В-третьих, за политическим процессом пристально следили за рубежом. Крупные страны — США, СССР, Германия, Великобритания, Франция, Испания — каждая по-своему стремились взять под контроль ход событий, подталкивая их в желательном для себя направления. Широкий выбор португальских партнеров и их готовность опереться на иностранных союзников давали для этого благоприятные возможности.
Борьба велась не только за метрополию, но и за колонии, что серьезно повышало геополитические ставки. Португалия, которая после завершения эпохи Великих географических открытий на века ушла в тень и привыкла к прозябанию на периферии, неожиданно очутилась в центре соперничества двух мировых систем: социалистической и капиталистической.
«Медовый месяц» революции, явивший миру трогательное единство левых сил, завершился досрочно. Он длился неделю. На следующий день после первомайской демонстрации Мариу Соареш пришел в посольство США. В беседе с американским послом Стюартом Нэшем Скоттом он предупредил об опасности прихода к власти коммунистов, предложил свои услуги, сообщил о мечте поехать в США и встретиться с госсекретарем Генри Киссинджером.
«Соареш видит соцпартию единственной силой в стране, способной противостоять коммунистам, которые, как он убежден, располагают полной поддержкой со стороны Советского Союза, — сообщал американский посол в Госдепартамент о содержании беседы. — Соареш отметил, что во время вчерашней Первомайской демонстрации в Лиссабоне, в которой, возможно, участвовало до миллиона человек, только он лично смог бросить вызов генеральному секретарю компартии Куньялу… Соареш придает большое значение получению полной поддержки со стороны правительств Великобритании и США… Я знаю Мариу Соареша много лет и вполне в нем уверен. Нам следует предоставить соцпартии организационную и техническую помощь в надежде, что правительство с ее участием даст Западу наибольшие перспективы»[346].
Когда составлялась эта дипломатическая депеша, Мариу Соареш уже отбыл в поездку по европейским странам, чтобы заручиться поддержкой у деятелей социал-демократического толка. Его собеседниками были премьер-министр и глава МИД Великобритании Гарольд Вильсон и Джеймс Каллагэн, немецкий канцлер Вилли Брандт и, разумеется, глава Социалистической партии Франции «друг Миттеран». Всех собеседников португальский политик заверил в своей приверженности демократии и в том, что его страна выполнит международные обязательства, особенно те, которые касаются членства в НАТО[347].
Лихорадочные метания Мариу Соареша, фейерверк его встреч и заявлений производили впечатление излишней суеты, непоследовательности и неразборчивости. В действительности, все действия неугомонного политика были подчинены простой и ясной цели, естественной для человека, избравшего его профессию, — взобраться на вершину власти. Для этого было необходимо чтобы соцпартия стала правящей, для чего требовалось отодвинуть в сторону компартию, игравшую на том же левом фланге политического поля.
Задача представлялась архисложной. Компартия была крепким, отлаженным механизмом, проверенным и закаленным в горниле длительной подпольной борьбы. Как только пал режим Каэтану, она начала действовать, представ сплоченной, дисциплинированной организацией, четко осознающей свои цели и задачи, имеющей крепкие позиции в профсоюзном движении и поддержку СССР. Первое легальное отделение коммунисты открыли 27 апреля.
Соцпартия, созданная за рубежом как клуб политэмигрантов, пребывала в стадии формирования. Ей еще только предстояло отстроить свою структуру в Португалии. Соареш надеялся, что за время переходного периода он успеет это сделать с помощью многочисленных зарубежных друзей. У него были прочные позиции в Социалистическом интернационале. В поддержке западноевропейских социалистических и социал-демократических партий, многие из которых возглавляли правительства в своих странах, можно было не сомневаться.
Особое внимание Соареш придавал установлению отношений с США. Американцы не имели ничего общего с социалистами и социал-демократами, зато обладали мощными ресурсами и были заинтересованы в сохранении авиабазы на Азорских островах. Лидер соцпартии прилагал максимум усилий, чтобы убедить их сделать ставку на него как на самого надежного и единственного партнера, который сумеет не допустить прихода коммунистов к власти.
На публике Соареш представал в качестве союзника компартии. Его лицо появлялось рядом с Куньялом, он участвовал везде, где только можно было собрать публику. В первые месяцы после революции он считал компартию самой популярной организацией и делал все, чтобы погреться в лучах ее славы и застолбить за собой в глазах избирателей образ не менее важного борца с режимом Салазара — Каэтану. Летом 1974 года лозунг был таков: «Социалистическая партия — марксистская партия!» Одновременно за кулисами лидер социалистов последовательно работал на подрыв позиций коммунистов.
