Поспешная деколонизация привела к тяжелым последствиям. Португалия в одночасье потеряла важный рынок сбыта и источник сырья, в том числе нефти. Но едва ли не самым болезненным оказалось бегство португальских колонистов на историческую родину.
Для португальцев заморские земли имели особую цену. Туда можно было поехать, чтобы попытаться начать новую жизнь, там делались состояния, там воплощались мечты, там белые были хозяевами. Там не было такого сильного социального расслоения, нравы были проще и свободней.
Вот как накануне «Революции гвоздик» в последней телепередаче «Семейные беседы» объяснял причину невозможности расстаться с колониями Марселу Каэтану: «Речь не идет о недавно приобретенных территориях, где полдюжины функционеров и предпринимателей эксплуатируют порабощенные древние нации, но о больших регионах, открытых португальцами пять веков назад. Они были освоены сначала на побережье, откуда влияние распространилось на обширные безлюдные или почти безлюдные внутренние районы, по которым бродили дикие племена, условия существования которых были самыми примитивными. Это Португалия сделала Анголу. Это Португалия создала Мозамбик. И в этих двух больших провинциях поселились тысячи семей, которые принесли туда цивилизованные концепции и технику, устроили фазенды, учредили промышленность, провели дороги, укротили реки, возвели современные города, ставшие гордостью Португалии и Африки»[361].
Теперь к власти пришли национально-освободительные движения, против которых колонизаторы почти полтора десятилетия вели войну. Прежняя жизнь стала невозможной. На историческую родину хлынули потоки беженцев.
За год число реторнадуш (возвращенцев) превысило полмиллиона. Для страны с 10-миллионым населением столь массовый исход стал тяжелейшим испытанием. Больше половины прибыли из Анголы, где обстановка деградировала особенно быстро и с каждым месяцем росла вероятность расставания не только с имуществом, но и с жизнью.
Озлобленные беженцы, побросавшие в колониях имения, дома, машины, слуг, нуждались в материальной помощи и трудоустройстве. Эту задачу взяло на себя государство. Оно их кормило, одевало, выделяло деньги на аренду жилья, помогало влиться в общество через созданный в марте 1975 года Институт поддержки возвращения граждан.
Невзирая на помощь, «возвращенцы» ненавидели ДВС, считали «капитанов апреля» предателями родины. Бывшие колонисты стали опорой правых партий: Народно-демократической и особенно основанного в июле 1974 года национал-консервативного Социально-демократического центра, в рядах которого состояли сторонники режима Салазара — Каэтану.
Серьезным вызовом было сокращение численности армии, непомерно разросшейся в ходе колониальных войн. Она насчитывала 217 тысяч военнослужащих, 179 тысяч из которых служили в сухопутных войсках, а остальные — в военно-морских и военно-воздушных силах. Еще почти 10 тысяч состояли в Национальной гвардии[362]. По отношению к численности населения это больше, чем состояло в вооруженных силах Великобритании или Франции во время их колониальных кампаний или в армии США в период войны во Вьетнаме.
ДВС представляло только часть армии, поэтому выполнять роль гаранта необратимости революции движению было непросто. Для укрепления контроля над вооруженными силами, обеспечения в стране общественного порядка и противодействия возможным попыткам переворота ДВС в июле 1974 года создало новый орган — Оперативное командование на континенте (Копкон). В его состав вошли десантники, морские пехотинцы и другие боеспособные части. Возглавил Копкон герой «Революции гвоздик» Отелу де Карвалью, который из майора сразу был повышен до бригадного генерала. Кроме того, он стал командующим столичным военным округом.
Копкон, состоявший из частей, где было сильно влияние левой и ультралевой фракций ДВС, появился неспроста. Обстановка обострялась на глазах. Партии вели ожесточенную борьбу за электорат, профсоюзы объявляли стачку за стачкой, выводили тысячи людей на манифестации и митинги.
В мае впервые в истории была введена минимальная зарплата, установленная на уровне 3,3 тысячи эшкуду. Это превышало жалованье, которое получали больше половины португальских трудящихся. Рост доходов стимулировал потребление, но мешал замедлить маховик инфляции, которая к сентябрю в годовом исчислении перевалила за 30 процентов. Необходимость резко увеличить расходы на оплату труда настроило против властей работодателей.
В июле Всемирный банк отказал в кредите на 400 миллионов конту, что примерно соответствовало 2 миллиардам долларов. Рост цен на продукты питания и товары первой необходимости съедал прибавки к жалованью, а революционные ожидания настраивали на непременное и постоянное улучшение условий жизни. По стране катился вал забастовок. Теперь они были законными.
