Более разнообразной стала внешняя торговля, хотя она по-прежнему кабально зависела от экспорта вина и коры пробкового дуба. В феврале 1851 года был подписан Договор о торговле и мореплавании с Российской Империей, основанный «на принципах справедливости, взаимности и полного равенства торговых флагов обеих сторон»[198].
В области образования была продолжена реформа Пассуш Мануэла. Новые начальные школы и лицеи появились в каждом провинциальном центре. Были созданы промышленные, коммерческие и сельскохозяйственные училища. Трехлетнее образование было признано обязательным, хотя на деле таковым не стало.
После отставки в 1856 году Фонтеша Перейры де Мелу политика экономического Возрождения продолжилась. В 1863 было установлено железнодорожное сообщения с Мадридом, а в 1887 году — с Парижем. Годом ранее в Порту появился металлический мост, названный в честь Луиша I и возведенный по проекту ученика французского инженера Гюстава Эйфеля.
Поначалу не сильно сказывалась на общем направлении социально-экономической политики и смена монархов. Мария II скончалась в 1853 году. На трон взошел ее старший сын 16-летний Педру V, который умер бездетным в 1861 году от тифозной лихорадки. Престол перешел к его брату Луишу I, правившему до 1889 года.
При Педру V школьная реформа дошла до гуманитарных наук. В 1858 году король за свой счет учредил фонд, чьи доходы перечислялись на создание курсов истории и литературы. Были заложены основы Высших филологических курсов, к которым впоследствии прибавились кафедры истории и философии, что в конечном счете привело к появлению Филологического факультета столичного университета.
При Луише I в 1867 году был опубликован новый Уголовный кодекс. Он отменил смертную казнь для всех типов преступлений. В 1869 году король окончательно отменил рабство во всех колониях.
Что касается политики экономического Возрождения, то фактически она была свернута после того, как в январе 1868 года в Лиссабоне и Порту вспыхнули бунты, получившие название в соответствии с месяцем — Жанейринья[199]. Их участники протестовали против повышения налогов, предпринятого в надежде снизить непомерно разросшийся дефицит бюджета и сократить государственный долг.
Январские выступления открыли новую череду политической нестабильности, в которой поучаствовал даже 80-летний маршал Салданья. В 1870 году он попытался совершить очередной переворот. В результате кризиса возникла Реформистская партия, отколовшаяся от Исторической партии и нарушившаяся установившееся было политическое равновесие.
В сентябре 1871 правительство возглавил Фонтеш Перейра де Мелу, который попробовал продолжить политику экономического Возрождения и исправить урон, нанесенный Жанейриньей. С небольшим перерывом он руководил кабинетом до июня 1879 года, а затем был председателем правительства в 1881–1886 годах.
За время правления Фонтеша Перейры де Мелу страна приобрела зачатки современной промышленности, модернизировала дорожную и портовую инфраструктуру, начала использовать новые виды транспорта и связи. Вместе с тем сельское хозяйство оставалось отсталым, население — неграмотным (в 1890 году читать и писать умели меньше четверти португальцев), а количество выезжающих за рубеж в поисках лучшей доли неуклонно росло, превысив в конце столетия 30 тысяч человек в год. При этом общая численность жителей составляла 5 миллионов.
Португальская культура прошла в XIX веке не менее извилистый путь, чем политика, и была тесно с нею связана. В 1820-е годы в литературе возник романтизм, который оставался основным течением вплоть до конца 1860-х.
К нему принадлежали активные участники борьбы с абсолютной монархией Алмейда Гаррет и Алешандре Эркулану. Первый писал не только прозу, но и стихи, и пьесы, а второй также был историком, создавшим четырехтомную историю страны. В ней впервые в Португалии был применен научный подход к изучению прошлого и изложению событий. В творческом плане к ним примыкал Камилу Каштелу Бранку, чьи бесчисленные романы и повести, изобилующие неожиданными поворотами и душераздирающими страстями, пользуются вниманием читателей до сих пор.
Романтиков сменило «поколение 70-х», отразившее появление новых идей, технологий и отношений и поднявшее на щит иронию. Наибольшую популярность обрел писатель и дипломат Эса де Кейро́ш, романы которого «Семейство Майя» и «Преступление падре Амару» переведены на многие языки и стали мировой классикой, а роман «Реликвия» послужил одним из источников вдохновения для написания Булгаковым «Мастера и Маргариты».
Но, пожалуй, самым ярким культурным явлением века стало фаду. Этот музыкальный жанр, превратившийся в визитную карточку Португалии, звуковое выражение души ее народа, противопоставил эпохе перманентных конфликтов, кризисов и войн задушевность, соединенную со своеобразной экспрессией.
