Бесконечные конфликты вокруг судебного «двоевластия» более или менее разрешились при следующем монархе — Афонсу IV, правителе достаточно жестком и решительном. Взойдя на трон, он даровал Порту право выдвигать из зажиточных горожан восемь человек, из которых епископ назначал двух судей.
Фактически это была первая возможность выбирать и иметь в городе своих должностных лиц, пусть и санкционированных епископом. И это завоевание город был готов защищать всеми возможными средствами. Король, постоянно вмешиваясь в дела города, как бы создавал тем самым определенные гарантии оппозиции епископу.
Чаша весов должна была склониться в ту или иную сторону. В 1343 г. епископ отказался одобрить выборы судей. Это было его первым шагом к полному восстановлению сеньориальных прав епископа на город. На кортесах в Седофейте он выступил с самыми резкими обвинениями в адрес горожан, короля и его придворных. Но и король, Афонсу IV занял столь же непримиримую позицию. В городе начались беспорядки, и епископу пришлось срочно покинуть город; он проскакал за ночь 14 легуа,[64] рассказывая всюду, «что его собирались схватить и убить по приказу короля»[65]. Он намеревался отлучить короля от церкви и наложил интердикт на Порту и всю его округу. Этот — последний — интердикт был объявлен в 1345 г.
Более полувека продержался Порту в условиях отчуждения от всего остального христианского мира, под ливнем анафем, отлучений, проклятий — как епископских, так и папских, сопровождавшихся погребальным звоном колоколов и ритуальным гашением свечей. Четыре короля сменились за это время на португальском престоле. Два поколения выросли и родились в «зачумленном» городе. Наконец, в 1406 г. король Жоан I сумел добиться от португальского епископа согласия на договор, по которому король получал все права над городом, компенсируя это ежегодной выплатой епископу 3 тыс. либр[66]. Лишь после этого Рим снял интердикт.
Борьба горожан Порту поражает накалом и упорством. В течение 200 лет почти непрерывно город сотрясали вооруженные выступления горожан, стычки со сторонниками епископа, погромы дворца епископа и т. д. Эта борьба осложнялась ролью церкви в Португалии: так как пана римский был не только духовным пастырем, но и сюзереном королевства, любой конфликт с епископом становился известен непосредственно Римскому престолу, который применял и давление.
Сеньором этих городов был король. Но, поскольку власть государя отнюдь не равна власти феодального сеньора, формы и результаты их взаимоотношений были гораздо многообразнее.
Наиболее ранним из выступлений горожан в Португальском графстве стали события в Коимбре в НИ г. Бунт вспыхнул во время отсутствия графа Энрике. Восстание сразу приобрело довольно бурный характер: представители сеньора были изгнаны из города, а когда Энрике пожелал вернуться в Коимбру, его не впустили. Примирение оказалось возможным только после пожалования Коимбре форала, права и привилегии которого, следовательно, представляли собой не столько акт доброй воли графа, сколько условия мирного соглашения.[67]
Видимо, восстание возникло из-за злоупотреблений должностных лиц графа и нарушений ими городских обычаем. Опираясь на ряд документальных свидетельств, португальские историки считают, что Коимбра уже в конце XI в. пользовалась форалом, который или не дошел до нас, или вообще не был записан. Скудость источников делает загадкой имена и требования тех, кто поднял знамя неповиновения. Однако в городе существовала сильная мосарабская община, связанная с местной знатью; недаром еще в 1064 г., после завоевания Коимбры Фернандо Великий, кастильский монарх, сделал ее правителем графа Сиснандо, принадлежавшего к мосарабской аристократии. Вполне естественно, что сложившаяся здесь верхушка не хотела уступать своего положения той группировке, что возникала вокруг нового правителя — Энрике Бургундского. Возможно, что должностные лица графа были чужеземцами (по крайней мере в форале названы двое из них — Муннио Баррозо и Эбралд), и это усугубило ситуацию, что характерно и для других подобных событий на полуострове того времени.
Форал Коимбры 1111 г. свидетельствует прежде всего о желании горожан упорядочить их отношения с центральной властью. Основное в форале — договор о правах графов в городе и о привилегиях его жителей. В заключении форала подчеркнуто, что город никогда не будет никому отдан во владение. Обещание не допускать в Коимбру пресловутых должностных лиц графа дает возможность предполагать, что Муннио Баррозо и Эбралд начали в отсутствие графа действовать в городе, как в своей вотчине. Отныне же алкайдом города мог быть только уроженец Коимбры, и это было записано в форале. Чувством облегчения и согласия веет от последних слов форала, обращенных графом Энрике к жителям: «Обещаю не держать в памяти и сердце дурных мыслей и гнева за то, что вы против меня содеяли, но благодарю вас за то, что вы объединились с нами, и буду оказывать вам почести всевозможные, и никогда не будет, нанесено ущерба и бесчестья ни вашим состояниям, ни вам самим»[68].
