Они — два человека, одиноко бредущие по жизни. И он спросил себя: почему два умных человека настаивают на том, чтобы сделать именно такой выбор?
Миа провела Оливию в кухню и взяла пиццу.
— Она же ледяная!
— Пришлось немного тебя подождать.
Миа вздохнула.
— Прости. Это дело…
— Я знаю.
Оливия расстегнула молнию на куртке и сняла с головы шарф. Она немного напоминала киноактрису прежних времен. Элегантную и немного смущенную. И такую молодую!
И неиспорченную. Сердце кольнула обида, и Мии стало стыдно. Оливия не виновата в том, что ей удалось избежать жизни с Бобби Митчеллом.
Она переложила пиццу на сковородку и поставила ее в духовку.
— Так, полицейское управление Миннеаполиса. Ты тоже детектив.
— Я получила значок в прошлом году, — ответила Оливия. — Ты, конечно, работаешь дольше.
Миа села и ногой подтолкнула к ней другой стул.
— Я намного старше тебя.
Оливия с неподражаемым изяществом села.
— Тебе же еще тридцати пяти нет.
— А чувствую себя так, словно мне уже семьдесят.
— Значит, дело очень трудное.
В памяти пронеслись десять лиц.
— Ага. Но если не возражаешь, я хочу хоть немного не думать об этом. — Она посмотрела на руку Оливии. — Ты не замужем.
— Еще нет. — Она улыбнулась. — Пытаюсь сначала сделать карьеру.
— Хм… Не жди слишком долго, ладно?
— Сестринский совет?
Миа вздохнула.
— Когда я дала его в первый раз, хреново все вышло.
— Ты сейчас о Келси?
Заметив что-то во взгляде Оливии, Миа ощетинилась.
— Ты о ней знаешь?
— Я знаю, что она в тюрьме. За вооруженное ограбление. — В ее тоне послышалось осторожное осуждение.
Миа сцепила зубы.
— Она платит по счетам.
— Хорошо.
Ничего подобного. Ничего хорошего. Сегодня вообще все шло наперекосяк.
— С другой стороны, — продолжала Оливия, — ты полицейский, у тебя есть награды за службу, и ты была помолвлена с красавцем хоккеистом.
Миа растерянно моргнула.
— Ты что, следила за мной?
— Не так долго. До недавнего времени я даже не подозревала о твоем существовании.
— Но ты же говорила, что всю жизнь ненавидела меня!
— Так и есть. Но я не знала ни твоего имени, ни твоего лица, пока он не умер.
— А что тебе рассказывала о нем мать?
— Многие годы она вообще ничего о нем не говорила. Мы просто не разговаривали о моем отце, и я мечтала, что он скоро вернется за мной оттуда, куда уехал. Когда мне было восемь лет, мама рассказала мне правду — ну или большую ее часть.
В ее голосе звучала боль, и Миа спросила себя: а как эта правда всплыла?
— А именно?
— Когда я родилась, моей маме было девятнадцать лет. Она познакомилась с моим отцом в чикагском баре, где работала официанткой. Она сказала мне, что мой отец — хороший человек, полицейский. Они разговорились, отношения начали развиваться. Она влюбилась, а позже узнала, что беременна. Когда она сообщила ему о беременности, он признался, что женат. Она не знала.
— Верю, — негромко сказала Миа и заметила, как опустились плечи Оливии. — Но ты ей не поверила.
— Я пыталась. Я не хотела верить, что моя мама из тех, кто заводит связь с женатым мужчиной. Но, осознанно или нет, именно так она и поступила. Он пообещал бросить жену и жениться на моей маме.
— И не сдержал обещания.
— Нет. Она сказала, что после того, как я родилась, он пришел к ней и заявил, что не может оставить жену и дочек. И что ему очень жаль.
«Бобби было жаль, что она родилась Оливией, а не Оливером», — подумала Миа, но только кивнула.
— И именно тогда мама отвезла тебя в Миннесоту.
— Вскоре после этого. Она сожгла мосты в отношениях со своими родителями. Они хотели, чтобы она отдала меня на удочерение, но она оставила меня. Какое-то время я вообще не общалась с бабушкой и дедушкой, но постепенно все наладилось. Я приезжала в Чикаго на летние каникулы и каждый раз, увидев полицейского, думала: «Может, это он?»
— Ты не знала, как его зовут?
— Нет, узнала, только когда он умер. Мама мне не говорила, а больше, похоже, никто не знал.
— Твоя мама жива?
В голубых глазах Оливии вспыхнула боль.
— Нет. Она умерла в прошлом году. Я думала, что имя моего отца умерло вместе с ней, но мама сказала его сестре. Тетя Диди позвонила мне в тот же день, когда в газете напечатали его некролог. И я прямо из аэропорта отправилась на кладбище. — Она вздохнула. — А потом я увидела тебя рядом с мамой, в парадной форме. Твоя мама передала тебе флаг, и тут ты заметила меня. Ты ведь обо мне не знала?
— Нет. Я… У меня был настоящий шок.
Оливия опустила глаза.
— Могу себе представить. В первый раз я увидела твое имя в некрологе. О Келси там не упоминали.
— Я сама об этом попросила. В официальном некрологе, который подготовили в отделе, она упоминалась, но я попросила вычеркнуть оттуда ее имя. Я не хотела, чтобы кто-то связал их друг с другом.
— Разумно. Для твоей карьеры не очень-то хорошо иметь сестру в тюрьме.
