— Именно этого она и заслуживает.
Миа разозлилась.
— Ты понятия не имеешь, чего она заслуживает. Ты ничегошеньки не знаешь!
Глаза Оливии вспыхнули.
— Я знаю, что у нее была семья. У нее была крыша над головой. Вдоволь еды. Сестра, которая ее любила. У нее было больше, чем у меня, но я-то не пошла по ее пути!
В голове у Мии что-то щелкнуло.
— Точно, и у тебя уж точно не было отца, который давал защиту в обмен на секс. — Как только слова сорвались с языка, Миа пожалела о том, что сказала их. — Вот ведь черт! — прошипела она.
Оливия стояла как вкопанная и белая как полотно.
— Что?!
— Черт…
Она вцепилась в край раковины и опустила голову, но Оливия дергала ее за руку, пока Миа снова не посмотрела на нее.
— Что ты сказала?
— Ничего. Я ничего не сказала. Все, хватит. Я больше не выдержу.
— Это тебе Келси сказала?
Все замерло. Между ними повисло обвинение Келси во лжи.
— Да, это то, что она мне сказала. — Миа нервно сглотнула. — И это то, что я знаю сама.
На бледном лице Оливии остались огромные потемневшие глаза.
— Это не может быть правдой.
— Это правда. Верь, во что хочешь, когда думаешь о своем отце, но мой отец был именно таким.
Оливия вздрогнула и отшатнулась.
— Но почему тогда ты стала полицейским, как он?
Оливия именно так и поступила, поняла Миа, и остро, словно собственную, ощутила боль потери сестры.
— Не как он, — устало возразила она. — Меня всю жизнь окружали полицейские. Хорошие, приличные мужчины. У них было понимание семьи, которой не было у меня. А хотелось. И подозреваю, еще мне хотелось спасать таких детей, как Келси, раз уже я не сумела спасти ее. Вокруг столько детей, похожих на Келси! Ты ведь и сама коп. Ты же их видела. Я стала помогать таким, как она, беглецам. Потом я научилась ловить плохих людей, которые их обижали. И наконец я стала тем, кем стала. Это все, чем я стала.
— Прости. — По щекам Оливии катились слезы. — Я не знала.
— Ты и не могла знать, а я не хотела, чтобы ты знала. Я думала, что смогу дать тебе понять, каким человеком он был, ничего не рассказывая. Но я не хотела, чтобы ты оплакивала человека, который недостоин и плевка на свою могилу. Или чувствовала себя второсортной только потому, что он выбрал не тебя.
— Мне нужно выйти. — Оливия попятилась, схватила куртку и шарф. — Мне нужно выйти!
Миа смотрела, как она выскочила на улицу. Вздрогнула, когда дверь с грохотом захлопнулась. Потом достала из духовки пиццу. Ей хотелось швырнуть пиццу о стену, но она была не у себя в кухне. Это была кухня Лорен, украшенная рамочками с симпатичными заварными чайниками и цветами, вышитыми крестиком, с монограммой «КС» в уголке. Вышитыми женой Рида. Достойной заменой которой не смогла стать ни одна женщина в его жизни.
«Включая меня». Дрожащими руками Миа осторожно поставила сковородку на плиту, открыла воду и включила измельчитель. И только когда вода зашумела, Миа позволила себе заплакать.
Рид стоял у окна, и сердце грозило выскочить у него из груди. Боже милостивый…. Его жизнь до Соллидеев была темной, тоскливой, тяжелой. Его преследовали голод и страх. Его мать пускала в ход кулаки. Но это… Вчера вечером он именно этого и испугался. Она слишком яростно все отрицала. Ее отец приставал к дочерям! Кровь в жилах Рида кипела от гнева и ненависти, и больше всего на свете ему хотелось воскресить Бобби Митчелла, чтобы собственными руками снова отправить его в могилу. Но Мии нужно совсем не это. Он смотрел, как дрожат от рыданий ее плечи, и у него щипало в глазах. Она так и просидит одна. Будет плакать так, чтобы никто не услышал. Никто не пришел. Никто не помог ей.
Сегодня вечером она, наверное, примет его помощь. Он открыл дверь, поставил стеклянную кастрюльку на печь, выключил измельчитель над мусоропроводом, закрыл воду и заключил Мию в объятия. Она напряглась, попыталась отстраниться, но он крепко держал ее до тех пор, пока ее пальцы не вцепились в его рубашку, и Миа не прижалась к нему.
Рид осторожно пронес ее через кухню, сел и усадил к себе на колени. Она обхватила его руками за шею, прижалась и разрыдалась так жалобно, что он подумал, что еще немного, и сердце его разорвется. Он крепко обнимал ее, баюкал, целовал ее волосы, пока она не выплакала все слезы. Наконец она тяжело осела, по-прежнему прижимаясь к нему, оперевшись лбом о его грудь, спрятав лицо. Это была ее последняя линия обороны, и он не станет отнимать ее у Мии.
Она молчала очень долго.
— Ты опять подслушивал.
— Я просто хотел угостить тебя мясным хлебом. Я же не виноват, что стены такие тонкие.
— Я должна разозлиться на тебя. Но у меня, кажется, уже не осталось злости.
Он погладил ее по спине.
— Я бы убил его, если бы он был еще жив.
— Ты не понимаешь.
— Тогда объясни мне. Позволь, я помогу тебе.
Она покачала головой.
— Мы заключили сделку, Соллидей. Нас и так уже слишком многое связывает.
Он приподнял ее подбородок, заставил посмотреть на себя.
— Ты страдаешь. Разреши мне помочь тебе.
Она выдержала его взгляд.