Корни фаду ищут в средневековых песнях трубадуров, в древних песнях о любви и друге, но правда состоит в том, что название жанра появилось лишь в XIX веке и возникло оно в бедных лиссабонских районах Алфама и Моурария. Его первой «звездой» стала цыганка Мария Севера — женщина легкого поведения, в которую влюбился граф, познакомившей с ее искусством высший свет. История легендарной исполнительницы, не дожившей до 30 лет и скончавшейся в 1846 году, легла в основу пьесы и созданного на ее основе романа Жулиу Данташа «Севера». В 1931 году режиссер Лейтау де Барруш экранизировал произведение, открыв эру португальского звукового кино.
Очевидно, в самой атмосфере страны, ее воздухе есть нечто, что затрагивает в душе какие-то особые, нежные, ностальгические струны. В 1965 году музыкант группы «Битлз» Пол Маккартни, находясь в Португалии на отдыхе, быстро дописал месяцами не дававшую ему покоя и никак не получавшуюся песню. Вышла едва ли не самая его проникновенная, лирическая и не очень характерная для группы баллада «Вчера» (Yesterday).
Квинтэссенция фаду, иногда называемого португальским блюзом, — особое чувство светлой печали, неизбывной, но небезнадежной кручины, обозначаемой словом «саудаде», аналогов которому в других языках не найдено.
Чувство, называемое саудаде, характеризуется противоречивой двойственностью: это боль по поводу отсутствия и удовольствие от присутствия в памяти. Это нахождение в двух временах и двух местах одновременно, что также можно объяснить как нежелание выбирать; это нежелание полностью принять настоящее и нежелание признать прошлое прошедшим. С точки зрения действия — это одновременное нажатие на газ и на тормоз, если вообще возможно использование механических образов для объяснения столь тонкой материи. В любом случае это чувство запутанное, неоднородное, кисло-сладкое, плохо сочетающееся с действием и внесшее немалый вклад в то, что португальская индивидуальность предстает перед иностранным наблюдателем как нечто парадоксальное и сбивающее с толку[200].
Для сложносочиненной печали и кисло-сладкой кручины португальский XIX век предоставил материала в избытке. Все столетие страна корчилась во внутренних и международных конфликтах, а в промежутках изо всех сил ползла в направлении восходящего над цивилизованным миром солнца Прогресса. И при этом оставалась на месте, если поверить пройденное ею расстояние объективной статистикой.
Португалия не смогла преодолеть разрыв с передовыми государствами, а ее астрономический внешний долг, увеличившийся во второй половине века почти в 15 раз, привел в 1892 году к государственному дефолту. Финансовый коллапс наложился на политический кризис, порожденный конфликтом с Великобританией из-за африканских владений.
Розовая карта черной Африки и британский ультиматум
С потерей Бразилии испарилась значительная часть привычных доходов короны и ее подданных. Страна прочно увязала в долгах. Надежда оставалась разве что на освоение африканских колоний, но для этого не хватало ни людских, ни денежных ресурсов.
«Спасет ли нас в XIX веке Ангола, как в веке XVIII нас спасла Бразилия? Улыбнется ли нам эта удача прежде, чем мы умрем голодной смертью? Придет ли она до того, как нас вконец одолеют серьезные проблемы внешнего порядка?» — патетически вопрошал Оливейра Мартиньш[201].
Вопросы были в значительной мере риторическими. Бездонную бразильскую сокровищницу не могло заменить ничто. Но у Португалии не оставалось другого выхода, кроме развития африканских территорий. Необходимо было сохранить хотя бы их, тем более что соперники не дремали.
Гражданские войны и конфликты между либеральными течениями пагубно отразились на управлении колониями. Их администрация постоянно менялась, следуя за сменой правящих партий. Упразднение религиозных орденов лишило колонистов мощной идеологической и практической поддержки, привело к усилению антиколониальных настроений среди покоренных народов.
Казалось, что португальские территории в Африке ждет судьба индийских, но на Черном континенте империи удалось выправить положение. В 1836 году маркиз де Са-да-Бандейра, заняв пост министра внутренних дел, сумел не допустить дальнейшего развала колониальной системы. В письме Марии II он защищал необходимость «поощрения колонизации Африки европейцами» «Их предприимчивость и капитал позволят нам уже через несколько лет получить преимущества, которыми мы обладали прежде», — подчеркивал министр[202].
Маркиз создал Министерство по делам заморских территорий, поощрял организацию компаний для эксплуатации полезных ископаемых. Он удержал от отъезда европейских колонистов, раздавая земли и установив премии за лучшие результаты в выращивании сельскохозяйственных культур.