Потери колоссальные! Я стал задумываться: а не выдаёт ли господин рейхсминистр пропаганды доктор Геббельс желаемое за действительное, утверждая, что восточная кампания продлится не более двух месяцев? Если за неделю только наша дивизия понесла такие огромные потери, что останется от вермахта через два месяца?
После ужина доставили почту, и это была настоящая радость! Я получил целых три письма: от любимых родителей, младшего брата Бруно и Адель. Письмо Адель я не стал вскрывать, оставив его до утра.
Отец и мать писали, что у них всё в порядке, они работают, чувствуют себя хорошо. Продуктов хватает, только совсем исчез натуральный кофе. У моей кузины Марии родилась девочка, назвали Анна-Лиза.
Бруно писал, что окончил школу, и его зачислили в военное училище связи в Кёнигсберге на ускоренную программу. Через год он будет уже обер-фельдфебелем, а ещё через полгода – лейтенантом. Дай Бог ему успеха и, главное, остаться живым.
Ужинали макаронами с колбасой. Неугомонный Ланц откуда-то приволок целую связку жирных вяленых лещей и два бидона крепкой браги. Ужин мы продолжили при участии обер-фельдфебелей Гёрлиха, Блайха и Дитса.
Дитс пока не мог свыкнуться с мыслью, что он отныне командир взвода, на офицерской должности, что между ним и нами, его подчинёнными, должна соблюдаться дистанция. Но он был парнем общительным, ему нужна была компания, а, не будучи офицером, в офицерский круг его не допускали. Вот он и тёрся с нами, фельдфебелями, вне строя.
Вспоминали мирную жизнь, французскую и польскую кампании, спорили, какое вино лучше – французское или саарское. Сошлись в одном: польский бимбер и русская самогонка – один и тот же продукт. Пить его можно, но аккуратно.
Обсудили достоинства и недостатки француженок и полек. Мнения разделились. Гёрлих, Блайх и Шуберт утверждали, что француженкам соперниц нет. Я, Бюхнер, Граббе и Ланц доказывали превосходство полек. Тут, видимо, у каждого свой опыт. О русских женщинах только мечтали. Никто из нас их еще не знал. Сошлись в том, что немки лучше всех.
Оживлённо обсуждали послевоенную жизнь. Дитс и Блайх (оба они из Саксонии) решили остаться в Белоруссии и заняться разведением свиней. Благо дармовой рабочей силы будет достаточно, русских пленных становится всё больше и больше. Гёрлих собирается создать фирму по прокату автотракторной техники, но пока не знает где: на юге России, где чернозёмные почвы, или на Украине. Шуберт вернётся в Гамбург и устроится репортёром на радио. Ланц планирует открыть в Москве элитный публичный дом для офицеров вермахта и люфтваффе, а Граббе собирается открыть там же, в Москве, сеть пивных и гаштеттов. Я честно признался, что пока не думал, но, видимо, вернусь в Цинтен и открою ремонтную мастерскую.
Разошлись в хорошем настроении.
01.07.41
После завтрака в сопровождении командиров рот явился командир батальона капитан Шнайдер-Костальский. Он осмотрел технику, поговорил с каждым командиром танка и, как нам показалось, остался доволен увиденным.
После его ухода обер-лейтенант Бухтеркирх провёл с командирами взводов и танков учение на карте, обозначив порядок действия взводов при атаке на предмостное укрепление и форсировании Днепра по переправам в районе Быхова. Задержав меня, обер-лейтенант сообщил, что рекомендовал командиру батальона после взятия Смоленска направить меня на учёбу в танковое училище, чтобы через полгода лейтенантом я вернулся в полк и взял под командование танковый взвод. Я поблагодарил командира роты и уверил, что не подведу его доверия.
Весь день экипаж слонялся без дела, играл в футбол с экипажами других машин, купались в пруду, загорали, носились под смех всей роты за тощими петухами в стремлении полакомиться куриным супом, устраивали уютные места для ночлега в неуютной деревенской хате.
Я наконец вскрыл письмо от Адель. Последний раз мы виделись накануне Рождества сорокового года, 23 декабря, в день моего рождения. Мне тогда исполнилось двадцать семь лет, и Адель подарила мне дорогие наручные часы марки «Wempе», изготовленные специально по заказу люфтваффе для военных пилотов и авиационных наблюдателей. После вручения мне Железного креста 2-го класса за Польскую кампанию этот подарок для меня был самым дорогим.
На той пирушке я повёл себя глупо, приревновав Адель к молодому инженеру фон Шипенгаузену, получившему бронь от армии за работу на авторемонтном заводе. В подпитии я прилюдно заявил, что фон Шипенгаузен отмазался от службы благодаря своему папеньке, который был крупным чиновником районной организации НСДАП. Инженер обиделся и ушёл. Вслед за ним, обозвав меня дураком, ушла и Адель.
