.
В феврале 1942 года Салазар впервые в жизни покинул пределы страны, чтобы в Севилье встретиться с Франко. Трехдневные личные контакты, проходившие за закрытыми дверями, привели к подтверждению обоими государствами политики неприсоединения.
Судя по различным свидетельствам, заслуга в окончательном принятии пиренейскими странами нейтралитета принадлежала Салазару. Португальскому лидеру удалось удержать испанского генералиссимуса от искушения присоединиться к оси Берлин — Рим, к которой тот очевидно тяготел и в чьей победе в мировой войне не сомневался[259].
«С большой симпатией и восхищением я следил за усилиями, которые вы (Салазар — прим. авт.) предпринимали для того, чтобы предотвратить распространение войны на Пиренейский полуостров. Как часто бывало за многие века Англо-португальского альянса, в этом насущном вопросе британские и португальские интересы полностью совпадают»[260].
Салазар удостоился похвал не только со стороны британского лидера. Франко, поначалу колебавшийся, впоследствии тоже не скупился на комплименты. После разгрома гитлеровской Германии стало очевидно, что осторожная позиция португальской дипломатии способствовала сохранению и его режима.
Восхищение испанского диктатора было неподдельным. В интервью парижской газете «Фигаро» он так отозвался о португальском коллеге: «Если спросить себя, кто из государственных деятелей самый совершенный, самый уважаемый из всех, кого я знал, то я отвечу — Салазар. Это личность необыкновенная по своему уму, политическому чутью, человечности. Его единственный недостаток заключается, возможно, в скромности»[261].
Несмотря на официальный нейтралитет пиренейских государств, их реальные действия не раз давали повод в нем усомниться. Особенно это касалось Испании.
После нападения Германии на СССР Франко направил на Восточный фронт для «борьбы с большевизмом» так называемую Голубую дивизию. Ее создание обосновывалось необходимостью отомстить Советскому Союзу, взвалив на него ответственность за все беды, которые пережила в 1930-е годы Испания.
«Россия — виновна! Виновна в нашей гражданской войне… в гибели многих товарищей и солдат, павших в этой войне из-за агрессии русского коммунизма. История и европейское будущее требуют уничтожения России», — обличал на митинге министр иностранных дел Серрано Суньер, призывая испанцев записываться в дивизию.
В действительности это формирование скорее можно было назвать корпусом. С учетом пополнений через него прошли около 50 тысяч добровольцев, большинство из которых были профессиональными военными. В составе войск вермахта Голубая дивизия принимала участие в битве за Москву, блокаде Ленинграда, боях под Сталинградом[262].
Португальских бойцов в ее составе насчитывалось немного: от одной до трех сотен. Они участвовали в боевых действиях, в том числе под Красным Бором.
Кроме того, по приглашению немецкого командования португальские офицеры приезжали с «наблюдательными миссиями» под Ленинград и Воронеж, в Киев[263]. Впрочем, не отказывались португальцы и от приглашений англичан и итальянцев.
Лиссабон тоже помогал Гитлеру. Услуги португальцев были не столь заметными, но не менее ценными. На атлантическом побережье отдыхали и поправляли здоровье солдаты и офицеры вермахта, что вызывало недовольство британцев. Однако гораздо важнее было то, что Португалия стала для Германии крупным поставщиком вольфрама.
Самый тугоплавкий металл имел стратегическое значение. Из него изготавливали особо прочные сердечники артиллерийских снарядов и крупнокалиберных пуль, помогавшие пробивать танковую броню.
Сама Германия вольфрам не добывала, и к 1940 году, после перекрытия каналов поставки из Азии, его запасы подошли к концу. Главным источником металла, жизненно необходимого вермахту, стал Пиренейский полуостров. Немцы были готовы приобретать его на любых условиях. Англичане и американцы тоже скупали металл. Они имели доступ к другим месторождениям, но стремились не допустить попадания стратегического сырья к противнику.
Цена на вольфрам поползла вверх, и Португалия охотно воспользовалась благоприятной конъюнктурой в полном соответствии с нейтральным статусом. Всю войну Лиссабон продавал металл как гитлеровской Германии, так и союзникам по антигитлеровской коалиции.
Большая часть вольфрама добывалась на шахтах в Панашкейре, в центре страны. В 1934 году там работало меньше тысячи человек, а в 1943 — 10,5 тысячи. Соответственно рос и уровень добычи, и прибыль.
Вольфрамовый бум благоприятно сказался на внешнеторговом балансе страны и ее финансовом положении. Если в 1938 году золотой запас оценивался в 63 миллиона долларов, то в 1946 году он стоил уже 438 миллионов. Лиссабон из должника Лондона стал его кредитором[264].
