Символично, что последние Кортесы состоялись в 1698 году, на исходе XVII века. Они как бы подвели итог периоду регулярных консультаций правителей со своими поданными, длившемуся четыре с лишним сотни лет.
Примечательна повестка последних Кортесов. В отличие от предыдущих собраний, на которых обсуждался широкий круг вопросов, на сей раз она была предельно ограниченной. От представителей духовенства, знати и «народа» требовалось только одно — узаконить короля Педру II и его наследников.
Согласно актам легендарных Кортесов в Ламегу, подтвержденным в 1641 году после провозглашения независимости от Испании, когда наследником бездетного короля становился его брат, сын последнего получал право вступить на престол только после одобрения на общенациональном сословном собрании. Это условие было снято. Впредь отпрыски братьев бездетных монархов могли наследовать корону, не нуждаясь ни в чьих разрешениях.
Больше Кортесы не созывались. Это не означает, что Педру II и его сын Жоау V правили единолично, ни на кого не обращая внимания. Короли действительно почти перестали принимать в расчет чаяния «народа», то есть состоятельных людей, не имевших дворянского титула. Но они по-прежнему были вынуждены считаться с интересами знати, которая после восстановления независимости вновь обрела силу и влияние, и особенно — духовенства. Инквизиция оставалась независимой от королевской власти, невзирая на груды золота, отправленного в Ватикан Жоау Великодушным. Ничего не удавалось поделать и с всепроникающим влиянием иезуитов.
Положение изменилось после восшествия на престол в 1750 году сына Жоау V, Жозе I Реформатора, которого действительно можно назвать абсолютным монархом. Но произошло это не столько по воле короля, сколько благодаря решительным действиям всесильного государственного секретаря маркиза де Помбала.
После коронации Жозе I стало распространяться в списках длинное письмо к нему от Луиша да Куньи — министра и доверенного лица Жоау V, скончавшегося на год раньше своего господина. Послание к принцу получило название «Политического завещания»[140]. В нем дипломат, поживший в разных европейских странах, заключавший исторические мирные договоры, пользовавшийся авторитетом не только в родной стране, но и на международной арене, делился с наследником престола мыслями о том, как следует вести дела, чтобы Португалия вернула статус великой державы.
Луиш да Кунья предупреждал принца, что страна достанется ему в плачевном состоянии. Деятельность премьер-министра кардинала де Моты дипломат характеризовал как бесполезную. «За столько лет управления я не вижу, чтобы он сделал хоть что-нибудь во благо королевства», — сетовал Кунья.
«Если Ваше Высочество пожелает объехать свои владения, то обратит внимание прежде всего на стесненность их размеров, — подчеркивалось в «Политическом завещании». — Ваше Высочество не без изумления обнаружит, что многие общественные земли узурпированы, другие не обрабатываются, по слишком многим дорогам нельзя проехать, из чего следует, что земли эти не производят того, что могли бы, а между провинциями нет сообщения, необходимого для торговли; обнаружит, что многие крупные поселения почти пусты, их предприятия разорены, безнадежно потеряны, а их торговля прекращена; обнаружит, что третьей частью Португалии владеет Церковь, которая не вносит вклад в доходы и обеспечение безопасности государства».
Постоянно приводя примеры из современной ему истории Англии, Голландии и Франции, дипломат настаивал на необходимости реформ. Вместе с тем он не ратовал за резкие перемены и разрыв с политикой Жоау V. Луиш да Кунья выступал за преемственность, но предлагал усовершенствовать управление страной, то есть фактически сосредоточить ее в одних, монарших, руках.
По мысли дипломата, чтобы получить возможность проводить независимую политику, Жозе I должен был умерить влияние других групп, имевших собственные интересы. К таковым он относил аристократию и Церковь, особенно иезуитов.
В «Политическом завещании» наилучшим устройством для страны, гарантирующим поддержание равновесия в обществе и развитие, провозглашалась абсолютная монархия. «Ваше Высочество — единственный господин, и все, без единого исключения, являются вашими вассалами и зависят только от ваших королевских повелений, — внушал Луиш да Кунья. — …господь влагает скипетр в руки принцев не для того, чтобы они отдыхали, а затем, чтобы трудились и правили во благо своего королевства».
На правах старейшего министра Жоау V Луиш да Кунья не постеснялся дать принцу рекомендации относительно состава его правительства. Среди предложенных кандидатур госсекретарей было упомянуто имя Себаштьяу Жозе де Карвалью-и-Мелу, будущего маркиза де Помбала. Посла, служившего в Лондоне и Вене, Луиш да Кунья знал лично, высоко ценил его «таланты» и считал человеком «терпеливым, созерцательным и пока не обремененным пороками, немного рассеянным, что согласуется с темпераментом нации».
