Финансы министр тоже решительно реформировал. Он создал Казначейский трибунал и Совет общественного кредита, которые были призваны следить за правильным расходованием денег, предотвращать их разбазаривание и воровство.
В целом, Моузинью да Силвейра действовал вполне в духе времени. Португалии, прочно увязшей в тяжелейшем политическом, социальном и экономическом кризисе, срочно требовались обновление и модернизация. Прошла уже треть XIX века, а большая часть страны по-прежнему обитала в Средневековье. Однако декреты министра-прогрессиста, списанные с иностранных образцов, не учитывали реального положения дел.
Созданная Моузинью да Силвейрой логичная система, достойная века разума, просвещения, паровых машин и телеграфа, означала многократный рост госаппарата, то есть значительное увеличение государственных расходов. Для Португалии это было неподъемной задачей. Маленькая страна, ослабленная войнами, погруженная в разруху и в довершение бед потерявшая свою бразильскую сокровищницу, не имела возможности оплачивать даже текущие счета.
Выход либералы нашли простой и для них очевидный — экспроприировать собственность врага. Со времен маркиза де Помбала масоны смертельно враждовали с духовенством. Еще когда новая власть контролировала лишь Азорские острова, Моузинью да Силвейра закрыл там монастыри и конфисковал их имущество.
Утвердившись на континенте, либеральное правительство продолжило эксперимент в общенациональном масштабе. 28 мая 1834 года, через день после подписания Мигелом капитуляции в Эвора-Монте, министр юстиции Антониу де Агиар подписал декрет об упразднении мужских религиозных орденов, их учебных заведений, любых иных принадлежавших им учреждений и национализации их имущества[190].
«Их сохранение несовместимо с цивилизацией и веком света, а также с политической организацией, подходящей народам» — так министр объяснил необходимость своего декрета в докладе, представленном Педру IV.
В стране насчитывалось почти 600 монастырей. Некоторые были основаны еще во времена Вестготского королевства, за полтысячи лет до образования Португалии, но это не спасло их от закрытия, земли — от конфискации, а обитателей — от изгнания на все четыре стороны.
Не избежал печальной участи и знаменитый лиссабонский монастырь Ордена Иеронимитов, где находится усыпальница королей. Оказавшись на улице, священнослужители были вынуждены зарабатывать на пропитание. Чтобы выжить, монахи стали торговать своими знаниями и умениями. В 1837 году они продали рецепт сливочного десерта из слоеного теста владельцу фабрички по переработке сахарного тростника, приютившейся по соседству с монастырем.
Вифлеемские пирожные (Pasteis de Belem), названные в честь прихода, где расположен храм, стали неотъемлемой частью португальской кухни и туристического Лиссабона. Ежедневно историческое кафе продает тысячи порций монастырского лакомства, рецепт которого по-прежнему держится в строжайшей тайне.
Антониу де Агиар следовал в русле просвещенной политики Педру IV. Король-император с самого начала зарекомендовал себя противником духовенства. Он выслал из страны папского нунция, лишил священнослужителей привилегий и не возражал против экспроприации монастырского имущества.
Целью национализации либералы объявили возврат народу «национального достояния». Предполагалось, что в результате конфискации монастырского имущества не только пополнится казна, но и получит мощный импульс сельское хозяйство.
На деле получилось наоборот. Монашеские деньги исчезли в жерновах разбухшего государственного аппарата, не оставив заметного следа, а монастырские земли запустели. Формально их мог приобрести любой желающий. Но бедные крестьяне, нуждавшиеся в наделах и жаждавшие их обрабатывать, деньгами и связями не располагали, а богатые либералы и крупные компании, имевшие необходимые средства, земледелием заниматься не собирались.
Действия новых властей против духовенства не наполнили казну и не снизили социальную напряженность. Они сильно смахивали на месть победителей и именно таким образом воспринимались значительной частью населения, в основе своей оставшегося традиционным и консервативным. Министр Антониу де Агиар получил в народе кличку «убийца монахов».
Рациональная и стройная система Моузинью да Силвейры, опробованная на Азорах и примененная его преемниками в масштабах всей страны, не привела ко всеобщей гармонии, свободе, равенству и братству. На горизонте замаячили новые расколы, конфликты, бунты и перевороты.
Экономическое возрождение, казалось бы…
Триумф либералов не принес стране стабильности. Наоборот, хаос только усилился. «Если война обошлась нам дорого, то победа стала поистине разрушительной, — писал историк и общественный деятель второй половины XIX века Оливейра Мартиньш. — Борьба между старой и новой Португалией сменилась борьбой между либеральными партиями».
