словами:
– Такая программа пошла бы на пользу любому.
– Кажется, у меня несварение, – пожаловался Оливер одним вечером в начале мая.
Они только приехали в Брукхолт, свою резиденцию на Лонг-Айленде. На ужин поели холодного цыпленка, потом выпили по рюмочке перед сном и уже собирались ложиться спать.
Оливер надел халат.
– Пойду прогуляюсь по дому.
Весна на Лонг-Айленде выдалась превосходная, и они хотели насладиться ею в полной мере, прежде чем переезжать на лето в Англию. Несмотря на проигрыш Уильяма Дженнингса Брайана Уильяму МакКинли, Оливер стал членом Конгресса и сейчас делал все возможное, чтобы продвигать свою программу вопреки консервативному большинству. Когда в 1901 году МакКинли скончался через неделю после того, как в него стрелял анархист, в должность вступил Тедди Рузвельт, страна перешла в руки прогрессистов, и Оливер мог вновь вернуться к хорошему вину, первоклассной кухне, неторопливым путешествиям, поездкам на ипподром Белмонта и ночам, в завершение которых они с Альвой тихо лежали в постели – Оливер позади нее, положив руку ей на бедро. Если Альва о чем-нибудь и жалела, так это о том, что не развелась с Уильямом раньше.
В последнее время Оливер и Вилли, который серьезно увлекся гоночными автомобилями, планировали построить на Лонг-Айленде гоночную трассу – их планам помешало только участие Вилли в гонке в Дэйтоне на звание мирового рекордсмена. Гарольд изучал право в Гарварде, но его настоящей страстью оставалось море. Ни один из сыновей не проявил интереса к семейному бизнесу, несмотря на то, что сейчас его возглавлял Уильям – который в действительности скорее за ним наблюдал, чем что-то делал. А Консуэло – что ж, на долю Консуэло выпало немало испытаний, поэтому Альве не терпелось вернуться в Англию и помочь дочери во всем разобраться.
Оливер обул домашние туфли и сказал:
– Не нужно ждать меня, ложись спать.
– Нет, я подожду.
Через сорок минут, когда Оливер вернулся, она сидела в постели и делала наброски оранжереи. Стоя в дверном проеме, муж сказал:
– Должен признаться, я никогда от этого не устану.
– От несварения?
– Нет, с этим, кажется, уже лучше. Никогда не устану видеть тебя в своей постели.
Альва отложила альбом в сторону:
– Докажи.
– Этот свежий воздух меня убивает, – пожаловался Оливер как-то вечером в середине мая.
После завтрака они вместе с Альвой руководили работой в садах и работали сами – возили землю и кустарники, убирали камни с новых тропинок. Альва была в своих велосипедных шароварах и блузке, он – в комбинезоне. Оба перепачкались в грязи и пыли и нуждались в ванне.
Оливер растянулся на диванчике в гостиной.
– Я немного отдохну, а потом поднимусь.
– Но от тебя ужасно пахнет.
– Значит, попахнет еще немного.
Голос мужа прозвучал непривычно резко. Альва склонила голову.
– Ты что-то недоговариваешь?
– Может человек немного полежать? Или его обязательно нужно донимать вопросами?
– Пожалуйста, делай что хочешь, – ответила Альва и оставила его.
Они никогда не ругались прежде. Через несколько минут Альва вернулась в гостиную, чтобы поговорить с Оливером. Но он спал, свернувшись на диванчике.
Следующим утром он разбудил ее, принеся свежесрезанную розу и свои извинения.
– У меня просто разболелся живот, но я не хотел об этом говорить. Простишь меня?
– Сейчас все в порядке?
– Есть не хочется, но боль почти прошла.
– Я не знала, что от боли ты становишься злым.
– Я тоже не знал – к счастью, я полагаю. У меня всю жизнь было отменное здоровье. Постараюсь держать себя в руках, если это повторится.
– Лучше узнать причину боли и полечиться до путешествия.
– Все в порядке. Наверное, мышцу потянул, когда помогал ворочать камни. – Оливер вытянул руки в стороны, согнул их и продемонстрировал свои бицепсы: – Впечатляет? Признайся, ты никогда не видела мужчины прекраснее, чем тот, что стоит перед тобой?
– Выглядит он замечательно. Но вот пахнет… – Альва закрыла нос.
– А еще он невероятно изобретателен. Он знает, что если надавить вот сюда, – он нажал на звонок горничной, – его ванна скоро наполнится горячей водой. Его умение решать проблемы непревзойденно.
– Кажется, я читала о его способностях в газете.
– И ознакомилась с ними непосредственно. – Оливер пошевелили бровями. – О таком любовнике мечтают все леди, но только ты смогла завоевать его сердце.
В конце мая после обеда, который, как обычно, состоял из нескольких пикантных блюд и бутылки первоклассного вина, Оливер, держась рукой за живот, пробормотал:
– Кажется, я переел.
– Живот болит?
– Немного, – кивнул он, подойдя к ней. – Я полежу в своей комнате. Мне бы хотелось сказать, что я буду скучать по тебе, но, боюсь, я буду думать совсем о другом, – сказал он, поцеловав ее в лоб.
– Не нравится мне это.
– Мне тоже. Но волноваться не стоит.
Но когда прошла ночь, за ней день и еще одна ночь, а боль и тошнота не утихали, Оливер согласился, что ему нужна помощь.