Миа напряглась.
— Иметь сестру-полицейского не очень-то хорошо для ее жизни и здоровья. Не суди Келси, Оливия. Не сейчас, когда ты ее совсем не знаешь.
«Возможно, потом, если ты узнаешь все».
— Ладно. Когда я тебя увидела, у меня тоже был шок. У нас есть определенное… фамильное сходство.
— Я заметила, — сухо кивнула Миа. — Почему ты не подошла и не заговорила со мной?
— Я была так потрясена, что просто не знала, что делать. Ведь именно тебя я ненавидела всю жизнь. Именно у тебя был отец. У тебя был дом. Семья. А у нас с мамой не было ничего. Никого. И вдруг я увидела тебя в полицейской форме, и ты смотрела на меня. Ты оказалась так на меня похожа! После похорон я отправилась к тете Диди, вошла в Интернет и узнала о тебе все, что могла. — Она встала и проверила, не готова ли пицца. — Ты забыла включать духовку. — Она нетерпеливо нажала на кнопку.
— Я не тот человек, который разбирается в готовке.
Оливия повернулась. Теперь ее взгляд ничего не выражал.
— А какой ты человек?
— Ты ведь провела расследование, сестренка. Вот и скажи мне.
Она задумалась.
— Я всю неделю тебя изучала. Во-первых, ты — полицейский.
— И во-первых, и в-последних, — закончила Миа, и ее голос выражал не больше, чем взгляд Оливии.
— Но у тебя есть сострадание. Верность. Журналисты тебя ненавидят, а значит, ты, как минимум, что-то делаешь правильно. — Миа, не удержавшись, фыркнула, и губы Оливии дрогнули. — У тебя есть несколько близких друзей, ты чрезвычайно преданный человек. У тебя было несколько парней и один жених. Между прочим, очень горячий парень.
— Спасибо.
— Ты только что начала отношения с лейтенантом Соллидеем, и вы не хотите, чтобы об этом узнали. Но я думаю, что большинство уже знает.
Миа нахмурилась.
— Что ты имеешь в виду?
— Это трудно не заметить. У тебя над головой висит большая неоновая вывеска «Он мне нравится. Руки прочь! Он мой». О, я наконец-то задела тебя. Ты покраснела. Между прочим, он тоже горячий парень.
Миа закатила глаза.
— Спасибо.
Оливия посерьезнела.
— Пожалуйста. — Она повернулась к холодильнику, открыла его, изумленно осмотрела и снова закрыла дверцу. — Я одновременно восхищена и обижена, и мне даже завидно. — Она снова повернулась к Мии и посмотрела ей в глаза. — Достаточно честно для тебя, старшая сестра?
Миа кивнула.
— Ага. Но я не уверена, что тебе понравится, когда я отвечу тем же.
Оливия вздохнула.
— Ладно.
— Твой отец не тот человек, каким ты его себе нарисовала.
Ее глаза сверкнули.
— Никто не идеален.
— Конечно, но Бобби Митчелл находился в крайней левой точке кривой нормального распределения. Он слишком много пил. И он бил своих детей.
Оливия недобро прищурилась.
— Нет.
— Да. Знаешь, о чем я подумала, когда увидела тебя сегодня вечером? Что я одновременно восхищена и обижена, и мне даже завидно. Может, у тебя и не было ничего, но «ничего» куда лучше, чем то, что нам пришлось терпеть в его доме.
— Как ничто может быть лучше, чем что-то? — горько спросила Оливия.
— На мне все заживает как на собаке, и мне очень повезло, потому что кулаки у Бобби были большие и он частенько пускал их в ход. Кстати, меня он бил редко. Чаще доставалось Келси. Швы, и переломанные кости, и ложь всем докторам в городе. Вот это правда.
В глазах Оливии плескался ужас.
— Это…
— Ужасно? Невероятно? Неслыханно?
— Да. Он не мог…
— Быть таким злым? Я лгу?
Оливия покачала головой.
— Я не это имела в виду. Возможно, Келси была трудным ребенком. Возможно…
Миа вскочила.
— Возможно, она заслуживала этого?
Оливия вздернула подбородок.
— Она в тюрьме, Миа. Она созналась.
— Да, в тюрьме. Да, созналась. Она убежала из дому, когда ей было шестнадцать лет. Спуталась с плохими людьми. Она не была белой и пушистой, но и не была такой, как они.
— Но она сделала то, что сделала. Послушай, она твоя сестра и все такое. Естественно, ты ей сочувствуешь.
У Мии перехватило горло, на глаза навернулись слезы.
— Ты не знаешь, что я чувствую!
— Ты ведь достаточно долго работаешь в полиции, чтобы понимать: люди делают выбор. Она хотела сбежать. И то, что отец ее избивал, не может служить оправданием тому, что она наставила на продавца пистолет, а в то время ее парень убивал двух человек. Погибли отец и его маленький сын, и Келси несет за это ответственность. Даже ты не сможешь оправдать ее.
Кровь застучала в висках Мии. Да, сестренка и правда читала газеты, даже очень старые.
— Нет, я не оправдываю ее, и Келси себя тоже не оправдывает. Ты, наверное, удивишься, но она вовсе не забрасывает инстанции прошениями об условно-досрочном освобождении. Она отсидит от звонка до звонка. И больше половины жизни проведет за решеткой.
Вид у Оливии был удивленный, но она по-прежнему была настроена решительно.