Восстание в Коиморе стоит особняком в XII в. Некоторые португальские историки полагают, что подобные события произошли в это время и в других местах, сочтя указанием на это наличие в форалах таких слов, как: «…жалуем форал для соблюдения спокойствия в городе». Но это слишком незначительный намек, чтобы на него можно было всерьез положиться…
Если же не считать событий в Порту, и XIII век тоже не дает нам сколько-нибудь достоверных сведений об открытых конфликтах короны с городами, или — шире — вообще о городских восстаниях. Да это и понятно, ибо XII и вся первая половина XIII столетия — это завоевание и освоение земель Алгарве, в которых города играли далеко не последнюю роль. И их заинтересованность в королевской политике Реконкисты, и заинтересованность короля в помощи городов в Реконкисте взаимообусловили мирное развитие их отношений в это время.
Видимо, и значение городов в Реконкисте вызвало к жизни появление представителей городов в королевской курии, что, в свою очередь, привело к постепенному складыванию кортесов — сословно-представительного учреждения средневековой Португалии.
Вскоре после победоносного похода Афонсу III на юг страны и присоединения Алгарве придворные и знатные люди королевства собрались в Лейрии. Но в отличие от обычных заседаний королевской курии в 1254 г. в Лейрию прибыли и горожане. Королевская грамота отметила, что в заседаниях курии участвовали «прелаты, знать королевства и добрые люди из городов» страны[69]. Именно здесь выступили со своей просьбой жители мятежного Порту. Таково начало португальских кортесов.
Страны Пиренейского полуострова первыми в Европе пришли к такой форме правления, как сословно-представительная монархия, — в Арагоне и Кастилии она возникла уже в XII в. История португальских кортесов — это 486 лет съездов депутатов по королевскому призыву. За это время кортесы собирались 122 раза[70]. Редкие в XIII в, кортесы все чаще собираются в XIV в., потому что города становятся все важнее в жизни страны в это время. Нелегкое XIV столетие — столетие войн, неурожаев, эпидемий — требовало от королевской власти и казны большого напряжения. А именно от городов зависело на кортесах, принять или отвергнуть королевскую просьбу о субсидии на войну или королевское бракосочетание; запретить казне порчу монеты или позволить уменьшать в ней содержание драгоценного металла, чтобы поправить финансовые дела королевства[71].
После упорной борьбы в 1383–1385 гг., когда на трон взошла Ависская династия португальских королей, в чем города сыграли решающую роль, а кортесы — далеко не последнюю, их влияние неизмеримо возросло. Особенно это заметно при Жоане I и его сыне Дуарте. За 50 лет правления Жоана кортесы собирались 25 раз, т. е. в среднем каждые два года. Дуарте стоял у власти всего 5 лет, созвав за эти годы кортесы четырежды. При Афонсу V за 43 года кортесы собирались 20 раз. Затем их ассамблеи заседают все реже и реже, замирая к концу XVI в., в связи с развитием в португальском государстве черт абсолютизма, избегавшего сословного представительства.
Пережив упадок в XVI — начале XVII в., кортесы ненадолго вновь заняли прежнее место в жизни португальского общества сразу же после 1640 г., когда они стали выражением единства народа и королевской власти в борьбе за независимость Страны от Испании и символом старой доброй Португалии, к истокам и основам которой обращали свои взоры политики избавившегося от чужеземного владычества народа[72]. Благодаря их усилиям родилась патриотическая легенда о кортесах в Ламегу — мифических кортесах 1143 г., якобы провозгласивших Афонсу Энрикеша королем Португалии и вручивших ему от имени народа право на владение страной и управление португальцами[73]. Делая народную волю источником королевской власти, легенда оправдывала разрыв с Испанией и делала законной передачу португальского престола династии герцогов Брагансских.
Трудно сказать, зависела ли периодичность созыва кортесов от королевской воли или, наоборот, была показателем давления на короля со стороны сословий. Но положение кортесов — очень чуткий барометр — всегда точно отражало реальное соотношение сил в стране; и в этом смысле кортесы — инструмент обратной связи между королем и сословиями.
Португальские кортесы состояли из трех сословий: духовенство, знать и представители горожан; с 1331 г. горожане заседали отдельно, обсуждая и вырабатывая общие требования городов.