В накаленной, взвинченной обстановке военные договорились о мерах, которые определили развитие событий в следующие полгода. Было решено превратить ДВС в реально функционирующий государственный институт и начать наконец подлинно революционные преобразования. Президент подтвердил проведение намеченных на 25 апреля выборов в Учредительное собрание, что левое крыло движения считало преждевременным из-за «неготовности народа», но с чем было вынуждено согласиться[374].
Дальнейшие события вошли в историю как «жаркое лето» — самое длинное лето в истории, захватившее большую часть весны и осени. Первые судьбоносные решения были приняты уже в следующие недели.
14 марта президент Кошта Гомеш подписал декрет о роспуске Совета национального спасения, Госсовета и «Совета двадцати». Вместо них был создан Революционный совет, который стал высшим законодательным, судебным и исполнительным органом страны. В совет вошли ключевые военачальники, в том числе глава государства, премьер-министр, начальник Генштаба и начальники штабов родов войск, командующий Копкон, члены Координационной комиссии ДВС.
В марте правительство Вашку Гонсалвеша утвердило предложенную Ассамблеей ДВС национализацию банков и страховых компаний. В апреле был издан декрет о национализации основных отраслей экономики, а Революционный совет принял решение об экспроприации землевладений, чья площадь превышала 50 гектаров на орошаемых и 500 — на неорошаемых землях.
В руки государства перешла собственность крупнейшей корпорации КУФ, имевшей предприятия в большинстве отраслей, в том числе судостроительной, химической, текстильной, других представителей «великолепной семерки»: группы «Шампалимо», банков «Эшпириту Санту», «Боржеш и Ирмау», «Португеш ду Атлантику», «Фонсекаш и Бурней», «Насьонал Ультрамарину». Национализации подверглись общественный транспорт, радио и телевидение (за исключением станций, принадлежавших Католической церкви), металлургические, химические, цементные, пивоваренные заводы, табачные фабрики… Еще сотни компаний оказались в государственной собственности через банки, владевшие в них пакетами акций. На национализированных предприятиях создавались Комиссии трудящихся, подключавшиеся к управлению производством.
В общей сложности, с марта 1975-го по июль 1976 года были национализированы 244 частные компании. Если учитывать общее число компаний, в деятельности которых в этот период государство приняло прямое и косвенное участие, то их количество составит почти 2 тысячи[375].
В зоне крупного землевладения, сосредоточенного в основном в южной провинции Алентежу, после революции начался стихийный захват пустовавших земель. С изданием декрета экспроприация стала упорядоченной. Было национализировано более 900 тысяч гектаров, на которых возникли свыше 400 кооперативов[376].
На юге большинство крестьян были батраками, которые не имели собственных наделов и трудились на помещиков. На севере преобладали средние и мелкие хозяйства. Там на земле в основном работали собственники, хотя имелись и арендаторы. Последних правительство обезопасило от произвола, обязав землевладельцев заключать с ними письменные договора.
Национализация затронула в основном большой бизнес. Средние и мелкие фирмы государство брало под контроль только в случае возникновения угрозы их банкротства. В стороне остались и иностранные компании. Их филиалы продолжали работать на прежних правах. Португальские власти учли свежий опыт Чили, где попытка стряхнуть с себя зависимость от иностранного капитала закончилась плачевно.
После «Революции гвоздик» возникло множество партий, но об их популярности среди избирателей можно было судить лишь по косвенным признакам — таким, как массовость митингов. Шанс реально помериться силами предоставили выборы в Учредительное собрание, состоявшиеся ровно через год. Впервые в истории страны они действительно стали всенародным голосованием, так как в период конституционной монархии и либеральной республики большинство населения от политической жизни было отстранено, а в Новом корпоративном государстве партии находились под запретом.
25 апреля 1975 года в формировании Учредительного собрания приняло участие подавляющее число избирателей. Явка составила почти 92 процента. Такого энтузиазма страна никогда больше не испытывала.
Перед выборами ДВС предложило партиям подписать Платформу конституционного согласия. Документ оставлял за военными полномочия гарантов революционного процесса, который должен был вести «по оригинальному пути португальского социализма». Революционный совет мог объявить неконституционным любой законодательный акт, а члены правительства должны были назначаться с согласия ДВС.
К платформе присоединились шесть крупнейших партий. Среди них были правые Народно-демократическая и Социально-демократический центр, чья идеология сильно разнилась с духом и буквой документа. Но партии хотели продолжать участвовать в политической жизни страны, поэтому на данном этапе конфронтация с ДВС в их планы не входила.