После консультации со своим местным врачом, он сообщил Альве:
– Загадка разгадана – у меня просто расстройство печени. Теперь мне можно есть только пресные блюда. И никакого алкоголя. Еще мне дали лекарство. Вот видишь? Все быстро лечится.
– Если тебе нужно время, чтобы восстановить силы, мы можем поменять билеты.
– Через пару дней я буду в форме. Не вздумай ничего менять.
Однако первого июня, когда Оливер не смог подняться или даже пошевелиться, не поморщившись от боли, а цвет его кожи стал ужасным и он пожаловался на жар, Альва решительно заявила:
– Я отправляю телеграмму нашим докторам в Нью-Йорке.
Доктора Булл и Маккош прибыли дневным поездом. Осмотрев Оливера и поговорив с доктором Лэйнхартом, они втроем пригласили Альву в комнату Оливера и сообщили супругам плохую новость.
– Хотя печень и может быть расстроена, как заметил доктор Лэйнхарт, – сказал доктор Маккош, – сейчас боль вызывает аппендикс. Мы надеемся, что медикаментозного лечения будет достаточно. Мистер Белмонт должен принимать морфин в качестве обезболивающего, каломель – слабительное, а также ихтиол от тошноты. Мы пришлем медсестру, которая будет за ним присматривать и ставить припарки на живот, чтобы облегчить боль.
Оливер посмотрел на Альву.
– Кажется, нам все-таки придется отложить поездку.
Говорил он с уверенностью, однако выражение его лица было беспокойным, а дыхание прерывистым. Альва вспомнила, что чувствовала себя примерно так же, когда рожала.
Весь вечер она просидела у кровати мужа. Пока он дремал, она читала книгу. Припарки и морфин сняли боль. Медсестра, заглянувшая проверить, как он себя чувствует, сказала Альве:
– Доктора надеются, что постельный режим поможет органу восстановиться.
– Так обычно и происходит?
– Да, – сиделка помолчала. – Бывает и такое.
Альва зашла к миссис Эвелин и спросила:
– Сколько у нас солонок?
– Две, кажется.
– Отправьте человека в город, пусть купит еще две. Нет, четыре. Наполните их солью и принесите в комнату мистера Белмонта.
– Зачем, мэм? – удивилась миссис Эвелин.
– Их надо поставить под кровать – они привлекают целительных духов или что-то в таком духе. Мы ведь должны испробовать все средства, правда?
Миссис Эвелин обняла Альву.
Спустя два дня с начала лечения никаких улучшений не последовало. Доктора сели возле кровати Оливера и сообщили ему и Альве, что дальше медлить нельзя – нужна операция.
– А если я откажусь? – спросил Оливер. – Я не боюсь – я уверен, что в вашем распоряжении лучшие специалисты. Но сколько времени уйдет на поправку? Нам отплывать на следующей неделе.
– Милый мой, не думай об этом. Англия никуда не денется.
– Но ты уже столько месяцев ждешь встречи с Консуэло и мальчиками.
Он спросил доктора Маккоша:
– Как вы думаете, мы могли бы еще немного подождать? Чтобы знать наверняка?
– Я понимаю ваши опасения. Но послушайте меня: если аппендикс не удалить, он раздуется от инфекции и вскоре лопнет. Боль, которая за этим последует, будет просто невообразимой, и вы наверняка умрете. Я уже послал за своими помощниками и инструментами. Мы проведем операцию утром.
Доктор вышел из комнаты.
– Ну и сухарь, – заметил Оливер.
– Все ведь и правда очень серьезно.
Муж потянулся к ее руке:
– Мне жаль, что так вышло.
– Замолчи, пожалуйста, – сказала Альва, стараясь не допустить предательской дрожи в голосе.
– Зато сейчас мы покончим с этим наверняка, и, когда придет время отправляться, я буду здоровее, чем раньше.
– Может быть, мне тоже стоит удалить аппендикс? Всегда лучше перестраховаться.
– Вот это солидарность, – слабо улыбнулся Оливер.
Утром Вилли, Берди и Гарольд приехали посидеть с Альвой, хотя что-что, а сидеть на месте ей совсем не удавалось. Этот день казался ей самым долгим в жизни. Она мерила шагами коридор перед гостевой комнатой, которую Маккош превратил в операционную, потому что окна оттуда выходили на юго-восток. Заглянув в комнату, пока медсестры сновали туда-обратно с тазами горячей воды, Альва заметила окровавленные простыни и Оливера, лежащего без сознания на столе. Запах вернул ее в 1874 год, в тот самый день в трущобах, когда они с Армидой обнаружили мертвую девушку. Нынешний запах оказался еще хуже. Здесь пахло кровью и гнилью, испорченным мясом.
– Произошло нагноение, – объяснила одна из медсестер. – От этого запах. Постарайтесь не волноваться. Они все вычистят.
Альва повернулась к детям:
– Они все вычистят. Господи…
Поздно вечером доктор Маккош наконец вышел из комнаты.
– Мы закончили операцию. Состояние мистера Белмонта стабильное. Должен признаться, я восхищаюсь его стойкостью – когда мы начали делать операцию, оказалось, что аппендикс уже лопнул. – Он с сожалением покачал головой и продолжил: – Бактерии попали в мышцы живота. Брюшина – то есть внутренняя стенка живота – тоже была заполнена ими. Мы вырезали аппендикс, вычистили брюшину и вымыли стенки теплой водой. Это все, что в наших силах.