Португалия оказались среди пострадавших. Она единственная в Европе позволила США перебрасывать вооружения в Израиль через свою территорию, задействовав авиабазу Лажеш на Азорских островах. Лиссабон надеялся на ответную благодарность Вашингтона, ждал поддержки в важных для него вопросах, но так ее и не дождался.
Резкое подорожание топлива повлекло скачок цен на другие товары. К концу года инфляция разогналась до 20 процентов, а к марту 1974-го — до 29 процентов.
Никуда не делся колониальный вопрос. Он по-прежнему кровоточил и не решался. Обстановка на полях сражений оставалась патовой. Увеличение военных контингентов не приводило к перелому. В ходе самой масштабной операции колониальных войн «Гордиев узел», предпринятой в 1970 году в Мозамбике, были задействованы 35 тысяч военнослужащих, но она принесла только временное затишье. Вскоре партизаны вновь активизировались.
В соответствии с «Органическим актом о заморских территориях» 1972 года, африканские колонии, помимо переименования в «штаты» получили большую самостоятельность в бюджетных и таможенных вопросах, увеличили количество чернокожих депутатов в законодательных органах. Но теперь этого казалось мало.
Сепаратистские настроения обретали популярность среди не только чернокожего, но и белого населения. В нефтеносной Анголе деловые круги и администрация начинали посматривать на метрополию свысока, что впоследствии признал сам Каэтану[323]. Отцепить колонии были не прочь и некоторые представители крупного португальского бизнеса. Например, группа компаний КУФ, в основном, действовавшая в Европе и Бразилии.
Консервативное крыло новые веяния не впечатляли. Оно стояло на своем: империю нужно сохранить любой ценой. Перед такой твердокаменной позицией, подкрепленной поддержкой «Португальского легиона» и других салазаровских структур, Каэтану не отваживался идти на реальные изменения.
Впрочем, он никогда всерьез и не рассматривал возможность предоставления независимости. «Африка для нас нечто большее, чем земля для освоения; Африка для нас моральное оправдание и причина существования как державы. Без нее мы были бы маленькой нацией, с ней мы — великая страна», — подчеркивал политик. Но так думали не все даже в верхах.
В феврале 1974 года вышла книга заместителя начальника генерального штаба, бывшего губернатора Гвинеи-Бисау генерала Антониу де Спинолы «Португалия и будущее». В ней заслуженный офицер, удостоенный высших наград за руководство операциями в африканских владениях, признавал, что у колониальной проблемы нет военного решения. Генерал не хотел распада империи, но отметал официальные тезисы об особом португальском колониализме и гармоничном расовом сосуществовании без предоставления политических прав коренному населению[324].
14 марта состоялась церемония изъявления преданности вооруженных сил Каэтану, в которой приняли участие высшие офицеры всех родов войск. Так как большинство собравшихся были весьма почтенного возраста, событие вошло в историю под названием «бригада ревматиков».
Спинола и его начальник, глава генштаба генерал Франсишку да Кошта Гомеш, во Дворец Сау-Бенту не явились. Оба были отправлены в отставку.
Это решение придвинуло правительство к краю пропасти. Ссориться еще и с военными для Каэтану было равносильно выбиванию из-под режима последней серьезной опоры.
16 марта 1974 года состоялась репетиция переворота. Она была плохо подготовленной и сумбурной. Пятый пехотный полк, расквартированный в Калдаш-да-Раинья, предпринял марш на Лиссабон, но на полпути остановился, повернул назад, был окружен и вынужден сдаться.
Неудача не отвратила военных от намерения взять власть в свои руки. Напротив, подстегнула к организации более масштабного и лучше продуманного выступления. Конец Второй республики, как и ее начало в 1926 году, прошел в ритме марширующих солдатских колонн.
Глава VIIIОт «Революции гвоздик» к европейской интеграции
Военный переворот или народное восстание?
На исходе 24 апреля 1974 года, в 22:55, частная радиостанция «Эмиссораш ассосиадуш де Лижбоа» передала песню в исполнении Паулу де Карвалью «После прощания». Любовная баллада, победившая на национальном телеконкурсе и только что представлявшая Португалию на Евровидении, ни у кого не вызвала подозрений.
На самом деле музыкальная композиция послужила условным сигналом для офицеров, готовивших военный переворот. Прозвучавший в поздний час хит означал, что план приводится в действие. Теперь надо было быть начеку и ждать второго музыкального радиосигнала.
Наступило 25 апреля. Часы отсчитали 22 минуты нового дня, когда на волне католической радиостанции «Ренашсенса» ведущий зачитал первый куплет песни «Грандола». В ней бард Жозе Афонсу создал идеализированный образ реального селения, затерявшегося на просторах степной провинции Алентежу:
Грандола, мой смуглый городок,
Те, кто в нем живет — как братья.
