Разъясняя провозглашенные принципы, премьер-министр подчеркнул: «Индивидуально, социально мы нуждаемся в абсолюте, и мы не будем… перекладывать на государство функцию декретирования культа и установления моральных принципов».
Отечеством Салазар считал «нацию в ее территориальной и моральной целостности, полноценно независимую, с ее историческим предназначением». «Есть более могущественные, богатые, возможно, более красивые, — заметил он. — Но это Отечество — наше, и никогда ни один хорошо воспитанный сын не пожелает стать сыном другой матери».
Без власти, которую премьер рассматривал как «право и долг», «не были бы возможны ни общественная жизнь, ни человеческая цивилизация». «В семье, в школе, в церкви, на заводе, в синдикате, в казарме, в государстве власть никогда не существует для себя, но всегда — для других; это не собственность, а обязанность», — пояснил он.
От семьи, был убежден политик, прямо зависят «мораль, состояние и сплоченность гражданского общества». «В ней рождается человек, в ней воспитываются поколения, в ней формируется маленький мир привязанностей, без которых человеку живется с трудом. Когда семья распадается, рушится дом, исчезает очаг, обрываются кровные связи, люди предстают перед государством одинокие, странные, лишенные опоры, с моральной точки зрения растерявшие больше половины самих себя», — указал премьер.
Труд Салазар назвал «источником богатства наций», «славой и честью». И хотя труд различных людей имеет «разное применение и экономическую ценность, моральное достоинство его одинаково», — подчеркнул глава правительства.
На консервативных позициях Салазар твердо стоял с юных лет. «Вся португальская история — это Бог, Отечество, Семья! Это религия, слава, любовь! — писал он в 1914 году, еще в студенческие времена, защищая традиционные ценности от атак либеральной республики. — Такова наша душа, потому что это душа наших отцов, живущая в нас. Этот так же точно, как то, что миром более правят мертвые, нежели живые!.. Политические режимы или снизойдут, чтобы впитать то, что есть хорошего, традиционного, прочного, существенного в душе народов, или останутся для них настолько чужими и поверхностными, что долго не продержатся»[253].
Политические противники считали подобные заявления лицемерными, называли их устаревшими и реакционными, однако в первое десятилетие правления они работали. Созданный в 1933 году Секретариат национальной пропаганды не уставал напоминать португальцам, кому они обязаны стабильностью.
Чтобы представить достижения в максимально наглядной и доступной форме, в 1940 году секретариат организовал в Лиссабоне Выставку Португальского мира. Она была приурочена к 800-летию образования государства и 300-летию восстановления независимости от кастильской короны. В сознании народа закреплялась связь между прошлыми великими свершениями и современностью, а Новое корпоративное государство представлялось как венец многовековой истории. «1140 год объясняет 1640-й так же, как 1640-й подготавливает 1940-й», — сформулировал главную идею смотра директор секретариата Антониу Ферро[254].
«Крупнейшая выставка, когда-либо проходившая в Португалии», — гласил официальный буклет. В разностилевых павильонах, возведенных в историческом районе Рештелу, можно было увидеть выступления фольклорных ансамблей из португальских деревень и из колоний, изделия народных промыслов из регионов, а также из Бразилии, Анголы, Мозамбика, Гоа, Макао, Тимора, произведения ювелирного искусства, промышленную и сельскохозяйственную продукцию, развлечься в парке аттракционов… Рядом, на берегу Тежу, откуда отплывали каравеллы Вашку де Гамы, появился величественный памятник португальским мореплавателям. Его второй усовершенствованный вариант, построенный в 1960 году, стоит до сих пор, став одним из самых узнаваемых образов города. У причала возвышалась крупнотоннажная каравелла «Португалия», специально заказанная к этому событию.
Выставка, проходившая с июня по декабрь, зримо и ярко запечатлела точку наивысшего взлета Нового корпоративного государства, его «звездный час». Позволить себе грандиозный праздник в это тревожное время могло себе редкое государство.
23 июня, в день открытия экспозиции, приветствие президенту Ошкару Кармоне прислал Адольф Гитлер. «Направляю Вашему превосходительству по случаю двойного юбилея мои поздравления и искренние пожелания благополучия и длительного процветания Португальской Республике», — написал вождь Третьего рейха.
Фюрер пребывал в прекрасном расположении духа. Накануне, 22 июня, капитулировала Франция. Париж уже больше недели находился под оккупацией войск вермахта.
