Но паспорт не был готов и через два месяца. Голос у чиновницы больше не мягчел, из деревянного, когда теперь разговаривала с Маргаритой, он превратился у нее в жестяной. «Нет, не готов! Не знаю почему. Некуда мне обращаться. Поинтересуйтесь через неделю», – отвечала она, словно автомат.
Ходя в ОВИР, в оно из посещений Маргарита столкнулась зесь с тем бывшим зампредом, который уже такие далекие четыре года назад подписал ей разрешение на передачу здания и которому она пыталась устроить встречу со Скоробеевым. Узнал на этот раз ее он. Она, даже гляди на него в упор, не узнала бы его ни за что. Она как раз, отстояв очередной час в очереди, вышла из кабинета чиновницы, ведавшей выдачей паспортов, ответ был все тот же: ждать! – настроение у нее было великолепнее некуда, и она элементарно никого вокруг не замечала.
– А, да, здравствуйте, – с неохотой отозвалась она на приветствие бывшего зампреда.
Хотела пройти мимо, но у зампреда было, видимо, желание и потолковать со встреченным здесь знакомым человеком, – он не дал ей пройти, остановил:
– Что, едете куда-то? Или, наоборот, кого-то к себе приглашаете?
– Да нет, паспорт все пока получить не могу, – сказала Маргарита.
– А что такое? – поинтересовался бывший зампред. – Тянут, говорят, не поступило разрешение на выдачу?
– Именно, – коротко подтвердила Маргарита.
– Так, так, – раздумчиво проговорил бывший зампред. – А скажите, у вас какая форма допуска?
– Что значит, форма допуска? – недоуменно спросила Маргарита.
– Ну, вот вы работаете там, в администрации, какая у вас форма допуска к секретной информации?
– Да я там давно уже не работаю, – пожала плечами Маргарита.
– Это не важно, – махнул бывший зампред рукой. – Работали. И вот когда работали, какая она у вас была? Первая, наверно?
Маргарита снова недоуменно пожала плечами. Она не понимала бывшего зампреда.
– Не было у меня никакого допуска. Работала и все.
Бывший зампред покивал:
– Понятно. Понятно. Это вы, значит, просто не знали. Был, конечно, допуск. И конечно, первая форма. Там в администрации только у поломоек не первая. Это я вам точно говорю, я знаю. Я, видите ли, тоже некоторый срок начальничком поработал, поварился в этом котле. Еще до расстрела Белого дома. Заместителем председателя райсовета. Избрали на демократической волне в свое время.
– И что это означает, что первая? – Смысл сказанного бывшим зампредом стал понемногу доходить до Маргариты. – Мне не дают паспорт из-за того, что у меня была эта форма?
Признаваться бывшему зампреду, что она знает его как раз с той самой поры, когда он был «начальничком», она не стала. Что бы это меняло? Ничего это не меняло.
– Думаю, что из-за этой формы, – подтвердил ее предположение бывший зампред. – А из-за чего еще? Сейчас ведь любому бандюку за границу поехать – пожалуйста, дорога закрыта лишь тем, кто носитель секретов.
– Какой я носитель секретов! – воскликнула Маргарита. – Да они все, кто, вы говорите, начальнички, ездят и ездят, у всех паспорта, и никто им не запрещает.
Бывший зампред вновь согласно покивал:
– Ездят, ездят. И никто не запрещает. Правильно. Зачем они сами себе запрещать будут? Только паспорта у них какие?
– Какие? – опять не поняла Маргарита.
– Синие! Дипломатические. Значит, им, сколько секретов ни знают, все можно. Можно, положено, дозволено.
Маргарита была ошеломлена. Хорошенькую информацию сообщил ей бывший зампред!
– Так что же, так мне и не получить паспорт, раз у меня был этот допуск?
– Не знаю, – сказал бывший зампред. – Вообще они не имеют права не дать. Но кому-то там, где проверяют сведения о нас всех, нужно поставить свою подпись. И вот он не хочет. Перестраховывается. Все ведь осталось по-прежнему. Вся система. Зачем ему, если вдруг что, отвечать? Нужно, чтобы кто-то, как говорится, из органов походатайствовал за вас. Есть у вас кому походатайствовать?
– Из органов? – ненужно переспросила Маргарита. – Еще не хватало!
– Ну, сходите к начальнику ОВИРа, прорвитесь, поговорите с ним, – предложил бывший зампред. – Может быть, я и ошибаюсь. Хорошо бы, конечно, чтоб ошибался.
К начальнику! Это была идея. Маргарита подосадовала на себя, что не додумалась до этого сама и раньше. Настроение у нее сразу пришло в норму. Конечно же, пойти к начальнику – и все разрешится наилучшим образом. А прорваться к нему – это не задача.
Чувство благодарности к бывшему зампреду за то, что узнал ее, остановил, заговорил, требовало отплатить ему его же монетой: поинтересоваться его делами.
– Как мои дела? – отозвался бывший зампред на ее вопрос. И усмехнулся. Покачал головой. – Да вот собираюсь на постоянное место жительства в Германию. Выправляю документы. Уеду скоро – прощай, Россия.
– Вы немец, да? – понимающе, как бы поддерживая его решение, проговорила Маргарита.
Еврейских черт в лице бывшего зампреда не проглядывало.
– Русский, – сказал зампред. И вновь усмехнулся. – Но стал на старости лет евреем.
– Как это? – Маргарита не поняла.