Порядки, установившиеся после гражданской войны, не радовали даже убежденных либералов из Академического корпуса, которые в ходе осады Порту беззаветно сражались за победу либеральной революции и пером, и шпагой. Вконец разочарованный писатель и историк Алешандре Эркулану, испробовав все способы воздействия на течение государственной жизни, удалился из столицы в имение, приобретенное в местности с говорящим названием Волчья долина.
Алмейда Гаррет сменил романтический пафос на едкий сарказм. Всевластие «новых баронов», купивших титулы за деньги и сменивших у руля государства старую аристократию, вызывало у него отвращение. «Десять лет господства баронов — и от агонизирующего тела нашей Португалии отлетел последний вздох духа», — сокрушался литератор. «Феодализм, способный породить лишь ужас в людях XIX века, начал вызывать у них восхищение, а монархизм, бывший унылым и презираемым, — сострадание и сочувствие», — с горечью констатировал Алмейда Гаррет.
Придя к власти, либералы раскололись на два враждебных течения. Консерваторы, к которым относили себя многие дворяне и представители духовенства, поддерживали Конституционную хартию. Радикалы, опиравшиеся на торговые круги, выступали за возвращение конституции 1822 года.
Поначалу в правительстве заседали консервативные «хартисты», но их правление не привело к экономическому оживлению, в котором так нуждалась истерзанная войнами и конфликтами страна. Народ по-прежнему прозябал в нищете, богатство в основном оставалось в руках немногих крупных землевладельцев.
Промышленности как таковой не существовало. Подписанный в 1810 году с Лондоном бессрочный Договор о торговле и мореплавании предоставил англичанам наивыгоднейшие условия для ввоза и продажи своих товаров. Конкурировать с британской индустрией было бессмысленно.
Радикалы видели выход в отмене хартии и возврате к идеалам революции 1820 года. Их решимость окрепла после того, как в августе 1836 года в Испании после серии бунтов и актов неповиновения военных под крики «Да здравствует конституция! Да здравствует Англия!» королева восстановила действие основного Закона, принятого в Кадисе в 1812 году.
В сентябре 1836 года в Лиссабон из Порту прибыли оппозиционные депутаты-радикалы во главе с адвокатом, гроссмейстером лож Севера Пассушем Мануэлом. Их как освободителей встретила ликующая толпа, разогретая и подготовленная газетами и памфлетами, которые активно распространялись в городе накануне.
События, вошедшие в историю как Сентябрьская революция, привели к смене власти. Решающим фактором стала поддержка депутатов «северной столицы» батальонами Национальной гвардии.
Бунтовщики потребовали от Марии II отправить в отставку правительство «хартистов» и восстановить конституцию 1822 года. После того, как королева лишилась поддержки военных, ей не оставалось ничего иного, как выполнить ультиматум. Новое правительство возглавил Пассуш Мануэл[191].
Первый «сентябристский» кабинет особое внимание уделил образованию, проведя реформы всех его уровней. Начальное образование стало бесплатным. Среднее теперь можно было получить в лицеях в районных центрах. Высшее приросло точными науками: в Лиссабоне и Порту появились Политехническая школа и Политехническая академия, а также медицинские школы. В этих двух крупнейших городах также были организованы академии изящных искусств[192].
«Сентябристы» продержались меньше года, да и то благодаря высадке в ноябре британского десанта, сорвавшего попытку переворота. Следующий 1837 год прошел в борьбе с «хартистами». Умеренное крыло либералов во главе с двумя маршалами подняло войска против радикалов. Выступление подавили, но радикалы лишились постов в правительстве.
В 1838 году «сентябристы» заключили соглашение с «хартистами». Была принята компромиссная конституция, вернувшая монарху право вето и восстановившая вторую, верхнюю палату парламента с условием ее формирования по итогам выборов. Участники «маршальского бунта» получили амнистию[193].
Принятие новой конституции не погасило страсти. Политические кризисы, мятежи, отставки и назначения следовали одно за другим, словно в калейдоскопе. С 1834 по 1842 год сменилось 13 правительств, большинство из которых были «сентябристскими». Тем временем, страна продолжала пребывать в кризисе, идеи радикалов теряли привлекательность, а популярность пропаганды «хартистов» росла.
В январе 1842 года поднял бунт гарнизон Порту. По отработанному за нескончаемый революционный период этикету это выразилось в коллективном заявлении. В нем военные отказали в поддержке правительству и высказались за восстановление Конституционной хартии. Возглавил очередной мятеж гроссмейстер Великой восточной лузитанской ложи Кошта Кабрал — бывший радикал, перешедший на умеренные позиции.
Войска двинулись из Порту на Лиссабон. Столичный гарнизон поддержал требования путчистов. В феврале Конституционная хартия была восстановлена монаршим декретом, а Кошта Кабрал стал всесильным министром внутренних дел и доверенным лицом королевы.