Прочитав записку, Штумпф побелел, по лицу покатился липкий пот, защемило в груди, стало трудно дышать. Гадкая кривая ухмылка Вагенера вызывала тошноту. Обер-лейтенант, адъютант генерала, немедленно положил перед шефом коробочку с лекарством и налил стакан воды.
– Господин генерал, – как можно почтительнее спросил подполковник, – вы дадите письменный ответ или что-то передадите на словах?
После долгого мучительного молчания Штумпф произнёс:
– Передайте господину генерал-полковнику, сегодня дивизия раздавит русских и оседлает шоссе. Честь имею.
К утру дождь прекратился, вышло солнце, и над разрушенным селом, над заболоченными лугами вдоль просёлка, над лесом клубился густой туман. В его молочной белизне зазвенела, затрещала, зачирикала жизнь. В побитых осколками садах, в траве, в кронах чудом уцелевших деревьев возились воробьи, коноплянки, пеночки, малиновки, а у кромки леса, в сосновых лапах, потрескивали и цокали зяблики и клесты. В преддверие новых дождей низко над землёй носились деревенские ласточки.
Гордеев с Люлиным сидели на броне КВ, курили. Раньше ему никогда не приходилось забираться в эту самую грозную советскую бронемашину. Он привык воевать на лёгких Т-26 и БТ-7 с их ограниченным пространством, неуютной башней, где командир с заряжающим еле помещались. Здесь всё было иначе. В башне размещались трое: командир, наводчик и заряжающий. Внизу, рядом с механиком-водителем, было место стрелка из пулемёта. Во всём чувствовалась надёжность, сила, уверенность.
Тяжёлый танк КВ-1 был грозной боевой машиной. С его почти восьмидесятимиллиметровой бронёй башни и 76-мм пушкой на тот момент не мог тягаться ни один из немецких средних танков, ни Т-III, ни Т-IV. Тяжёлыми танками вермахт пока не располагал. Броню КВ могла пробить только немецкая 88-мм зенитная пушка.
Но КВ имел и существенные недостатки. При весе в 47,5 тонны и мощности дизельного двигателя в 500 лошадиных сил, у танка была ограничена манёвренность и невысокая скорость – 34 км в час по шоссейной дороге, по пересечённой местности гораздо ниже. У командира был ограниченный обзор. В отличие от средних германских танков, каждый из которых имел командирскую башенку с прекрасным обзором, командиру КВ для лучшей ориентации часто приходилось открывать люк, рискуя при этом жизнью. Тем не менее на тот момент это был лучший советский танк.
Алексей долго вслушивался, потом сказал:
– Интересно, немцы бомбами, минами и снарядами перепахали село, побили сады и кустарники, ничего живого, казалось бы, не должно остаться. А птицы вопреки всему живут и радуются новому дню. Как такое возможно?
Люлин был сельским парнем, вырос на природе, с детства наблюдал птичий мир. Усвоив крутой нрав командира, он ответил как бы так, поддерживая разговор:
– Эти пичужки, товарищ капитан, оседлый народ, очень привязаны к своему дому. Им хоть пожар, хоть гром небесный, всё нипочём. Крупная птица, аист, к примеру, цапля, коршун или там ворона какая, те другое дело, те большого шуму не любят, уходят с пожарищ, от взрывов.
Гордеев улыбнулся и, обняв Люлина за плечи, сказал:
– Пришвин ты наш. Ты, Люлин, не обижайся на меня, надо было сохранить КВ. Сегодня, думаю, настал наш с тобой черёд. Немцы пойдут тараном, пустят вперёд средние танки. Целься не спеша, вначале бей бронебойными, когда закончатся – подкалиберными. Несколько снарядов сохрани про запас. Думаю, ещё засветло к своим уйдём.
Из люка механика-водителя показалась заспанная физиономия сержанта Горского.
– Товарищ капитан, движок можно запустить? Надо бы прогреть его.
– Давай, сержант, запускай.
25
Немцы танки вперёд не пустили. Генералу Штумпфу доложили, что разведка перевалила за насыпь и русских не обнаружила. Штумпф приказал командиру 59-го мотопехотного полка занять село и прочесать округу вплоть до Минского шоссе. Солдаты батальона майора Вернера Нёбе вначале обшарили подбитые врытые в землю русские танки и разгромленную артиллерийскую батарею. Немцы по привычке мародёрствовали: выворачивали карманы убитых русских, забирали самодельные зажигалки, сдирали с петлиц сержантские треугольники, командирские кубики, с пилоток – алые звёзды, не брезговали снимать ручные часы и, у кого такие имелись, дешёвые нашейные крестики… Затем, перевалив через насыпь, пехота стала осторожно продвигаться к уничтоженному артиллерией и миномётами селу. За ней медленно ползли полугусенечные бронетранспортёры, а за ними – танки Т-III и T-IV. Вдруг тишину разорвали звонкие хлопки выстрелов 45-мм пушек.
Наблюдавший в бинокль Гордеев остолбенел. Врытые в землю три оставшиеся в строю БТ-7, экипажам которых он приказал взорвать машины и эвакуироваться вместе с лейтенантом Колодяжным, открыли беглый огонь по врагу. Экипажи машин не выполнили приказа взорвать врытые в землю танки, решили остаться и вместе с командиром дать последний бой фашистам. Их снаряды вывели из строя четыре бронетранспортёра и разбили гусеницы двух Т-III. Пехота залегла. Обездвиженные средние танки немцев нащупали один БТ и стали его обстреливать. Танк загорелся, из башни показался танкист, но сражённый пулемётной очередью, остался на броне. Сдетонировал боезапас, и страшным взрывом башню отбросило в сторону. Люлин плакал, размазывал слёзы по грязному лицу, тихо скулил:
– Товарищ капитан, ну давайте врежем по гадам.
