Глава 12СЧАСТЬЕ
На другой день Державин расплатился с Дворянским банком. Оформив все бумаги, чиновники любезно заверили его, что Иван Блудов в самом скором времени будет освобожден из острога. Державин поблагодарил, но никакой радости от этой вести не испытал. У него были заботы поважнее. Он написал письмо Марии Дмитриевне с просьбой принять его, купил два букета роскошных роз, вина и сладостей и велел Петруше доставить все это Бастидоновым.
Время потянулось в томительном ожидании.
— Есть ответ? — нетерпеливо спросил он, когда слуга наконец вернулся.
— Ничего не написали-с… — удрученно протянул Петр, разводя руками и сочувственно глядя на окаменевшее лицо хозяина. Потом помолчал и добавил: — Только на словах велели передать…
— Что?! Да говори же, сукин сын!
Петруша вдруг расплылся в широкой улыбке.
— Что ждут вас завтра к ужину!
У Державина не хватило духу отругать слугу за то, что тот позволил себе сомнительную шутку. От сердца отлегло. Он снова желанный гость в доме Бастидоновых!
Мария Дмитриевна принарядилась по случаю его визита. На ней было зеленое муаровое платье, которое переливалось и шуршало при каждом ее движении.
— Рада вам, Гавриил Романович! Катенька скоро выйдет… Расскажите, как ваши дела.
— Дела хороши, любезная Мария Дмитриевна! Все денежные затруднения улажены, приехал просить руки вашей дочери.
Бастидонова благосклонно кивнула.
— Ну что же… Знать, на то воля Божия. Не скрою, мне пришлось наводить кое-какие справки о вашем состоянии.
Человек вы небогатый, не так ли? Несколько деревушек в запустении, да к тому же под залогом. Но ваш хороший чин в Сенате и приличное жалованье дают основание надеяться, что вы сможете обеспечить семью. За Катей, к сожалению, ничего дать не могу. Был бы жив Яков… — Она не договорила, залившись слезами.
Державин растроганно прикоснулся к ее руке.
— Уверен, что покойный Яков Иванович благословил бы наш союз. А что касается наследства… Лучшим приданым для Кати являются ее молодость, ум и добрый нрав. Больше ничего мне не надобно.
Бастидонова вновь расплакалась и стала уверять, что они вовсе не нищие и не безродные. Цесаревич Павел Петрович весьма к ним благоволит и жалует своими милостями свою бывшую кормилицу и молочную сестру.
— Да что я все о деньгах, — спохватилась она. — Ступайте, голубчик, к Катеньке! Она в библиотеке. Читает, как всегда…
Замирая от волнения, Державин спустился на первый этаж и приоткрыл дверь библиотеки. Катя сидела у окна с книгой, но ее глаза глядели мимо страниц в окно, на деревья, тронутые осенней желтизной. При виде Державина она встала и устремила на него огромные черные глаза с немым вопросом. Он поклонился и спросил, известно ли ей, зачем он пришел.
— Маменька сказывали, — дрожащим голосом ответила она.
— Я люблю вас, Катенька! Согласны ли вы стать моей женой?
— От маменьки будет зависеть…
Такой ответ его не удовлетворил. И он снова спросил:
— А если бы все зависело от вас? Что бы вы сказали?
— Я не против, — чуть слышно прошептала Катя и вспыхнула до кончиков ушей.
Он в восторге бросился к ней и стал целовать ее руки.
Через неделю Бастидоновы устроили небольшой прием, на котором было объявлено о помолвке. Теперь Державин мог свободно наносить визиты своей Пленире, а также сопровождать ее в театр, на балы, представлять друзьям… Они были красивой парой, все их охотно принимали, осыпая комплиментами. Все, кроме Неклюдовых. Те даже не явились на помолвку, отговорившись каким-то пустяком. Однажды, зайдя к друзьям, Державин сказал, что хотел бы познакомить их со своей невестой. Митя поздравил его, а Нина вдруг побледнела и выбежала из комнаты.
— Что с ней? — спросил Державин.
Досадливо махнув рукой, Митя признался:
— Неужели ты не понял, Мурза? Она все еще влюблена в тебя! И то, что ты женишься на юной прелестной девушке, не может ее радовать. В общем, мы решили уехать в Италию.
— Из-за меня?!
— Не совсем так, друг. Не хотел тебе жаловаться, но моя старая рана никак не хочет заживать. Лекарь говорит, что виноват холодный климат.
Неклюдов проводил его до крыльца. Они обнялись на прощанье, а потом долго стояли на ступенях, не решаясь расстаться.
— Волк ел — не знаю, что, и костью подавился… — вдруг тихо произнес Митя.
— Метался от тоски и чуть он не вздурился! — подхватил Гавриил.
Они рассмеялись, но не слишком весело. У Державина почему-то мелькнула мысль: "Я вижу его в последний раз". Он взглянул на друга и понял, что Митя подумал о том же…
Цесаревич Павел Петрович безвыездно жил в Гатчинском дворце. Жизнь его была скучна, и, когда ему доложили о визите бывшей кормилицы, молочной сестры и ее жениха-поэта, он несказанно обрадовался. Павел был женат уже вторым браком: первая супруга, Наталья Алексеевна, умерла при родах, вторая — Мария Федоровна — пребывала на сносях и постоянно жаловалась на недомогание.