Президент Кошта Гомеш заявил, что теперь народ может выбрать «среди настоящих партий, которые не препятствуют движению по пути к социализму». Помимо шести подписантов, в списки попали еще восемь небольших партий и объединений.
По итогам выборов, наибольшее представительство в Учредительном собрании получила соцпартия, набравшая почти 38 процентов. Вторую по численности фракцию сформировала Народно-демократическая партия, за которую проголосовали больше 26 процентов избирателей. Третьими стали коммунисты с 12,5 процента, четвертыми — Социально-демократический центр с 7,6 процента.
Председателем Учредительного собрания был избран шурин Марселу Каэтану социалист Энрике де Барруш. Первое торжественное заседание первого всенародно избранного законодательного органа состоялось 2 июня с участием президента, премьер-министра и начальника Генштаба.
Выборы показали, что большинство португальцев выступали за построение социализма. В то же время результаты голосования свидетельствовали о предпочтении электоратом умеренного социал-демократического варианта, с которым ассоциировалась соцппартия.
Поддержка населением правых и левых партий имела четко выраженное территориальное деление. Народные демократы и Социально-демократический центр господствовали на севере, социалисты — в центре и на юге, коммунисты — в промышленных пригородах Лиссабона и в Алентежу. В целом такая расстановка сил, при которой север достается правым, а юг — левым, сохраняется до сих пор.
Север, где проживало две трети населения, традиционно считался самой консервативной частью страны. Промышленность там в основном состояла из мелких и средних предприятий и мастерских, где господствовали патриархальные отношения. Крестьяне или имели собственные наделы, или брали землю в долгосрочную аренду. Трудящиеся крепко держались за собственность и работу. Многие оставались на одном месте всю жизнь.
Большинство южан, живших в сельской местности, трудились наемными сезонными рабочими у латифундистов. 6 процентов собственников владели 73 процентами земли. Батраки не были привязаны к определенному участку земли, так же как и рабочие — к своему станку. Крупнейшие заводы и фабрики тоже были на юге. Их работники массово состояли в мощных, боевитых профсоюзах, которые после революции стремились диктовать хозяевам свои правила. Существенная часть жителей крупных городов и Алентежу не были верующими.
На севере продолжала пользоваться беспрекословным влиянием Католическая церковь, с которой у ДВС отношения не сложились. Падре, как во времена Салазара и «фатимского чуда», по-прежнему запугивали паству пришествием к власти коммунистов и социалистов и обличали козни Москвы. Для типичного сельского жителя северных районов, усердно посещавшего храм, положение в стране выглядело так: трудолюбивый католический север противостоит югу с его развратной столицей и арабизированным «красным» Алентежу, где после победы над маврами христианство по-настоящему так и не укоренилось.
После революции ДВС проводил на севере «кампании культурной динамизации и гражданского действия». Группы офицеров и солдат, в которую обычно входили военные врачи, отправлялись в глубинку, проводили с крестьянами просветительские беседы о целях и задачах революции, разъясняли новые права и возможности, лечили больных, прививали домашних животных, помогали по хозяйству: чистили колодцы, мостили дороги, проводили водопровод. На результатах выборов эта деятельность не сказалась.
Не повлияли на предпочтения северян и предпринятые после революции невиданные в истории страны меры по улучшению социальной защиты населения. Помимо введения минимальной зарплаты, португальцы впервые получили право на пособие по безработице, пенсионерам на Рождество стала выплачиваться 13-я пенсия, минимальный размер пенсии был привязан к минимальной зарплате, были увеличены пособия и пенсии самым уязвимым слоям: инвалидам, вдовам, многодетным семьям.
В 1975 году север стал оплотом сил, боровшихся с левым крылом ДВС и компартией силовыми методами. После провала путча 11 марта там начало действовать вооруженное Демократическое движение за освобождение Португалии Спинолы, состоявшее из кадровых военных. В координации с ней выступала террористическая организация Армия освобождения Португалии, составленная из бывших сотрудников ПИДЕ и членов «Португальского легиона». Она имела легальное представительство в Мадриде. Кроме того, по благословению Католической церкви возникло Движение Марии да Фонте, названное в честь героини крестьянского восстания XIX века. Оно привлекло в свои ряды тысячи сельских жителей и стало массовым.
Апогей противоборства пришелся на июль — август. В эти месяцы три ультраправые экстремистские организации совершили сотни акций, среди которых были взрывы бомб, убийства левых активистов, погромы и поджоги отделений компартии, избиения ее членов и сторонников. Страна оказалась на грани гражданской войны