Спинола перешел в контратаку. 10 сентября он заявил, что Португалии угрожает «экстремистский тоталитаризм» и она увязает в трясине хаоса. Президент призвал на помощь «молчаливое большинство португальского народа»[363].
В словах главы государства была своя логика. Невзирая на массовые акции в поддержку «Революции гвоздик», значительная часть населения оставалась аполитичной и не принимала участия в общественной жизни. Социально-экономические неурядицы, неизбежно сопровождающие революционные события, не могли не вызывать у нее раздражения.
Противники левого правительства, создавшие к тому времени несколько правых партий, активно занялись подготовкой «демонстрации молчаливого большинства», назначенной на 28 сентября. Банки оказали им финансовую поддержку, а средства массовой информации разрекламировали предстоящее событие как едва ли не самое судьбоносное за все века существования государства. Обстановка быстро нагнеталась, и накануне демонстрации напоминала сводки о боевых действиях. В Лиссабоне начались стычки между сторонниками президента и правительства.
В ночь на 28 сентября Вашку Гонсалвеш и Отелу де Карвалью были вызваны в президентский дворец, где угодили в ловушку. Комната, где они ожидали аудиенции, оказалась заблокирована вооруженной охраной. Но арест премьер-министра и командующего Копкон продлился недолго. В комнате имелся исправный телефон, по которому задержанные дали своим товарищам по ДВС указания о срочных действиях, необходимых в сложившейся обстановке.
Координационная комиссия ДВС приказала частям Копкон занять стратегически важные объекты города и окружить президентский дворец. Компартия, другие левые партии и профсоюзы подняли своих сторонников. Они оперативно организовали блокпосты на дорогах, ведущих в столицу. Сплошная поверка въезжавших автомобилей выявила целый арсенал огнестрельного и холодного оружия. «Демонстрация молчаливого большинства» не состоялась. За несколько часов до начала Спинола был вынужден ее отменить.
Провал попытки правых сил взять реванш усилил позиции левого крыла в ДВС. Из Совета национального спасения и правительства были выведены сторонники Спинолы. 30 сентября президент ушел в отставку, пообещав стране в прощальной речи «неминуемые кризис и хаос». «Честность не позволяет мне предать народ, к которому я принадлежу и которому под знаменем ложной свободы готовят новые формы рабства», — заявил генерал[364].
Освободившееся кресло занял генерал Франсишку да Кошта Гомеш. В тот же день было приведено к присяге третье временное правительство. Вашку Гонсалвеш остался премьер-министром, сохранили посты Алвару Куньял и Мариу Соареш. Три члена кабинета были социалистами, по одному имели коммунисты и социал-демократы[365].
В октябре Кошта Гомеш возглавил новый военный орган — Совет двадцати, который стал высшей инстанцией вооруженных сил. В него вошли члены Совета национального спасения, правительства, Координационного совета ДВС. Движение нащупывало структуру управления, в наибольшей степени подходившую сложному периоду, который переживала страна.
Тем временем социально-экономические проблемы продолжали нарастать. Росла безработица, уменьшались переводы эмигрантов и поступления от туризма — две важнейшие статьи доходов, в прежние годы позволявшие не сводить баланс с дефицитом. Были заморожены цены на основные продукты питания и услуги.
Левые обвиняли в ухудшении экономического положения крупный капитал, который, безусловно, не горел желанием прийти им на помощь. На повестку дня встала борьба с саботажем. В ноябре был издан декрет, разрешавший вмешиваться в управление частными компаниями, если возникали сомнения в том, что ими руководили должным образом.
Полевение правительства и усиление роли ДВС в управлении страной вызывали все большее беспокойство как у традиционно важных для Лиссабона Бразилии и Испании, где у власти по-прежнему находились правые авторитарные режимы, так и у союзников по НАТО, прежде всего — США.
Переворот в Лиссабоне американские спецслужбы и дипломаты проспали. Когда Вашингтон оказался лицом к лицу с новой реальностью, его первой заботой стала судьба военной базы на Азорских островах. После победы «Революции гвоздик» американцы начали просчитывать возможные места ее новой дислокации. Рассматривались Сенегал, Бразилия, Испания, Кабу-Верде… С точки зрения стратегического положения, все эти варианты выглядели не столь привлекательно.
Консульство США на Азорах вступило в контакт с местными правыми сепаратистами. Прорабатывался сценарий, предусматривавший их поддержку и признание независимости островов. Он был оставлен на крайний случай. В отличие от африканских колоний, Азоры португальцы считали своей исконной территорией. Поддержав сепаратистов, можно было потерять страну — члена НАТО. Тем более что пока о реальной угрозе выхода из альянса речи не шло. Португальские официальные лица не уставали заверять, что будут выполнять все международные обязательства