Не в силах унять волнение, Потемкин ждал государыню на ступенях дворца, сверкая бриллиантами в свете масляных фонарей. Малиновый бархатный фрак как влитой сидел на его чуть погрузневшей, но еще статной фигуре. Орлиный нос, пламенный взгляд, чарующая улыбка… При виде бывшего фаворита Екатерина безотчетно вздрогнула, но тут же успокоилась, сердце снова застучало ровно. А он, увидев, что императрица приехала одна, без Платона Зубова, возрадовался непомерно и, сбежав по ступеням, помог ей выйти из кареты. Сам оправил воланы ее золотого платья, благоговейно поцеловал руку…
Таврический дворец сверкал тысячами огней. Нарядные гости расположились в ложах вокруг парадной залы, ожидая начала праздника. Екатерина, Потемкин, Павел Петрович с супругой поднялись на подиум, увитый гирляндами оранжерейных цветов.
В этот момент громко, торжествующе ударили литавры! Запели трубы! Взмыли вверх смычки!
И грянул с балкона многоголосый хор:
Гром победы, раздавайся!
Веселися, храбрый Росс!
Звучала величественная патриотическая песнь на слова Гавриила Державина, написанная всего лишь несколько дней назад по заказу светлейшего князя Потемкина. Музыку сочинили композиторы Дмитрий Бортнянский и Осип Козловский в форме торжественного полонеза, любимого танца Державина.
Поэт сидел с женой в почетной ложе, среди знатных гостей. Не замечая катившихся по щекам слез радости, он смотрел, как в зал под звуки полонеза выходят строем двенадцать трогательно юных танцевальных пар: девочки в одинаковых небесно-голубых платьях и мальчики в синих фраках. Колонну вел старший сын цесаревича Павла — белокурый красавец Александр. Он уверенно и элегантно двигался по паркету со своей дамой — немецкой принцессой Луизой Баденской, ставшей впоследствии Елизаветой Алексеевной, его женой. А навстречу им по диагонали выплывала розовая колонна отпрысков петербургской знати: барышни в платьях цвета утренней зари и кавалеры в вишневых фраках. В первой паре важно выступал младший брат Александра — курносый, похожий на отца, Константин.
Хор пел:
Воды быстрые Дуная
Уж в руках теперь у нас;
Храбрость Россов почитая,
Тавр под нами и Кавказ!
Державин беззвучно подпевал, чуть шевеля губами. Тогда он еще не знал, что полонез "Гром победы" на целых четверть века станет неофициальным гимном России. Лишь в 1816 году по желанию Александра I его сменит заунывная "Молитва русских" — калька британского гимна…
В тот день Потемкин превзошел себя. В каждом зале его волшебного дворца гостей ждали сюрпризы и развлечения: театральные постановки, живые картины, крепостной балет… А те, кто пожелал выйти в сад или на площадь перед дворцом, мог наслаждаться фейерверками, лицезреть потешную флотилию в искусственных озерах, играть в народные игры… Праздник венчал ужин на тысячу персон и грандиозный бал, который длился до утра.
Екатерине удалось уйти по-английски, не прощаясь и не привлекая к себе общего внимания. Но Потемкин, зорко следивший за каждым ее движением, проскользнул за ней в заднюю дверь и остановил у самой кареты.
— Довольна ли моя государыня? — трепетно шепнул он ей на ушко.
Та чуть отодвинулась и ответила с улыбкой:
— Спасибо, голубчик, утешил!
— Позволишь остаться подле тебя?
— Рада бы… Дела не позволяют! — и осторожно вынула руку из его теплых ладоней.
Он печально кивнул, развел руками:
— Ну что ж… Поделом мне, дураку. Прощай, Катишь…
— Прощай, мой друг! И поторопись: войну кончать надобно!
После разгрома адмиралом Ушаковым турецкого флота у мыса Калиакрия исход военных действий был предопределен. 29 декабря 1791 года в Яссах был заключен мирный договор, который окончательно закрепил за Россией Крым и северные берега Черного моря, усилил ее на Кубани, Кавказе и Балканах.
Светлейший князь Григорий Александрович Потемкин скоропостижно скончался на пути в Яссы, не дожив двух месяцев до подписания мира.
Когда-то, еще в бытность олонецким губернатором, Державин, путешествуя по Карелии, увидел водопад Кивач, расположенный на реке Суне. Грандиозное зрелище! Четыре мощных потока одновременно низвергались в бездну, а из нее снизу вверх поднимался сизый туман мельчайших брызг. Державину очень хотелось написать стихотворение об этом дивном природном явлении, но бесконечные стычки с Тутолминым и его чиновниками отвлекали от творчества.
Теперь, думая о Потемкине, он вновь вспомнил о водопаде Кивач. Чем-то они были сродни друг другу — возможно, стоической волей, бесшабашным напором. К истоку водопада часто подходили различные животные и пили кристально чистую воду. Так и Потемкин: будучи сам всесилен, щедро оказывал помощь множеству людей. Он был, казалось, несокрушим, но тоже познал горечь падения. Жизнь Потемкина, подобно жизни исполинского водопада, была прекрасна, но быстротечна. Как и водопад, он мог существовать только в полете.