– Куда врежем, Люлин, – озлобился Гордеев, – по пехоте, что ли, бронебойными? Нет у нас осколочных. Заряжай бронебойный и убери с глаз долой эти два танка без гусениц. Живо!
Но осколочные имелись у двух оставшихся БТ. Они били по пехоте, сгоняя её к насыпи. А тех, кто уже взбежал на насыпь, секли пулемётным огнём. Громко, заглушая все звуки, рявкнула пушка КВ, болванка подняла столб песка и гравия и зарылась в насыпь. Гордеев пнул сапогом Люлина.
– Ты чего, гад, мажешь? Правее бери.
Вторая болванка расколола броню немецкого танка, словно скорлупу. Люлин целился тщательно и с первого выстрела подбил второй Т-III. Экипажи немецких танков не смогли убраться за насыпь, они погибли от огня пулемётов КВ и двух БТ. Натужно ревя моторами, на насыпь вползли ещё три танка – два Т-III и один Т-IV. Гордеев приказал механику-водителю:
– Давай, Горский, вперёд на малой передаче. Когда скажу «стоп», тормози без рывка, Люлин выстрелит, и тут же плавно вперёд на малой. Давай, Горский.
КВ остановился, Люлин с близкого расстояния не промазал. Бронебойный угодил немецкому танку в бок, из лохматой дыры в броне повалил дым. Сверху, из открывшегося люка, стал выбираться танкист. Стрелок Сарханов срезал его очередью из пулемёта. Из танка больше никто не вылезал. Видимо, все были поражены осколками брони и болванки.
Спускавшемуся с насыпи Т-IV и потерявшему на минуту возможность вести огонь, снаряд, пущенный Люлиным, разворотил маску орудия, пушка безжизненно опустилась вниз. Второй снаряд пробил башню, танк зачадил, из открывшихся люков вверх поползли тонкие струйки огня; экипаж, видимо, погиб. Спустившийся с насыпи Т-III потерял обе гусеницы, врытые БТ постарались. Сержант Горский остановил КВ в двадцати метрах от немца, и Люлин в упор его расстрелял.
Как-то внезапно всё затихло. Гордеев открыл люк, осмотрелся. На насыпи и под нею горели пять немецких средних танков и четыре бронетранспортёра. Никто пока не взбирался на насыпь, пехота немцев куда-то исчезла. Спустившись на землю, Гордеев подбежал к ближайшему БТ и металлическим прутом постучал по броне. Из люка высунулась голова сержанта Крухмалёва. Гордеев крикнул ему:
– Всё, сержант, выметайтесь! Вам больше не с кем воевать. Средние танки покрошат бэтэшки в порошок. Бери заряжающего и прыгайте в КВ.
Крухмалёв с заряжающим выбрались из танка, бросили в башню две бутылки с зажигательной смесью и, пригибаясь, помчались к КВ. Из люка БТ появились синие языки огня, затем чёрные клубы дыма. Раздался страшный взрыв, башню оторвало от корпуса и отнесло метров на десять. Гордеев побежал к другому БТ. Взобравшись на башню, он долго молотил по ней прутом. Люк не открылся. Он снял шлемофон, приложил ухо к броне. Никаких звуков. Спрыгнув на землю, стал обходить врытый танк и только с другой стороны увидел большую дыру в башне. Всё стало ясно: в горячке боя они не заметили, как один из немецких танков попал в башню БТ бронебойным. В живых никого не осталось. Сняв шлемофон, он с минуту посидел рядом с погибшим экипажем.
Вернувшись в КВ, Гордеев приказал:
– Остаёмся до сумерек. За насыпь не пойдём, будем ждать немцев здесь. Горский, поставишь машину справа, за погибшим БТ, как раз в пятидесяти метрах от насыпи. Все, что оттуда придёт, будет у нас, как на ладони. Маневрируем так: после каждого выстрела меняем позицию, укрываемся за бэтэшками и развалинами домов. В сумерках уходим к Минскому шоссе. Вопросы есть?
Вопросов не было. Только Горский мечтательно произнёс:
– Эх, пожрать бы чего!
– Люлин, – спросил Гордеев, – что у тебя в НЗ?
Младший лейтенант порылся в гранатной сумке и извлёк из неё две банки свиной тушёнки, небольшой кусочек сала в вощёной бумаге и три упаковки ржаных галет.
Гордеев приказал:
– На обед – две пачки галет, две банки тушёнки. На семерых пока хватит. Сало и пачку галет оставим на ужин.
Выбрались из танка, стали закусывать. Люлин радостно проговорил:
– А здорово, товарищ капитан, мы немцу поддали! Пять коробочек в хлам распечатали, да четыре бронетранспортёра!
– Три, – заметил, жуя, Крухмалёв.
– Чего три? – недовольно спросил Люлин.
– Три, говорю, бронетранспортёра, четвёртый мой, мы его подбили.
– Да и хрен с тобой, Крухмалёв, – не стал спорить Люлин, – дал бы табачку.
Крухмалёв отсыпал из кисета всем по жменьке махорки и заметил:
– Товарищ капитан, а в лесу-то вчерашний нетронутый обед остался. Картошечка с мясцом. Дозвольте, пока у немцев обеденное затишье, мы с заряжающим мигом туда и обратно?
Подумав с минуту, Гордеев согласился. Бойцы, прихватив ручной пулемёт Дегтярёва, скрылись в развалинах села.