Обидевшись на неё, я отдал часы моему брату Бруно, который от счастья повис на мне, словно конский хомут. Я решил порвать с Адель и больше ей не писал. Поэтому вскрывал я её письмо с некоторым волнением. Она писала, что также работает медсестрой в городской больнице, в которую стали поступать первые раненые с Восточного фронта. Инженер фон Шипенгаузен ушёл добровольцем на фронт и в звании лейтенанта командует мотопехотной ротой где-то на Украине. На фронт ушли многие знакомые, в городе совсем не осталось молодёжи старше двадцати лет. Адель писала, что очень скучает и переживает из-за отсутствия моих писем. Она уверяла, что также любит меня, ждёт и надеется на наше с ней счастливое будущее.
Я был ошеломлён добротой и нежностью её письма и тут же сел и написал ответное письмо, в котором уверял в моей любви к ней. И это была правда. Я страшно скучал по Адель.
Стояла страшная жара, ужинать не хотелось. Я выпил две кружки кофе, немного погулял по деревне и пошёл спать.
02.07.41
В полк утром стала поступать техника. Но, к нашему сожалению, новых танков не прибыло. Мы получили 30 машин, из них только 9 Т-III разных модификаций со старыми коробками передач, 14 чешских Т-38 и 7 отремонтированных Т-II. Но и этому все были рады.
В 12.30 поступил приказ о готовности к завтрашнему наступлению. Требовалось проверить машины, заправить их, проверить боеукладку. Во всём чувствовалась нервозность и напряжение. Среди нас, ветеранов, медленно зрела неуверенность, всеми скрываемый страх перед русской артиллерией. Многие, в том числе и я, боялись встречи с русскими танками-монстрами КВ, которые не пробивались никакими снарядами наших танковых пушек, а их пушки сносили башни наших танков.
Вечером подошли батареи 155-мм гаубиц и стали занимать позиции. Сапёрные части под прикрытием темноты выдвинулись к Днепру. Помоги нам, Господи, завтра успешно форсировать Днепр!
03.07.41
Еще перед рассветом, наши бомбардировщики нанесли мощные бомбовые удары по врагу, оборонявшему восточный берег. Затем сорок минут артиллерия обрабатывала позиции русских, а в это время сапёры заканчивали наведение переправ.
В 7.00 пехота стала форсировать Днепр и захватывать плацдарм. В 8.00 бомбардировщики и штурмовики вновь атаковали русских. К этому времени переправившаяся на восточный берег пехота оттеснила русских от реки и стремилась расширить плацдарм. Русские открыли ураганный артиллерийский огонь и непрерывными контратаками стали выдавливать нашу пехоту обратно к реке. В таких условиях командование отменило форсирование, и наши танки остались там, где стояли.
Целый день я в бинокль наблюдал за сражением на восточном берегу.
Нашим войскам не удавалось расширить плацдарм, а русским не удавалось сбросить в реку нашу пехоту и миномётчиков. Так продолжалось до темноты. Но и ночью русские продолжали контратаковать.
04.07.41
Весь день со стороны уже взятого Бобруйска подходили танковые и моторизованные части нашего 24-го корпуса. Вся территория вокруг наполнялась техникой. Пехота продолжала переправу и тут же вступала в бой.
Нам сообщили, что наш полк пока продолжит доукомплектовываться. Каждый день подходила техника, но она вся оказывалась не новой. Стала ощущаться нехватка кадров, особенно механиков-водителей и наводчиков. Командир батальона уверял, что вскоре эта проблема будет решена, в полк прибудет пополнение из частей, расквартированных во Франции.
Свободного времени было много. Я написал письма родителям и брату. Мы с экипажем играли в карты. Шуберт притащил из брошенной сельской библиотеки подшивки каких-то русских журналов. По фотографиям и картинкам можно судить, что это журналы о научно-технических вопросах[16].
Мы с интересом их рассматривали. Жаль, никто не знает русского языка. Затем все журналы забрал командир роты, он немного понимал по-русски.
05.07.41
Ничем не примечательный день. Позавтракали. Начался дождь. После него стало невыносимо душно. Экипаж отправился на пруд рыбачить.
В 15.00, после обеда, обер-лейтенант Бухтеркирх вызвал меня к себе и приказал с завтрашнего дня начать обучение прибывающих танкистов. Все командиры танков должны были проводить занятия по направлениям. Мне досталось обучение наводчиков.
Я вернулся в наш дом и стал делать наброски к занятиям. Пришли мои ребята и принесли целое ведро карасей и линей. Шуберт с Ланцем почистили рыбу, а Граббе – ведро картошки. На ужин не пошли, лакомились жареной рыбой и картофелем с солёными огурцами. Само собой, понемногу выпили самогону.
06.07.41
После завтрака я отправился на занятия с наводчиками. Их собрали в доме, в котором раньше у русских располагалась сельская школа. В одной большой комнате стояли парты, за которыми уселись полтора десятка прибывших в полк наводчиков. На школьной доске я развесил заранее приготовленные учебные материалы об устройстве танковых прицелов и таблицы стрельбы.
В первую очередь я спросил, кто принимал участие в боевых действиях и имел практические навыки работы с приборами? Руки подняли девять человек, воевавших во Франции, Бельгии и в Югославии. Но все они были наводчиками 37-мм пушек и с нашими 50-мм орудиями на практике не были знакомы. Первый день я посвятил ознакомлению их с прицелом нашей