Не испытывая никаких угрызений совести (речь шла о выживании!), Адам провел грамотную разведку и нашел старые письма с адресом Марфинки. Уже на следующий день Рудобельский прибыл в деревню с одной целью – посмотреть в глаза врунье.
Дом Адам нашел без труда.
Объявление на заборе: «24 часа» поставило Рудобельского в тупик, он даже поискал над входом красный фонарь. Фонаря не было никакого, ни красного, ни обычного. И сам дом мало подходил для платных интимных услуг, если только не был маскировочной развалюхой с евроначинкой.
Адам отчетливо помнил, как вошел в калитку, постучал в дверь, подождал – ответа не последовало (Зинаида в тот момент находилась в подвале, а Маргарита рубила дрова на заднем дворе).
Адам сбежал с крыльца и осмотрелся.
Фасадные окна были занавешены.
Рудобельский зашел за угол дома и остановился у незашторенного кухонного окна. Уткнулся лбом в стекло и сложил ладони козырьком. Евроначинки не наблюдалось. Прямо по курсу за окном наблюдался самогонный аппарат (точно такой был у них на плавбазе) и сорокалитровый молочный бидон – и это было все, что успел рассмотреть Адам.
Далее прогремел взрыв. Стекла вынесло вместе с рамой, Рудобельского отбросило и придавило. Если бы не сложенные козырьком руки в перчатках, он бы вообще остался без глаз.
И все из-за этой рыжей вешалки. Конца нет этому наваждению. Адам застонал.
Маргарита вернула упрямую голову подполковника на место, но ладони не убрала. Так и ехала, придерживая затылок Рудобельского.
…Скорая подъехала к отделению травмы, Адама выгрузили на каталку и покатили по переходу. Маргарита едва успевала за санитарами, больше похожими на могильщиков.
– Что случилось? – Дежурный хирург-травматолог – атлет с большими красивыми руками, осматривал ссадины, порезы и синяки на лице Адама.
Адам опять попытался сесть, но хирург пресек попытку:
– Тихо, тихо, лежите. – В ожидании ответа док посветил лучом, обследуя глазное дно пациента.
Маргарита хранила молчание.
– Так что случилось?
Травматолог обернулся и посмотрел на Галкину. Маргарите захотелось умереть под этим строгим взглядом. За кого он ее принял? За бомжиху? А на кого она похожа? В этой курточке, с разводами сажи на лице, с убитыми работой руками? Да еще в маминых сапогах? А запах? Вот ужас!
– На него оконная рама упала, – разлепила губы Галкина. – Можно я руки вымою?
– Пожалуйста. – Док кивнул в направлении мойки. – Он что, строитель?
– Почему? – не поняла логики Маргарита. – Нет. Он моряк. Офицер Военно-морского флота.
– Офицеру ВМФ падает на голову оконная рама, – с философским видом уточнил док. – Занятно. А откуда этот синяк под глазом?
– Наверное, рамой получил, – предположила Галкина, намыливая руки.
– Синяк застарелый, а рама упала сегодня.
– Понятия не имею.
– О чем? О синяке или о раме?
– Я вообще-то…
Дежурный врач, как дирижер, поднял чуткую ладонь:
– Минуту. Саня, – он выглянув за дверь и сунул санитару направление, – вези этого на рентген, а потом в процедурную на перевязку.
Рудобельского увезли, травматолог устроился за столом и принялся что-то писать.
Прижавшись спиной к стене, Маргарита закрыла глаза и слушала, как шуршит ручка по бумаге, как шелестят листы под рукой дока. Травматолог вроде бы забыл о Галкиной, и Маргарита боролась с желанием незаметно смыться.
– Что ж мужа не бережете?
Маргарита открыла глаза и огляделась. Как ни странно, вопрос был адресован ей.
– Фамилия, имя, отчество? – продолжал врач.
– Маргарита Михайловна Галкина.
– Да не ваши, мужа! – Лицо доктора приобрело тоскливое выражение: за дежурство такого наслушаешься – оторопь берет. Откуда они только берутся на его голову?
Маргарита собрала лоб морщинками:
– Рудобельский. Адам Францевич.
– Год рождения?
Да он просто издевается, этот доктор. Она порылась в памяти:
– Семьдесят второй. 17 июля. Доктор, а что с ним?
– Сотрясение. Вы бы на него еще бетонную плиту уронили… Страховка при вас?
Галкина разозлилась:
– Мы на даче были, а страховка дома. Или надо было сначала за страховкой, а потом к вам?
Доктор не обиделся, кажется, допускал такой ответ:
– Завтра привезете.
– А надолго его?
– На недельку, а там видно будет. Повезло вам, что он очнулся быстро. Пока посидите в коридоре, подождите, вещи заберете домой.
«Здорово, – поздравила себя Галкина, – теперь отречься от дорогого супруга будет трудно».
Подтвердилось сотрясение, рентген показал осколки битого стекла в кистях рук, но нервы не пострадали, сухожилия повреждены не были.
– Отделался, можно сказать, легким испугом.
Хирург сделал назначение и сбыл Адама медсестре – неприятной личности с равнодушным взглядом.
– Чего стоите? Переодевайте мужа, – велела медсестра, сунув Маргарите бывшую некогда темно-синей пижаму.
Искушение унижением стало приносить Галкиной мазохистское удовольствие. «Еще немного – и жить не смогу без тычков и затрещин», – порадовалась за себя Маргарита.
– Я сам, – подал голос Адам.
