, самостоятельность… Что с нею делать, с твоей самостоятельностью? Солить? Дрянь такая, что и с солью не съешь.
– Аня! – не повышая голоса, умоляющим тоном попросила ее остановиться Лида.
– В другом состоянии Нина Елизаровна не замедлила бы ответить Ане, сейчас она принялась решать про себя, следует ей отвечать или воздержаться, наступило молчание… и в этом молчании ясно и пронзительно заверещал в прихожей звонок. Он был так неожидан в наставшей тишине, да еще после всего случившегося, что все трое невольно вздрогнули.
– Кто это еще… – проговорила Нина Елизаровна.
– Вечер посещений какой-то… – произнесла Лида.
Аня соскочила с дивана и решительным шагом направилась в прихожую.
– Ну, я покажу сейчас! – с угрозой, с радостью мщения в голосе сказала она на ходу.
Из комнаты слышно было, как открылась входная дверь. Однако что там говорила Аня, было не разобрать, как не разобрать было, кто это там пришел и один ли человек или несколько; но вот Аня вошла обратно в комнату – каким-то неуверенным шагом, с выражением растерянности на лице.
– Тут вот, мам, – спрашивают хозяина… мужик такой… но вроде бы к нам.
Однако «мужик» не ждал у порога; он без всякого разрешения двинулся вслед за Аней и, слегка подтолкнув ее, чтобы освободила проход, тоже вошел в комнату. Это был тот слесарь, что неделю назад приходил устанавливать умывальную раковину. И был он, как о том ясно говорили его движения, его плывущие глаза, основательно пьян.
– А, хозяйка! – сказал он, увидев Нину Елизаровну. – Ты тоже сгодишься. Хозяин или хозяйка… все равно. Хозяйка, может, лучше даже. Лучше даже, да? – подмигнул он и посмеялся. – Сейчас все хозяйки хозяева…
Оторопевшая Нина Елизаровна стала приходить в себя.
– Что вам, собственно, нужно? – спросила она.
– Шутишь, хозяйка! – сказал слесарь. – Мне? Мне ничего не нужно. Это тебе нужно. У кого раковина текет? У меня?
– Вы что, устанавливать раковину пришли? В десять вечера?
Слесарь опять пустил свой короткий, ненатуральный смешок:
– Что ты, хозяйка! Рабочий день – восемь часов… ни за какие коврижки!
– Так что вам тогда нужно все-таки?
– Опять шутишь, хозяйка? Мне ничего не нужно. У меня раковина не текет. – Слесарь тряхнул руками, раз, еще раз и вытряс из рукавов полузастегнутого ватника по литой чугунной штуковине. – Во, видала? Кронштейны. Тридцать два сантиметра. Кому нужно? Мне? Мне не нужно.
– А если не устанавливать, зачем вы их принесли? – решив помочь матери в этом вязком, невнятном разговоре с пьяным человеком, спросила Лида.
Слесарь выставил перед собой кронштейны.
– Раковина кому нужна? Мне? А штук этих нигде не достанешь.
– Что, добавить хочется, на бутылку не хватает? – вмешалась в разговор Аня.
– О! Маленькая, а догадливенькая, – слесарь посмеялся одобрительно и довольно… – У сторожа в магазине бутылка сейчас десять рублей.
– Тебе что, куют здесь деньги? – сказала Аня. – Портвейн купишь.
Слесарь, подавшись вперед, пригляделся к ней повнимательнее и развел руками с зажатыми в них кронштейнами:.
– Не принимает организм, догадливенькая. Только пшеничную… – Он отвел от нее взгляд и тут увидел на столе бутылку коньяка, оставленную Евгением Анатольевичем и все это время так и простоявшую здесь. – О! – с радостной развязностью вскинулся он и обвел теперь оценивающим взглядом всех троих. – А вы, я вижу, сами гуляете! Одни девочки… Берите меня с другом в компанию. Ух, парень… закачаетесь!
Нина Елизаровна решительно ступила к столу, взяла бутылку и протянула слесарю:
– Вместо водки. Устроит вас?
Слесарь не принял бутылку.
– Коньяк, что ли? Клопами пахнет.
– А ты что, как клопа раздавишь, так его нюхаешь? – спросила Аня.
Слесарь замер. Пьяное его, заторможенное сознание высчитывало, какова степень нанесенного ему оскорбления. И высчитало, что он оскорблен – сильнее не может быть.
– Ты что, падла, издеваешься над мужчиной? – угрожающе двинулся он к Ане. И замахнулся кронштейнами. – Я вот сейчас… уделаю – ни один урод замуж не возьмет!
Едва ли он собирался действительно ударить ее, но Аня испуганно отшатнулась, попятилась, и это ее движение бросило Лиду к слесарю, она ухватилась за кронштейны и попыталась отнять их:
– Да что вы тут!..
– Ах, падла!.. – рванул слесарь кронштейны из ее рук.
Лиду мотнуло вслед за ними, пальцы ей разжало, и она выпустила кронштейны. А в следующее мгновение ее прожгло неожиданной жаркой болью над переносицей, и от этой на миг ослепившей ее боли она упала на колени. То один из вырванных у нее из рук кронштейнов, описывая в воздухе дугу, мазнул ее концом своего тяжелого чугунного тела.
– А-аа!.. – дико, страшно закричала Аня, продолжая пятиться и прижимая к груди руки с судорожно скрючившимися пальцами.
– Лидочка! Девочка моя! – бросилась к Лиде Нина Елизаровна.
Слесарь, неверными торопливыми движениями заталкивая кронштейны за пазуху, скорым скользящим шагом спешил уже убраться восвояси.
– Отродье бабское! – сплюнул он на ходу.
Аня наконец опомнилась от своего испуга, побежала за ним и захлопнула дверь, так все это время и простоявшую открытой.
Кронштейн рассек Лиде кожу на лбу, и через переносицу на щеку ей, на губы, на подбородок тоненькой струйкой точилась кровь.
– Да, в общем-то, и не очень сильно. Это я от неожиданности… – смущенно и виновато улыбаясь, проговорила Лида, поднимаясь с коленей.
Нина Елизаровна поддерживала ее под руку.
– Но у тебя кровь! – Она метнулась к шкафу, открыла с размаху створку, вытащила пакет с ватой, оторвала клок и, намочив в одеколоне, приложила к Лидиной ране. Намочила еще один клок и стала вытирать кровь у нее с лица. – Боже мой, господи боже мой, взять и ударить женщину!.. Что за свиньи мужики, что за свиньи! Все, кругом, куда ни глянь! За что их уважать… за что?! Трусливые, подлые, пьянчуги… Ни в одном намека на личность!
– Не надо, мама, перестань. – Лида морщилась от щиплющей боли, но терпела, не отстранялась. – Что мужчины… что их ругать. Они нас, мы их… и все это бессмысленно.
– Ага, он тебе по щекам ни за что ни про что, а ты – бессмысленно? – Аня, вернувшаяся в комнату, обхватив себя крест-накрест руками, ходила быстрым дробным шагом по узкому свободному пространству между обеденным столом и дверью, где на ночь обычно ставилась для нее раскладушка. – Ни ответить ему тем же, ни в милицию на него подать, так хоть душу отвести могу?!