Алмазна сыплется гора
С высот четыремя скалами.
Жемчугу бездна и сребра
Кипит внизу, бьет вверх буграми;
От брызгов синий холм стоит,
Далече рев в лесу гремит…
Ни над одним своим произведением Державин не трудился так долго и упорно, как над одой "Водопад", добиваясь совершенства. Чтобы легче было исправлять свое сочинение, он писал, словно школьник, мелом на аспидной доске, переписывая потом на бумагу. А на другой день читал и рвал то, что сочинил вчера. "Водопад" стал не только достойным памятником великому государственному деятелю, но и апофеозом уходящей екатерининской эпохи.
Не шел ты средь путей известных,
Но пролагал их сам…
Это не только о Потемкине, но и о его веке. Ода звенела музыкой времени. Властители приходили и уходили, а Россия шла своим неизведанным путем, обретала новые земли, крепла…
В ту пору Державин достиг вершины своей поэтической славы. Его стихи печатались в Петербурге и в Москве, их знала вся читающая Россия. Молодой писатель Николай Карамзин, только что вернувшийся из путешествия по Европе, открывая свой "Московский журнал", писал: "Первый наш поэт — нужно ли именовать его? — обещал украшать листы мои плодами вдохновенной своей Музы. Кто не знает певца мудрой Фелицы!"
Знакомства с "первым поэтом" искали не только литераторы, но и важные сановники, генералы, государственные мужи… Как-то на светском рауте новый канцлер Александр Безбородко оживленно рассказывал:
— Вчера на ужине у государыни сидел рядом с Державиным. Острого ума поэт! Спрашиваю его: "Почему вы, Гаврила Романыч, не носите орденов? Глядите: все вокруг блещут наградами!" Гости и впрямь сияли, как иконостасы. А тот, ничуть не смутившись, отвечает:
Осел останется ослом,
Хотя осыпь его звездами:
Где должно действовать умом,
Он только хлопает ушами.
Безбородко ожидал услышать смех, но вельможи только переглянулись. Кто-то спросил с вызовом:
— Неужто, Александр Андреевич, сии дерзкие вирши вы сочли проявлением высокого ума?
В великосветских кругах Безбородко называли неуклюжим увальнем и безродным хохлом, а государыня ценила его сметливый ум, талант дипломата и незаурядную память. Однажды он явился к императрице и принялся читать длинный доклад с множеством цифр, дат и фамилий.
— Оставь мне бумаги, голубчик! Сама ознакомлюсь на досуге, — остановила его Екатерина Алексеевна.
Тот, смешавшись, медлил. Императрица, почуяв неладное, подошла, взяла из рук министра доклад и принялась читать вслух:
— "Графу Остерману — 5350 рублей, барону де Корберону — 3500 рублей, мадам Перекусихиной — 4245 рублей…" — Екатерина в недоумении оторвала глаза от бумаги. — Что сие значит?!
Оказалось, это был список карточных долгов Безбородко. Краснея и запинаясь, он признался, что впопыхах не нашел доклад и взял со стола первую попавшуюся бумагу.
Ревнивые аристократы не любили Безбородко, хотя не решались открыто идти против него, и канцлер дорожил немногими друзьями, среди которых самыми верными были Державин и Зубов. Вот и сейчас молодой фаворит поспешил ему на помощь.
— А мне понравились стихи про осла! — весело заявил он. — Ее императорское величество, услышав экспромт Державина, изволили усмехнуться и сблизить ладони. Тотчас и все гости стали смеяться и аплодировать, будто это их не касается! Никто не хотел признать себя ослом! Ха-ха-ха!
Слушая его, вельможи сдержанно улыбнулись. Перечить Зубову никто не стал.
С каждым днем Екатерина все сильней привязывалась к своему Платоше, во всем потакала и исполняла все его желания. Новый дворец? Пожалуйста! Золотую ванну, такую, как в Таврическом дворце? Ради бога! Но Зубов все равно скучал, и она это видела и страдала. Нельзя было не признаться самой себе, что прежние возлюбленные испытывали к ней если не страсть, то хотя бы искреннюю приязнь, благодарность и преданность. А новый фаворит лишь позволял себя любить и порою вел себя как капризный ребенок. Пускал бумажных змеев с колоколен, дрессировал подаренную Екатериной обезьянку…
Неторопливо прохаживаясь по анфиладе из комнаты в комнату, Екатерина Алексеевна предавалась грустным размышлениям. Неужели она так изменилась, что уже не может стать любимой и желанной? Мимолетный взгляд в зеркало подтвердил ее опасения. Погрузневшая 62-летняя женщина с дряблой кожей и усталым взглядом ничем не напоминала цветущую, энергичную монархиню, что двадцать пять лет назад без ума влюбилась в молодого поручика конной гвардии Григория Потемкина. А кажется, что все это было вчера…
Неожиданно сзади раздались шаги. Она вздрогнула и обернулась:
— Платоша!
— Я искал тебя, Катенька…
Императрица вспыхнула и бросилась к нему в объятья. Искал! За одно это слово она готова положить к его ногам все богатства мира. Но — спокойствие! Надо держать себя в руках, Платон не любит бурных проявлений чувства.