— Это не то, что ты думаешь. Меня он никогда не трогал.
— А Келси?
— Да. — Она встала, подошла к черному ходу и уставилась невидящим взглядом в окно. — Я помню тот день, когда поняла: Бобби никогда не изменится. Мне было пятнадцать лет. Он был пьян. Келси что-то натворила, и он уже выпорол ее ремнем. Я просила его не бить ее, и тут он сделал мне это предложение. — Она помолчала, потом вздохнула. — Он обнял меня… Не знаю как, но я поняла. Он сказал, что если я это сделаю, то он оставит Келси в покое.
Рид с трудом сглотнул.
— Ты отказалась.
— Да, отказалась. Вместо этого я днями напролет из шкуры вон лезла, чтобы получить стипендию. А ночью клала себе под подушку один из пистолетов, который стащила у него. Он был настолько пьян, что вряд ли помнил о том разговоре, но рисковать я не собиралась. Я пыталась убедить Келси вести себя осторожнее, не нарываться, не возражать ему, но она меня не слушала. Тогда она меня ненавидела. Или, по крайней мере, я так считала. — Она повернулась к нему. — Рид, ты знаешь, что такое «жертва»?
— Я не знаю, как на это ответить.
Она горько улыбнулась.
— Мудрый ответ. Понимаешь, я всегда считала, что избежала серьезных побоев, потому что была хитрее, чем Келси. Потому что я в каком-то смысле была лучше ее. Умнее. Я не возражала ему. Он оставил меня в покое. И только несколько лет назад Келси призналась: ей он сделал точно такое же предложение. — Она замолчала.
— Боже мой! — выдохнул он, не в силах представить, что она почувствовала. — О Миа…
— Я советовала ей вести себя хорошо, прекратить провоцировать его… а все это время… — Ее голос сорвался на шепот. — Она согласилась. Ради меня. И делала это до тех пор, пока я не поступила в колледж. Тогда она убежала с придурком по имени Стоун и разрушила свою жизнь. Теперь она в тюрьме. Оливия права: Келси совершила преступление. Но я не могу не думать о том, поступила бы она так, если бы все было иначе. Если бы мы поменялись тогда местами, стала бы она копом? Угодила бы я в тюрьму?
— Не угодила бы. Это невозможно.
— Ты не можешь знать этого наверняка! — выпалила она звенящим от ярости голосом. — Я всю неделю слушала, как ты спорил с Майлзом на тему «Что первично: природа или воспитание?», и вот что я тебе скажу, Рид: все не так-то просто. Иногда люди делают неправильный выбор, но если бы ситуация была другой, то и выбор они сделали бы правильный. Ты ведь говорил, что и сам чуть не угодил в такое же место, как Центр надежды. А что, если бы угодил? Что, если бы ты не попал к Соллидеям? Где бы ты мог оказаться?
— Я никогда не нарушал закон! — заявил он. — Даже когда я был голоден, я ни цента не украл. Я сам сделал себя тем, кем стал.
— И Соллидеи не имели к этому никакого отношения?
— Они дали мне дом. Я сделал остальное.
В ее взгляде читалось что-то близкое к презрению, и он почувствовал, что придется объясниться, заставить ее понять.
— Я убегал из дома в течение трех лет. Меня возвращали, я опять убегал. Я познакомился с детьми, которые воровали кошельки. Я же не воровал никогда. И вот однажды один из них вытащил кошелек и бросил его мне. Женщина закричала, что я вор, и вызвала полицию. Я чуть не угодил за решетку, но за меня заступилась случайная свидетельница. Она все видела и поклялась, что я невиновен. Ее звали Нэнси Соллидей. Они с мужем взяли меня к себе.
— Я благодарна им, — тихо сказала Миа, и взгляд ее уже не метал молнии. — Но, Рид, если посмотреть на вещи реально: как долго тебе удалось бы так жить на улице?
— Я нашел бы другой путь.
— Кто знает. Слушай, я ценю твою помощь, но мне нужно какое-то время побыть одной. Я уже несколько недель не бегала, так что хочу оббежать квартал пару раз.
Она снова закрыла тему.
— Как насчет ужина? — спросил он.
— Разогрею что-нибудь попозже. — Она поцеловала его в щеку. — Спасибо. Серьезно. Я позвоню тебе, когда вернусь.
Рид сел, а Миа побежала наверх, чтобы переодеться. Сменив одежду, она сразу же вышла на улицу, не сказав ни слова и оставив его пялиться на кухонные стены. Это помещение, как и все остальные в доме, украсила Кристин. Красота, элегантность и уют. Если бы за дело взялась Миа, в кухне стояли бы микроволновая печь, небольшая электродуховка для горячих бутербродов и куча одноразовых тарелок.
Он встал, чтобы убрать еду, и спросил себя, что же еще, помимо названных предметов, на самом деле нужно человеку.
Пятница, 1 декабря, 21:15
Миа оббежала квартал и уже во второй раз направилась к дому Соллидея. Завтра, когда она будет присматривать себе жилье, прежде всего обратит внимание на квартиры в хороших старых районах, таких как этот. Пока она бегала, по крайней мере три владельца собак улыбнулись ей и помахали рукой. Какой удивительный контраст с ее собственным районом, где никто не вступал в зрительный контакт; или с районом, где маленькие мальчики смотрят на улицы сквозь жалюзи и никто понятия не имеет, кто живет в соседнем доме. Последняя мысль напомнила ей, что она забыла сказать Соллидею, что его предложение поискать в зоомагазинах может оказаться стоящим делом. Она достала сотовый телефон, собираясь проверить статус Мерфи, когда заметила что-то странное.