В Лондоне главной заботой португальского посла было обеспечение британской помощи в колониях. Добиться этого не удавалось, в том числе и будущему маркизу[141]. Формально португальцы были союзниками, но фактически англичане смотрели на них сверху вниз, как на подчиненных. «Англичанин воображает, что рождается для того, чтобы быть хозяином всех богатств мира», — сделал вывод Себаштьяу Жозе де Карвалью-и-Мелу. Его пребывание в Вене было более успешным. Там он женился на кузине австрийского полководца, фельдмаршала фон Дауна.
Вступив на престол, Жозе I прислушался к рекомендации автора «Политического завещания». На третий день царствования он назначил Себаштьяу Жозе секретарем иностранных дел и обороны, а в 1756 году — секретарем внутренних дел королевства, то есть премьер-министром. В дальнейшем ему были пожалованы титулы графа де Оэйраш и маркиза де Помбала.
На правление маркиза пришлась Семилетняя война, в которой Португалии поневоле пришлось принять участие. Испания и Франция рассматривали ее как союзника Великобритании и требовали полностью прекратить торговлю с Лондоном, на что Лиссабон пойти не мог.
В мае 1762 года испанцы предприняли первое вторжение, надеясь захватить Порту, но отступили, потеряв до 10 тысяч солдат. Боевые действия показали несостоятельность португальской армии, так как основные потери испанские войска понесли не в сражениях с регулярными силами, а в стычках с партизанскими формированиями.
В июле объединенная испано-французская армия вновь вошла на территорию Португалии и поначалу добилась успеха, захватив на севере укрепленный город Алмейда. Но к этому времени в страну прибыло подкрепление — больше 7 тысяч британских солдат с боевыми офицерами и немецким графом Вильгельмом Шаумбург-Липпе во главе. За короткий срок он реорганизовал португальскую армию и нанес поражение испано-французским войскам.
Третья попытка, предпринятая в ноябре, также обернулась провалом. В общей сложности, испанцы и французы потеряли в португальской кампании до 30 тысяч военнослужащих. В 1763 году Португалия и Испания заключили мирный договор, по которому страны согласились вернуться к довоенным границам.
Военная кампания 1762 года сподвигла маркиза де Помбала на реформу армии. Графу Шаумбург-Липпе за солидное вознаграждение было предложено провести перестройку вооруженных сил. Немецкий фельдмаршал за год наладил подготовку португальских военнослужащих в соответствии с требованиями времени, создал военную и артиллерийскую школы, организовал регулярные маневры.
Но больше всего маркиз де Помбал запомнился своей внутренней политикой. Его взгляды вполне согласовывались с общеевропейской тенденцией на усиление централизации и установление беспрекословного подчинения всех подданных монарху. При этом он был сторонником соединения абсолютизма с идеями Просвещения.
Впоследствии такая практика получила название «просвещенного деспотизма». Она сочетала веру в непререкаемую власть короля, дарованную ему непосредственно от Бога и посему не требующую никаких дополнительных передаточных механизмов и институтов, с убеждением в необходимости быстрых, энергичных «прогрессивных реформ», модернизирующих страну и в том числе упраздняющих сословные преимущества. Перед короной все должны быть равны — и знать, и священнослужители, и народ.
Маркиз де Помбал рьяно взялся за разрушение институтов, стеснявших королевскую власть. Он превратил Инквизицию в королевский трибунал, ограничил привилегии церкви, изгнал из страны иезуитов, вместо церковной ввел государственную цензуру, отменил особый статус аристократии, предпринял масштабные экономические реформы, создал новую светскую систему образования, реформировал суды и таможенную службу. Но прежде маркизу поневоле пришлось заняться перестройкой Лиссабона.
Утром 1 ноября 1755 года, в праздничный День всех святых, столица содрогнулась от мощных толчков. Величественные храмы и дворцы рушились, как карточные домики, полыхали пожары, вызванные огнем свечей и очагов, на которых горожане готовили завтрак. Землетрясение было настолько сильным, что Тежу потекла по новому руслу. Апокалиптическую картину дополнял разгул мародерства, которым занялись уголовники, бежавшие из никем больше не охранявшихся тюрем.
Сколько жизней унесло это крупнейшее в Европе стихийное бедствие, точно не известно. По оценкам, погибло от 30 до 100 тысяч человек.
«Сто тысяч бледных жертв, землей своей распятых,
Что спят, погребены в лачугах и палатах,
Иль, кровью исходя, бессильные вздохнуть,
Средь мук, средь ужаса кончают скорбный путь…
Злосчастный Лиссабон преступней был ужели,
Чем Лондон и Париж, что в негах закоснели?»
Королевская больница Всех Святых сгорела полностью вместе с пациентами. Огонь уничтожил оперный театр, с помпой открытый за полгода до землетрясения. Только остов сохранился от Монастыря кармелитов, построенного на средства Святого коннетабля Нуну Алвареша Перейры. Его решено было не