Европа полыхала вовсю. Португалия, невзирая на удаленность от театров военных действий, тоже начинала испытывать беспокойство. Огонь мирового пожара подступал все ближе.
Мнимый нейтралитет и реальный Атлантический альянс
Крохотная Португалия не могла полагаться исключительно на собственные силы. Их явно недоставало даже для обороны метрополии. А ведь были еще разбросанные по всему свету колонии, которые в любой момент могли отобрать.
Страхи были не напрасными. В 1941 году японские войска заняли три островка близ Макао и назначили в городе консула, а фактически — наместника, с которым португальская колониальная администрация была вынуждена согласовывать все решения. В том же году австралийцы заняли Тимор, а в следующем — остров оккупировали вытеснившие их японцы. Токио не мог стерпеть совершенный союзником американцев захват плацдарма у границ своих азиатских владений[255].
Традиционный альянс с Великобританией, периодически подтверждавшийся и сохранявшийся в силе, не гарантировал надежной защиты. Лондон враждовал с Берлином, а Испания явно склонялась на сторону Германии и ее сателлитов. Появление под боком противника Гитлера и Муссолини было бы воспринято в Мадриде как опасный вызов, который невозможно оставить без ответа. Самый очевидный и простой способ устранения угрозы заключался в оккупации маленького соседа.
Международная политика, долгое время обходившая периферийную Португалию стороной, теперь затрагивала ее напрямую. Над страной нависла угроза потери не только колониальных владений, но и независимости.
Развитие обстановки в Европе требовало от Салазара постоянного внимания и участия. В 1936 году премьер-министр решил взять дипломатическое направление под полный личный контроль и прибавил к своим постам должность министра иностранных дел.
Главой дипломатической службы Салазар пробыл до 1947 года. В этом качестве он начал руководить внешней политикой в период гражданской войны в Испании, с самого начала активно поддержав мятеж Франко. Помимо участия тысяч добровольцев, Португалия предоставила свои порты и территорию для переправки в Испанию оружия и военной техники, которые направляли франкистам гитлеровская Германия и муссолиниевская Италия.
В январе 1938 года португальский премьер назначил при правительстве Франко своего специального посланника. Им стал один из самых доверенных его людей, министр торговли и промышленности Теутониу Перейра[256]. В апреле, за год до окончания войны, Салазар объявил в парламенте о признании франкистского режима. В мае он закрыл представительство социалистического правительства Испании, хотя согласно международному праву, оно продолжало считаться законной властью.
По мере успехов мятежников такая позиция начала приносить дивиденды. Еще осенью 1938 года через Теутониу Перейру начались переговоры о заключении с Франко португало-испанского договора о дружбе и ненападении. После долгих кропотливых обсуждений в марте 1939 года в Лиссабоне состоялось подписание документа, получившего известность как «Иберийский пакт»[257].
Испанская угроза была нейтрализована. Договор закреплял взаимное признание границ, провозглашал дружественные отношения и содержал обязательство проводить консультации для выработки согласованной позиции по важным вопросам.
Не прошло и месяца, как Португалии предложили присоединиться к «Антикоминтерновскому пакту», объединившему Германию с Японией, Италией, Испанией, Болгарией, Румынией, Словакией, Хорватией и другими сателлитами Гитлера. Салазар был убежденным антикоммунистом, но подписывать документ отказался.
Главная цель португальского правителя состояла в том, чтобы не дать вовлечь страну в неумолимо надвигавшуюся войну. Для этого было необходимо выдерживать нейтралитет и сохранять ровные отношения со всеми крупными державами. Присоединение к любому из блоков означало взятие на себя обязательств, которые неминуемо привели бы к втягиванию в мировую бойню.
После капитуляции Франции, еще больше придвинувшей войну к границам Португалии, Салазар направил послу в Мадриде указание добиться подтверждения договора о ненападении с Испанией. В июле 1940 года к «Иберийскому пакту» был прибавлен дополнительный протокол, подчеркивавший нейтралитет двух стран.
У Великобритании Лиссабон также заручился официальным признанием своего нейтрального статуса. В сентябре 1939 года, сразу после начала Второй мировой войны, Португалия заявила, что шестивековой альянс остается в силе, но, поскольку Лондон не обращается с просьбой об оказании помощи, страна имеет право оставаться в нейтральном статусе. Такая позиция Англию устраивала. Как подчеркивал британский дипломат Джордж Рендел, гораздо проще было иметь дело с нейтральной салазаровской Португалией, чем с союзной либеральной Португалией времен Первой мировой войны[258]