Свою нишу Соареш нащупал давно. Еще в 1950-е годы, после исключения из компартии, он перешел на социал-демократические позиции и сформировал свою первую организацию, больше напоминавшую неформальный кружок. Ради создания настоящей партии политик проявил недюжинную энергию и гибкость: объездил пол-Европы, установил широкие связи, в 1972 году в Париже вступил в Великую ложу Франции[348].
Соареша долго недооценивали. Даже опытные политики не видели в нем большого потенциала. Он средне учился в университете, среди коллег по адвокатскому цеху не выделялся выдающимися способностями, не обладал неотразимым обаянием, увлекающим массы. Зато любил роскошь и комфорт, к которым привык с детства и которые мог себе позволить как сынок богатых родителей. Сам по себе такой образ жизни был вполне законен, но он вступал в непримиримое противоречие с декларируемыми принципами и лозунгами.
Невысокого мнения о юридических и политических талантах лидера социалистов был и Марселу Каэтану. «У себя в стране Мариу Соареш не представлял из себя ничего особенного, но на него влияли силы из-за рубежа, которые им манипулировали, — писал глава правительства после свержения. — Более серьезным случаем была компартия. С 1926 года она находилась в подполье и непрерывно, неустанно боролась сначала с Военной диктатурой, а потом — с Новым государством»[349].
Соареш не опускал руки. Он настойчиво продвигал себя в качестве респектабельной демократической альтернативы режиму Салазара и коммунистам и пользовался любой возможностью, чтобы напомнить о своем существовании. В 1970 году Каэтану разрешил опальному политику приехать на похороны отца, видного политического и общественного деятеля Первой республики. Возвращаясь во Францию, Соареш купил по дороге газету «Монд». В ней он обнаружил коротенькое упоминание о своей «высылке» из Португалии. «Я был доволен, — вспоминал лидер социалистов. — В то время три строчки в «Монд» были для меня доказательством славы»[350].
Постепенно Соареша стали воспринимать как одну из ключевых фигур португальской политической сцены. К тому же он был не просто политиком, а возглавлял партию, которых на момент совершения «Революции гвоздик» в прямом смысле было раз-два и обчелся.
Когда 16 мая 1974 года временный президент страны Антониу де Спинола, днем ранее принявший присягу в качестве главы государства, объявил состав первого временного правительства, в нем фигурировали три социалиста, в том числе Мариу Соареш, который получил пост министра иностранных дел. Это было наибольшее партийное представительство.
По два поста заняли члены компартии и правой Народно-демократической партии. Последнюю только что, 6 мая, основал Франсишку де Са Карнейру. Еще один пост достался представителю Португальского демократического движения.
Других партий в стране еще не существовало. Остальные места получили независимые. Беспартийным был и премьер-министр Аделину де Палма Карлуш. Его знали как адвоката, во времена Салазара защищавшего оппозиционеров, в том числе отца Мариу Соареша. Он занимал многие престижные должности, в том числе декана юридического факультета столичного университета, был видным деятелем Великой восточной лузитанской ложи и вскоре стал ее гроссмейстером.
После свержения режима Салазара — Каэтану ложа вновь начала функционировать без ограничений. В ноябре возвращение к легальной деятельности было оформлено юридически. Президент отменил закон 1935 года, запрещавший тайные организации. Ложе вернули отобранную недвижимость[351].
Движение вооруженных сил предлагало Спиноле трех других кандидатов, но генерал выбрал Палму Карлуша, очевидно, рассчитывая на его обширные связи. Это решение вызвало в ДВС недовольство и положило начало разногласиям между «капитанами» и «генералом в монокле».
Международной сенсацией стало назначение коммунистов. Алвару Куньял получил пост министра без портфеля, то есть одного из трех заместителей премьера, а Авелину Гонсалвеш — министра труда. Позднее Мариу Соареш сообщил, что на включении коммунистов настоял он, заявив, что в противном случае откажется от участия в правительстве. Целью была компрометация компартии в глазах избирателей. «Мы хотели, чтобы министром труда стал коммунист, — пояснил он. — Мы справедливо полагали, что коммунисты смогут сдержать радикализм португальского общества, который после почти полувека диктатуры пошел в рост. Такова была их историческая роль. Такая же, как у Французской компартии после освобождения»[352].
Программа первого правительства получилась чрезвычайно умеренной и осторожной для кабинета, сформированного на гребне революционной волны. В экономической области было объявлено о национализации эмиссионного банка, остальные положения не выходили за пределы обещаний. Вновь не было сказано не единого слова о независимости колоний, а лишь о том, что решить проблему войн в Африке можно «политическим, а не военным путем».