– Так это, – эхом ответил зампред. – Я, видите ли, после того, как Белый дом расстреляли, советы все разогнали, так никуда на приличную работу и не смог устроиться. Не берут! Шарахаются, как от прокаженного. Боятся. И в институте, где прежде работал, то же самое. Кем я только не перебыл за это время! Даже риэлтером пробовал, квартирами торговать. Еле жив остался. И нигде заработать не могу. Не получается!
– Но что значит, вы стали на старости лет евреем? – напомнила ему Маргарита.
– То, что стал. Мне подсказали: купи метрику. Раньше, если в паспорте другая национальность, Германия устному заявлению верила, что ты еврей. Напиши только, что мать еврейка или отец, и все. А теперь строже стало: нужна метрика с национальностью родителей. Сто долларов мне эта метрика стоила. Поеду теперь в Германию. Буду на пособие жить. На еду хватит, а крышу над головой дают. Все лучше, чем здесь. Здесь я на кусок хлеба заработать себе не могу, а до пенсии еще ползти и ползти. Не доползу! Устал, ужас!
Вид у бывшего зампреда и в самом деле был измочаленный, в глазах – пыльная пустота, не скажи он, что до пенсии ему ползти и ползти, Маргарита решила бы, что пенсионный возраст для него давно наступил.
– Что ж, счастливо вам! – сказала она.
– Да уж, да уж, дай бы Бог! – с признательностью откликнулся бывший зампред. – Нелегко, знаете, ох, нелегко, оказывается, поменять национальность. Не имел представления, до чего нелегко. Все равно как от самого себя отказываешься. Но что делать? Выхода нет, здесь – хоть в петлю!
Маргарита поняла: если его не прервать, бывший зампред будет говорить об этом и говорить – хоть до закрытия ОВИРа. Ему хотелось поделиться своими переживаниями, кричать об этом на каждом углу, но, наверное, в кругу знакомых и близких этим было не поделиться. Чтобы не нашлось легкого на руку доброжелателя, который бы сообщил о нем, куда следует, правду. И вот он избрал на роль исповедника ее. Она была знакома с ним, но не знала, как он полагал, даже его имени, и потому подходила для этой роли как нельзя лучше.
– Счастливо вам! – сказала она еще раз, прерывая бывшего зампреда. – И спасибо за совет. Воспользуюсь им. Непременно.
К начальнику ОВИРа Маргарита попала уже на следующий день.
Подтвердить предположение бывшего зампреда, что разрешение на получение паспорта задерживается из-за ее службы в президентской администрации, начальник ОВИРа не мог.
– Откуда ж мне знать, почему задерживается? – пожал он плечами, когда Маргарита спросила его об этом впрямую.
– Но можно же сделать запрос, вы же знаете куда, к кому обратиться, – сказала она.
– А почему вдруг я должен это делать? – глядя на нее веселящимися прищуренными глазами, поднял он брови.
Слова его прозвучали как предложение: заинтересуйте меня, чтоб я захотел это сделать!
Маргарита ответно смотрела на начальника ОВИРа оживленным, играющим взглядом, словно была готова откликнуться на его предложение, – и понимала: деньги он не возьмет. Не нужны ему деньги. Деньги он возьмет с кого-нибудь другого. По тому, как он смотрел на нее, было ясно: он бы хотел взять от нее натурой.
Сергей между тем уже получил от своих знакомых в Америке гостевые вызовы. Следовало начинать оформлять документы, идти в американское посольство за визой, – и ничем невозможно было заниматься. Потому что у нее отсутствовал паспорт. Шел май, перевалил на вторую половину, по телевизору, по радио, в газетах семибальным штормом бушевала компания по выборам нового президента.
Сергей начал психовать. Вот выберут коммуниста, закроет ворота – вообще никуда не выедем, ярясь, говорил он. Почему обязательно коммуниста, отвечала Маргарита, совсем необязательно. «Да кого бы ни выбрали, что, в этой стране что-нибуь путное можно сделать?!» – неистовствовал он.
На эти его слова отвечать Маргарита уже не осмеливалась. Эти его слова недвусмысленно подтверждали то, что, в принципе, ей было ясно и так: истинная причина психотни Сергея заключалась вовсе не в страхе перед тем, кого выберут. Он сходил с ума от своей межеумочности. Здесь для него были закрыты все двери, жизнь здесь остановилась – будто высыпался до последней песчинки песок из песочных часов, – а жизни там все не наступало, она все отодвигалась, отсрочивалась – словно песочные часы, которым, чтобы время опять потекло, должно было перевернуться, продолжали и продолжали стоять в своем прежнем, мертвом положении.
Она не могла бы обвинить его в страдательной бездеятельности. Ожидая от своих знакомых в Америке запрошенных вызовов, Сергей одновременно предпринял несколько попыток устроиться на работу здесь, – ничего у него не вышло. Он был меченый. И если где было о том еще неизвестно, то с его появлением там тайна невдолге раскрывалась. Он договаривался о месте в каком-нибудь малозаметном издании, получал от них пробное задание, а пока выполнял его, писал текст, те, не торопясь, связывались с журналом, где служил прежде, – и когда с текстом вновь появлялся в редакции, тот уже там не требовался. Он был меченым, и от его метки положено было открещиваться. С изнанки редакционная одежда могла быть какой угодно, но с лица – белоснежно-чистой. «Я ж ничего не зарабатываю, сидим здесь – попусту проедаем деньги!» – бесновался Сергей день ото дня все чаще и чаще.