Враждующий с матерью, никем не любимый и вечно угрюмый Павел в тот день словно ожил. Он устроил для дорогих гостей чаепитие с медовыми пряниками, шутил, веселился и то и дело просил Державина почитать стихи.
— Вы подарили мне счастливый день, и я непременно отплачу вам тем же! Поскольку я — покровитель Катеньки, то приданое за мной! Правда, — смутившись, добавил он, — сейчас у меня ровно ничего нет. Но как только я буду в силах…
Увы, сил ему так и не хватило: Катя не дождалась приданого от своего молочного брата. А Державин вовсе не помышлял о богатстве. После уплаты долга у него еще оставалось около восемнадцати тысяч — целое состояние! Он купил небольшой уютный дом возле Сенной площади и мечтал о том, как приведет туда молодую жену. Вскоре так и случилось. Получив из Казани письмо с благословением матери (старушка по здоровью приехать не смогла), 18 апреля 1778 года Гавриил обвенчался с Екатериной.
В молодой жене Державин нашел свой идеал. Он терпеть не мог хмурых и сварливых женщин, а Катя подарила ему радость, нежность и душевный уют, о чем он всегда мечтал.
Кроткая, ласковая, обворожительная… Всегда с улыбкой на устах, всегда чем-то занята: то вышивает, то читает, то на кухне обсуждает с кухаркой, чем сегодня угостить любимого Ганюшку. По вечерам у Державиных часто собирались друзья-сослуживцы, а также писатели, поэты и те, кто себя таковыми считал. Украшением литературных вечеров была, конечно, прекрасная Пленира. Она пела, играла на клавесине и мастерски вырезывала из бумаги силуэты гостей… В те времена такое искусство было в большой моде.
Державин боготворил жену и, если вдруг приходилось им ненадолго расстаться, страдал и томился в разлуке. Но он не замкнулся в своем семейном мирке, и темы его стихов не ограничивались одной любовью. Именно в первые годы их супружества он неожиданно для всех написал загадочное, леденящее душу произведение — оду "На смерть князя Мещерского", в которой размышлял над хрупкостью счастья и человеческого бытия. Сегодня ты полон жизни и беззаботного веселья, а завтра… тебя уже нет.
Мещерский не был ни героем, ни великим государственным мужем, а просто милым богатым повесой, как говорится, баловнем судьбы. Каждый день его гостеприимный дом принимал званых и незваных приятелей, вино лилось рекою… Никаких особенных заслуг за ним не числилось — обычный человек, умерший внезапно за столом от апоплексического удара. Врач даже не успел пустить ему кровь. Неотвратимость смерти, ее внезапность и беспомощность человека перед ней потрясли Державина. Когда он пришел на панихиду и увидел мертвое лицо князя, с которым еще вчера веселился на дружеском застолье, строки стали рождаться сами собой:
Где стол был яств, там гроб стоит;
Где пиршеств раздавались лики —
Надгробные там воют клики,
И бледна смерть на всех глядит…
"В природе нет ничего вечного, — думал он. — Гаснут звезды, погибают птицы, рыбы, звери… Но один лишь человек знает, что умрет. Так почему же он не пребывает в вечном ужасе перед смертью? Потому, что Бог не дал ему ответа на главный вопрос: когда? Вот и Мещерский до последнего своего часа был счастлив — и ушел, быть может, даже не успев осознать, что с ним произошло. Его смерть — подтверждение законов бытия: все рождается, живет и неизбежно умирает, чтобы дать место новому ростку жизни. Так было и будет со всеми".
Друзья высоко оценили его оду, отметив в ней глубокий философский смысл, но Катя, пробежав глазами несколько строк, вдруг побледнела и отказалась дочитать до конца.
— Прости, не могу! Это очень, очень страшно!
Державин обнял ее, мысленно ругая себя за то, что испугал жену. Ведь она еще совсем девочка…
Он открывал в ней все новые и новые достоинства, не мог на нее надышаться. Через год он отправился с Катей в Казань к матери. Фекла Андреевна приняла ее как дочь, обласкала нежно, а казанское общество было ею так очаровано, что не хотело отпускать обратно в Петербург.
Словом, все было в ней восхитительно… кроме одного. Минуло несколько лет их счастливой супружеской жизни, а Катя никак не могла забеременеть. Она безмерно печалилась и уже не могла скрыть своей тревоги: терзалась мыслью, что муж ее разлюбит. И Державин, видя, как она страдает, однажды раз и навсегда развеял все ее сомнения.
— Моя маленькая Пленира! Не будем роптать на судьбу, которую Бог нам назначил. Довольно молить Его о том, чего Он не желает дать. Какие бы испытания ни выпали нам, мы будем любить друг друга, верно?
— Да… — прошептала она, прижимаясь к его груди. — До конца жизни!
И снова стал звенеть в доме ее серебряный смех и стали устраиваться поэтические вечера с домашними спектаклями.
Державин мечтал обрести друзей среди признанных поэтов. После смерти Сумарокова главным стихотворцем России стал Херасков. Державин подумывал встретиться с ним, но, помня его суровую отповедь, не решался. Он сблизился с кружком молодых, еще не слишком известных, но чрезвычайно боевых и задиристых стихотворцев, не признающих никаких авторитетов. Это были трое неразлучных друзей — Василий Капнист, Николай Львов и Иван Хемницер. И хотя по воз