Повелевает здесь народ,
Все равны здесь без изъятия…
Следом зазвучала сама песня. Выход в эфир произведения из альбома, по цензурным соображениям записанного во Франции, означал, что настало время выводить солдат из казарм. Пути к отступлению были отрезаны.
В половине первого расквартированные в разных городах воинские части приступили к выполнению поставленным им задач. К трем часам ночи донесения о ходе операции начали поступать в штаб, оборудованный в столичном пригороде Понтинья, в казарме Первого инженерного полка. В это время в Лиссабоне уже были взяты под контроль Генеральный штаб, национальное телевидение и радио. Вскоре к ним добавился международный аэропорт.
В 04:20 на волнах «Португальского радиоклуба» было передано первое коммюнике восставших. «Вооруженные силы Португалии призывают всех жителей Лиссабона не покидать дома, сохраняя максимальное спокойствие. Мы искренне надеемся, что значительность переживаемого нами момента не будет омрачена несчастными случаями, и поэтому обращаемся к здравому смыслу командиров полицейских и военизированных частей с призывом не допустить столкновений с вооруженными силами… Этого нужно избежать во что бы то ни стало… Несмотря на ясно выраженную озабоченность о том, чтобы не пролилась ни одна капля португальской крови, мы обращаемся к медицинским работникам, их гражданскому и профессиональному долгу в надежде, что большинство из них прибудут в больницы, чтобы оказать помощь, если она потребуется. Но мы искренне желаем, чтобы эта мера оказалась излишней».
Коммюнике мало кто услышал. Да и те, кто в этот ранний час сидел у радиоприемников, настроенных на правильную волну, пребывали в недоумении. Заявление не объясняло главного: что происходит и кто стоит за событиями. Очевидно было лишь то, что какая-то часть военных вышла из повиновения и пытается свергнуть власть.
В 05:00 директор ПИДЕ Фернанду Силва Паиш позвонил Каэтану и огорошил его сообщением о революции. «И куда же мне теперь?» — спросил председатель правительства. Глава политической полиции предложил премьер-министру укрыться в штабе Национальной республиканской гвардии, расположенном на территории Монастыря кармелитов.
В этот момент в Лиссабон входила колонна Школы бронетанковых войск, совершившая почти 100-километровый переход из Сантареня. Ее возглавлял капитан Салгейру Мая. После того как по радио прозвучала «Грандола» и прошло совещание с офицерами, он построил курсантов и спокойным, уверенным тоном произнес краткую речь: «Господа, как все вы знаете, государства бывают разные. Есть социалистические государства, капиталистические государства и государство, до которого мы дошли. Так вот, в эту торжественную ночь мы покончим с государством, до которого мы дошли! Итак, кто согласен быть со мной, поедет в Лиссабон и покончит с ним. Добровольцы — выходи строиться! Кто не желает быть с нами, остается здесь».
Из восьми сотен курсантов и офицеров почти все вызвались сопровождать капитана в походе на столицу. Поехали 240. Остальные просто не уместились. Колонна состояла из 10 бронеавтомобилей, 12 грузовиков, двух машин скорой помощи и джипа.
По прибытии в Лиссабон бойцы Салгейру Мая оцепили правительственные здания на центральной площади Террейру-ду-Пасу. Министры бежали, проделав дыру в задней стене. К площади подошла танковая часть, верная правительству, но стрелять танкисты отказались. Два танка перешли на сторону восставших, за ними последовали другие.
К полудню положение на Террейру-ду-Пасу стабилизировалось. Подошли подкрепления из других городов. Колонна разделилась. Одна ее часть направилась к штабу «Португальского легиона», вторая, которую возглавил Салгейру Мая, заблокировала штаб Национальной республиканской гвардии в монастыре Кармелитов, где находился Марселу Каэтану. Весь путь до монастыря бронетехнику сопровождали восторженные толпы, скандировавшие: «Свобода!», «Долой колониальную войну!», «Долой фашизм!» [325]
К штабу гвардии некоторые восставшие прибыли с броскими опознавательными знаками, на которые невозможно было не обратить внимание. Винтовки и автоматы военных украшали ярко-красные гвоздики. С тех пор название цветов, характерных для этого времени года, стало неразрывно ассоциироваться с революционными апрельскими событиями.
«Революция гвоздик» долго планировалась, но ее название, облетевшее весь мир, возникло по воле случая. 25 апреля готовился отпраздновать первую годовщину один из столичных ресторанов. Хозяин закупил для раздачи клиентам сотни самых дешевых цветов — гвоздик. Но о работе в такой день не могло быть и речи. Сотрудников распустили, вручив им цветы, чтобы зря не пропадали.
Работница ресторана Селеште Каэйру по дороге домой наткнулась на военную колонну. «Мы едем арестовывать Марселу Каэтану. Это революция!» — пояснил сидевший на бронеавтомобиле военный в ответ на вопрос о том, что происходит, и попросил закурить.