Внешне Вторая мировая война никак не затронула Португалию. Страна жила спокойно. Не было ни воздушных тревог, ни затемнения, ни перебоев с электричеством. Светились витрины магазинов и ресторанов, работал общественный транспорт, своим чередом шли премьеры в театрах и кинотеатрах.
Мирный ритм жизни, разительно отличавшийся от страшной реальности европейских государств, опаленных огнем войны, производил на приезжих неизгладимое впечатление. «Хотя я уже неделю был в Лиссабоне, я все еще не мог привыкнуть к беспечным огням этого города. В странах, откуда я приехал, города по ночам лежали черные, будто угольные шахты, и свет фонаря в темноте был опаснее, чем чума в Средние века», — спешил поделиться впечатлениями на первой же странице герой романа Эриха Марии Ремарка «Ночь в Лиссабоне», оказавшийся в португальской столице в военную пору.
Португалия не только жила, но и развивалась. Под руководством энергичного министра общественных работ и коммуникаций Дуарте Пашеку продолжалось осуществление масштабных программ по развитию инфраструктуры, в том числе орошаемого земледелия, гидроэнергетики, средств связи, торгового флота. Проектировались и возводились новые районы столицы, был построен Национальный стадион.
Не пустовали гостиницы. Часть их обитателей принадлежала к весьма специфическому классу. Нейтральный статус привлекал в страну сотрудников разведслужб всех воюющих государств.
Через Лиссабон и его пригороды Эшторил и Кашкайш прошли многие известные шпионы. Среди них — агент советской разведки Ким Филби, британские агенты и по совместительству литераторы Грэм Грин и Ян Флеминг, голландский гражданин и германский агент Иван Шувалофф, двойной агент Душан Попов…
Среди португальцев тоже оказалось немало как тех, кто доносил немцам, так и тех, кто снабжал информацией союзников по антигитлеровской коалиции. Символично это проявилось в руководстве полиции по наблюдению и защите государства. Ее глава Агоштинью Лоуренсу шпионил на немцев, во всяком случае, в первую половину войны, а его заместитель Жозе Катела передавал сведения англичанам.
Союзники и нацисты хотели знать, что творилось на путях, которые проходили через обширную Португальскую империю. Наибольшую ценность представляли дипломаты, моряки и коммивояжеры. Англичане пристально следили за теми, кто им мешал, и так как Салазар после их протестов почти никогда ничего не предпринимал, действовали сами.
Одним из примеров таких операций стало похищение с судна «Жил Эанеш» радиста, который снабжал гитлеровцев данными об английских кораблях, что облегчало немецким подводным лодкам их местонахождение и уничтожение. Британские военно-морские силы остановили «Жил Эанеш» в открытом океане, забрали радиста и переправили в Лондон, где тот во всем сознался[265].
Нейтральная Португалия стала перевалочным пунктом для беженцев, в основном — еврейских. Салазар, в отличие от Гитлера, не был антисемитом, но наплыва иностранцев опасался. На следующий день после взятия Парижа немцами португальские дипломаты получили директиву давать визы сроком на месяц только транзитным пассажирам, то есть тем, у кого есть разрешение на въезд в третью страну и соответствующие проездные документы.
Указание выполняли не все. Широкую известность получил консул в Бордо Ариштидеш де Соуза Мендеш, который за дополнительный взнос в «благотворительный фонд» выдавал визы всем желающим. Посол в Будапеште Сампаю Гарриду не только ставил штампы, но и укрывал в диппредставительстве евреев, подвергавшихся преследованиям. Его преемник Лиш-Тейшейра Бранкинью продолжил эту практику, несмотря на угрозы и нападение на посольство.
По оценкам, только с июня 1940-го по май 1941 года через Лиссабон прошли около 40 тысяч беженцев. Общее количество оценивается от 60 тысяч до миллиона, хотя последняя цифра представляется явно преувеличенной.
Абсолютное большинство из них оставаться в Португалии не собирались. Для них эта страна была вынужденной остановкой, залом ожидания перед отправкой за океан. Но не всем удавалось сразу же сесть на пароход и отплыть в США, поэтому некоторое время беженцы были вынуждены пожить на крайнем западе Европы.
На столичном проспекте Свободы изгнанники облюбовали кафе, где собирались для обсуждения своих проблем. Рядом, на площади Россиу, они могли почитать ежедневно вывешиваемые сводки боевых действий. Разноязычные компании, женщины без шляпок и перчаток, зато в коротких юбках и с сигаретами во рту, вызывали живой интерес у провинциальных лиссабонцев.
Состоятельные беженцы селились в дорогих гостиницах Лиссабона, Эшторила и Кашкайша. Они соседствовали с дипломатами, шпионами и бывшими государственными деятелями, которые также наход