Маргарита прикрыла моряку рот ладонью:
– Тебе нельзя разговаривать.
Прикосновение смутило Маргариту: губы у Адама оказались сухими и горячими. Пальцы обожгло.
Со смешанным чувством неловкости и тайной радости Марго отняла ладонь, посмотрела в глаза Адаму.
– Спасибо, – прошептал он спекшимися губами.
Маргарита на правах жены-самозванки стала раздевать Адама. Стараясь не причинить боли раненому, стащила куртку, свитер. Когда дело дошло до брюк, Рудобельский показал свой несносный характер.
– Отвернитесь, – велел он, и было непонятно – то ли он обратился так уважительно к Маргарите, то ли к обеим женщинам.
Однако у медсестры сомнений не возникло.
– Господи, – фыркнула она и вымелась из приемного покоя, бросив Маргариту наедине с моряком.
«И как его раздевать?» Галкина с мукой в глазах следила за попытками Адама освободиться от одежды. Израненные стеклом пальцы не слушались.
Маргарита видела, что снять брюки раненый не сможет, и уже хотела позвать медсестру, но какая-то ревность к этой невразумительной тетке заставила Галкину действовать.
Она с решительным видом расстегнула ремень на брюках моряка и уже взялась за собачку от молнии на ширинке. Такого унижения от квартирной хозяйки Адам стерпеть не смог.
– Спасибо, – остановил он Маргариту. – Я не против того, чтобы вы снимали с меня брюки, Маргарита Михайловна, только при других обстоятельствах и в другом месте.
Галкина вспыхнула:
– Не выдумывайте. Вы сейчас меньше всего похожи на мужчину.
– Обидеть хотите? – прохрипел Адам.
– Много о себе воображаете. Пытаюсь помочь вам избавиться от комплексов.
Маргарита стащила с беспомощного моряка брюки, отводя взгляд от сильных стройных ног, покрытых густой растительностью, натянула на Адама пижаму.
– Как мне костюмчик? – опустив глаза, пытался острить Рудобельский.
– Белых тапок не хватает, – буркнула Галкина.
– Не дождетесь, убийца.
Маргарита призвала на помощь все самообладание, чтобы промолчать, хотя ей уже хотелось добить раненого.
Больничная одежда и бинты на руках завершили превращение Адама в пациента, его повезли в палату, и, как только каталка скрылась из вида, Галкина испытала одновременно острую вину, сосущую тоску и жалость к моряку.
Оставшиеся вещи Рудобельского хранили его тепло и запах. С усилием стряхнув оцепенение, Маргарита принялась собирать одежду: заталкивала в куртку джинсы и свитер, не знала, куда пристроить шарф и ботинки, неловко и бестолково перекладывала вещи из одной руки в другую, что-нибудь забывала или теряла, не дойдя до выхода.
– Свяжите шнурки, что ли, – проворчала противная медсестра, с раздражением наблюдая за неумелыми манипуляциями Галкиной.
Видимо, желание поскорее избавиться от кулемы взяло верх, сестрица с видом святоши выделила Марго потрепанный пакет из больничного хозяйства. Сгущались сумерки, когда вымотанная, осунувшаяся от переживаний Маргарита вышла из отделения на улицу. И поняла, что с радостью вернулась бы в больницу и просидела у постели невыносимого моряка всю ночь, лишь бы не оставаться одной.
На пронизывающем ветру Маргарита опять вспомнила, что у нее нет ни денег, ни мобильного.
Нужно было сразу попросить у дока разрешения позвонить, но в своей обшмыганной одежонке, под испытующими взглядами, Маргарита чувствовала себя неуверенно, все время норовила сбежать и теперь вот томилась на улице, раздумывая, что делать.
Возвращаться под презрительные взгляды не хотелось, стоять на продуваемом крыльце было холодно.
Спасаясь от ветра, Маргарита обняла пакет и вспомнила о куртке Рудобельского.
Меховая опушка капюшона и подкладка хранили резкие мужские запахи – кожи, шампуня и въедливый аромат одеколона, напоминающего «Шипр». Где он только его берет?
Маргарита закрыла глаза и представила себя в ласковых объятиях подполковника. Теперь, когда Рудобельский не нуждался ни в ее помощи, ни в ее присутствии, Маргарита чувствовала необъяснимую пустоту и зависть к ворчливой медсестре. И не только к медсестре. К врачам и нянечкам, которые взяли на себя заботу о моряке.
Только Маргарита Галкина никому не нужна. Никому не нужны ее забота, еще молодое тело, неприкаянные губы и все остальное, пребывающее в состоянии анабиоза.
«Наверное, все дело в магическом слове «жена». Держит не хуже обручального кольца», – с грустью подумала Марго и даже потерла безымянный палец – кольца не было. Откуда взяться кольцу, если нет мужа?
Семейная жизнь Маргариты длилась чуть больше года.
Валерка изящно ухаживал за самой красивой бортпроводницей авиаотряда, не предпринимая никаких попыток соблазнить ее. Кандидат в мужья не был жмотом, треплом и юбочником. К тому же совсем не употреблял спиртного и не хватал Галкину за коленки, как большинство мужиков в авиаотряде. Мужчина проявлял фантазию, заказывал доставку цветов, приглашал на пасхальные концерты, водил на авторское кино, провожал Галкину домой, целовал у подъезда (в губы, долго, серьезно и проникновенно) и прощался. Галкина сходила с ума от загадочной сдержанности поклонника.